Нам нужно поговорить о Кевине - Лайонел Шрайвер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все. Больше она ничего не сказала.
Ева
11 марта 2001 года
Дорогой Франклин,
похоже, то, что сделал Энди Уильямс, инициировало вспышку преступлений, совершенных его подражателями. С другой стороны, все эти преступления подражают друг другу, ты согласен?
Весной 1998 года произошли еще четыре случая стрельбы в школах. Я ясно помню, как появились новости о первом из них, потому что это было в тот день, когда доктор Сахатьян делал рисунки глазного протеза для Селии и снимал слепок с ее глазницы. Селия была просто зачарована, когда он тщательно зарисовал радужку ее здорового глаза от руки. Меня удивило, что он не отсканировал ее с помощью компьютера, а рисовал акварелью, тонкими кисточками. Оказывается, рисование радужки – настоящее искусство, потому что каждый глаз уникален так же, как отпечаток пальца, и даже у белков глаз есть отличительный цвет, а тонкие красные сосуды на них имеют индивидуальный рисунок. Конечно, это был единственный момент во всей этой мучительной процедуре, который можно было бы назвать прелестным.
Что касается слепка глазницы, то нас уверили, что это не будет болезненно, хотя она, возможно, испытает «дискомфорт» – медики любят этот термин, который, как мне кажется, является синонимом мучений, что испытываешь не ты, а кто-то другой. Несмотря на то что заполнение глазницы белой, похожей на замазку массой, бесспорно, было неприятным процессом, Селия лишь чуть-чуть пищала, но по-настоящему так и не заплакала. Ее храбрость казалась странной и несоразмерной. Она была стойким солдатиком, когда потеряла глаз. И она же кричала как резаная, если видела плесень на занавеске в душе.
После того как ассистент установил на место конформатор и наложил на глаз свежую повязку, я от нечего делать спросила у Крикора Сахатьяна, что привело его в такую узкоспециализированную область. Он ответил, что в возрасте двенадцати лет, решив срезать путь и пройти через соседский двор, он полез через забор с острыми зубцами поверху. Он поскользнулся, и кончик металлического прута в форме стрелы… Милосердно предоставив моему воображению дорисовывать остальное, он сказал:
– Меня настолько заворожил процесс изготовления собственного протеза, что я решил, что нашел свое призвание.
Я недоверчиво посмотрела в его проникновенные глаза, похожие на глаза Омара Шарифа[245].
– Удивлены, – дружелюбно сказал он.
– Я не заметила, – признала я.
– Вы обнаружите, что так часто бывает, – сказал он. – Когда мы поставим протез, многие люди даже не будут догадываться, что у Селии один глаз. И еще существуют разные способы скрывать это: например, когда смотришь на кого-то, поворачивать голову, а не двигать глазами. Я научу ее этому, когда она будет готова.
Я была ему благодарна. Впервые эта энуклеация не казалась мне концом света, и я даже подумала: может быть, отличительная особенность, что несет с собой инвалидность, и сила, которая может на это потребоваться, помогут Селии вырасти и стать самой собой.
Когда мы с дочерью вернулись домой из Верхнего Ист-Сайда, оказалось, что ты вернулся раньше нас, и вы с Кевином устроились в гостиной перед телевизором, включенным на канале Nick at Night[246], и собирались смотреть одну за другой несколько серий «Счастливых дней»[247]. Стоя в дверях, я прокомментировала:
– А, пятидесятые, которых никогда не было. Я все жду, когда кто-нибудь расскажет Рону Ховарду[248] про советский спутник, маккартизм и гонку вооружений. Хотя я вижу, что вы двое сблизились, – удрученно добавила я.
В те дни я постоянно источала тяжелую иронию по поводу модных в Америке фразочек, словно поднимала их с пола, надев резиновые перчатки. Подобным же образом я объясняла учительнице Кевина по английскому, что неправильное употребление слова буквально было «одной из моих проблем», при этом преувеличенно кивая и подмигивая, что наверняка только еще больше ее озадачило. Я всегда считала американскую культуру зрелищным видом спорта, который я могла осуждать с высокой трибуны своего интернационализма. Но теперь я присоединяюсь к передразниванию рекламы пива, когда мои коллеги в турбюро хором кричат ее слоган; я использую глагол impact[249] как переходный, и я опускаю чопорные кавычки. Настоящую культуру не наблюдают – ее воплощают. Я живу здесь. Как я вскоре с лихвой обнаружу, в этом договоре нет пункта о выходе из него.
Наш сын, однако, смог прочесть все вышеуказанное и даже больше в моем презрительном произношении слова «сблизились».
– Есть хоть кто-нибудь или что-нибудь, – спросил он, глядя мне в глаза, – по отношению к чему ты не чувствуешь превосходства?
– Я была откровенна с тобой по части моих проблем с этой страной, – натянуто сказала я, оставив мало сомнений в том, что эта откровенность была источником сожалений, и впервые сославшись на тот наш катастрофический ужин в «Хадсон-Хаус». – Но я не понимаю, с чего ты взял, что я чувствую «превосходство».
– Замечала когда-нибудь, что ты никогда не говоришь про американцев «мы»? – сказал он. – Всегда «они». Как будто говоришь о китайцах или еще о ком.
– Я провела большую часть своей взрослой жизни за пределами страны, и возможно…
– Да, да, да. – Кевин отвел взгляд и снова уставился на экран. – Я просто хочу знать, что заставляет тебя считать себя такой особенной.
– Ева, давай, садись и наслаждайся вместе с нами! – сказал ты. – Это та серия, где Ричи заставляют пойти на свидание вслепую с дочкой босса, поэтому он уговаривает Потси…
– Это значит, что ты видел его раз двадцать, – нежно поворчала я, испытывая благодарность за то, что ты пришел мне на помощь. Сколько серий подряд вы уже отсмотрели – три, четыре?
– Это первая! Впереди еще пять!
– Пока не забыла, Франклин, – я уговорила доктора Сахатьяна на стеклянный.
Гладя по тонким светлым волосам Селию, которая висела на моей ноге, я воздержалась от уточнения – что именно стеклянное. Раньше тем же днем мне выпало вывести нашу дочь из заблуждения: она ожидала, что ее новый глаз сможет видеть.
– Е-ваа, – пропел ты, не в настроении ссориться, – полимер – последнее слово теех-ни-кии.
– Немецкий криолит – тоже.
– Меньше инфеек-циий, меньше шансов раз-биитть…
– Полимер – это лишь модное название пластика. Я ненавижу пластик. Материалы – это все. – Я закрыла прения.
– Ты посмотри-ка, – обратил ты внимание Кевина на экран, – Ричи слинял со свидания, а она оказалась красоткой.
Я не хотела портить вам веселье, но я только что вернулась после довольно мрачного занятия и не могла тут же начать жевать ваш визуальный фастфуд.
– Франклин, уже почти семь. Мы можем посмотреть новости? Пожалуйста.
– Скукотища! – воскликнул ты.
– Нет, в последнее время не скучно. – Моника-гейт[250] продолжал разворачиваться – медленно и сладострастно. – В последнее время даже непристойно. Кевин? – вежливо повернулась я к нашему сыну, – ты не будешь очень против, если после этой серии мы переключимся на новости?
Кевин развалился в большом кресле, полузакрыв глаза.
– Все равно.
Ты подпел финальной мелодии: «Понедельник, вторник, счастливые дни!», а я опустилась на колени, чтобы вытащить белую замазку, прилипшую к волосам Селии. В семь часов я переключила телевизор на Джима Лерера. Это была главная тема программы. В кои-то веки нашему президенту придется держать ширинку на брюках застегнутой и уступить дорогу двум неприятным мальчишкам из своей страны, старшему из которых было тринадцать, младшему – всего лишь одиннадцать.
Тяжело опустившись на кожаный диван, я простонала:
– Неужели опять…
В средней школе Вестсайд, Джонсборо, штат Арканзас, Митчелл Джонсон и Эндрю Голден, одетые в камуфляж, ждали в засаде, спрятавшись в кустах после того как спровоцировали срабатывание школьной пожарной сигнализации. Когда ученики и учителя стали выходить из здания, эти двое открыли огонь из винтовки 44-го калибра и из охотничьего ружья. Они убили четверых девочек и одного учителя, ранив еще одиннадцать учеников[251]. Будучи раненным сам – правда, всего лишь неудачей в любви, – старший из мальчиков, похоже, накануне сообщил одному из своих друзей, кинематографично хвастаясь: «Мне надо кое-кого убить». Младший, Эндрю Гордон, поклялся некоему доверенному лицу, что он планирует застрелить «всех девушек, которые с ним когда-либо расставались». Ранен был один-единственный мальчик, все остальные пятнадцать жертв оказались женского пола.
– Гребаные
