Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом - Андрей Жуков

М. Г. Торновский давал гораздо более критические оценки как военно-политическим планам Унгерна, так и его личным качествам: «Отсутствовали самокритика, анализ и дар предвидения. Походы в Нерчинском районе, около Акши, в. Кударинском районе, кажется, должны были убедить генерала Унгерна, что население Забайкалья не пойдет не только с семеновцами, но и вообще с белыми против красных, и тем не менее наперекор судьбе и стихии он шел искать союзников в 1-м отделе того же войска и не нашел их. Не найдя в Забайкалье, он решил уйти в Урянхай (Тува. — А. Ж.), перезимовать и по весне поискать в Енисейской области, забывая, что власть большевиков за зиму еще более окрепнет и ему с ней не справиться». Правда, далее М. Г. Торновский не выдерживает критический тон и воздает должное действиям барона Унгерна: «Поход на Русь — исторический, блестящий кавалерийский рейд, когда за месяц исходили вдоль и поперек 1-й отдел Забайкальской области — страну, равную целому государству, делая в сутки по сто и больше верст, стиснутые превосходными, регулярными частями Красной армии, и ни разу противник «не прищучил» и не побил унгерновцев, тогда как они били красных везде, нанося им огромный урон, и уходили безнаказанными».

Какими мерками можно определить «авантюрность» тех или иных действий или замыслов барона Унгерна? Мерками пресловутого «здравого смысла»? Но если вставать на точку зрения «здравого смысла», то в подобном случае «авантюрой» может показаться любая борьба против превосходящих тебя численно и материально сил врага. Не подобной ли «авантюрой» будет выглядеть борьба белого Крыма или белого Приморья — крохотных осколков России — против огромной туши красного зверя? Под определение «авантюры» попадут в таком случае и Тамбовское восстание, и так называемый «Кронштадтский мятеж»…

Бессмысленными авантюрами покажутся рейды боевиков РОВС, и партизанские действия отрядов «Братства Русской правды», своими акциями наводивших ужас на чекистов, коммунистических функционеров и советских работников из приграничных районов… Не «авантюрой» ли, в конце концов, выглядели поступки первых христиан, приступивших к проповеди своего учения, — всего лишь нескольких десятков рыбаков и бывших мытарей? Но именно подобные им «безумные авантюристы» превращали всю мудрость мира в подлинное безумие, и сила, казавшаяся неодолимой, гибла, а столпы и истуканы, выглядевшие неколебимыми, рушились и превращались в прах. Способность действовать вопреки здравому смыслу и чувству самосохранения высоко ценилась средневековыми рыцарями, с миром которых соотносил и свои поступки барон Унгерн. Как человек, наделенный средневековым восприятием истории, он понимал, что кроме физической истории, истории «в реальном времени», существует также и сверхчувственная Сакральная История, в которой правят не жестокие и глупые победители, а правит Божественный Промысел. Простому смертному не дано понять Его действий, он только может следовать по пути Долга и Верности. Путь, по которому шел Роман Федорович Унген-Штернберг, — путь рыцаря Крестовых походов, путь японского самурая — Бусидо. «Служение идеалу — сердцевина Бусидо», — говорит современный исследователь самурайских традиций А. Р. Басов. Барон Унгерн служил прежде всего своим идеалам, и эти идеалы были для него несравненно более ценными, чем собственная жизнь. Принцип рыцарского служения царскому дому Романовых, белой идее был доведен бароном до абсолюта — высшей ценности бытия и смысла жизни.

… Раздробленная при отступлении бригада барона стягивалась к Карнаковской заимке и уртону Ибицык. Здесь в глубокой горной долине отряд отдыхал три дня. Сюда же, с докладом Унгерну, прибыл из Урги комендант города подполковник Сипайлов. Запоминающуюся характеристику Сипайлова дает в своих записках H.H. Князев: «Если считать, что кто-нибудь, например генерал Резухин, являл собой идеальный лик Азиатской конной дивизии, то Сипайлов олицетворял собой оборотную сторону того самого лица и вообще всего дела барона Унгерна. Отрицательная сторона вооруженной борьбы с ее жестокостью, хитростью и озлоблением соответственно преломилась у Сипайлова: хитрость — в мрачное коварство, жестокость — в садизм, а озлобление — в кровожадность. Этот моргающий подслеповатый урод продолжительное время пользовался большим доверием барона, который знал, что люди, подобные Сипайлову, находятся во вражде с окружающей средой, почему у них, по мнению барона, никогда не могло явиться оснований что-либо утаить от своего начальника. Как верный пес, такой человек уцепится в каждого, на кого укажет ему хозяин… Многое из области так называемых унгерновских зверств должно быть всецело отнесено на единоличный счет этого человека».

Сипайлов доложил барону, что обнаружил в Урге 3,5 пуда золота, похищенного из Ургинского банка войсковым старшиной Архиповым, незадолго перед тем вступившим в командование 4-м полком. Своим докладом Сипайлов попал в самую чувствительную точку: с одной стороны, барон, как известно, относился в высшей степени нетерпимо к казнокрадству, личному обогащению и любой недобросовестности в денежных делах, а с другой стороны, финансы Азиатской конной дивизии находились в плачевном состоянии после утраты денежного ящика под Троицкосавском. Архипова арестовали, он во всем признался и был голым привязан к дереву на берегу реки на съедение комарам. H.H. Князев указывал, что этот случай произвел на всю дивизию неизгладимое впечатление…

В это же время Унгерну донесли о злоупотреблениях Сипайлова в должности коменданта Урги, проявленных им после ухода основных частей барона. Унгерн отдал письменный приказ генералу Резухину повесить Сипайлова, как только тот привезет на Селенгу архиповское золото (барон был вынужден отпустить Сипайлова в Ургу за деньгами). Однако Сипайлову удалось узнать о своей опале, и он, не возвращаясь к Унгерну, бежал в Маньчжурию.

Несмотря на поражение под Троицкосавском, Унгерн решает продолжить военную борьбу в Забайкалье. Азиатская конная дивизия располагается лагерем на берегу Селенги. Под руководством барона проходят тактические занятия, ведется подготовка к новым походам и тяжелым боям. М. Г. Торновский, возглавлявший в тот момент интендантскую службу дивизии, определял ее численный состав в 2700 человек. 18 июля 1921 года дивизия отправляется в свой последний поход… У Унгерна еще имелся выбор: или уходить в знакомую и не вполне еще чуждую Монголию, или вновь двинуться в Забайкалье. Барон принимает второе решение, несмотря на то что этим шагом, по выражению H.H. Князева, «навсегда захлопывалась страница его монгольской великодержавности».