Алая Вуаль - Шелби Махёрин

Беспомощный, я оглядываюсь на Михаля в поисках ответа, но он только смеется и направляется к яме.

— А куртизанки знают, кто ты? — Стараясь не задохнуться, я спускаюсь по лестнице вслед за ним. — Ты сказал, что уже бывал здесь, и эта женщина, — я дергаю головой влево, — пьет кровь того мужчины.

— У них нет названия для нашего вида, но они знают и уважают наши вкусы. — Среди тел в яме танцующая пара грозит разлучить нас, но рука Михаля откидывается назад и хватает мою. Он притягивает меня к себе и бормочет: — Я думал, ты не боишься?

— Я не боюсь. Я… — Но слова застревают у меня в горле, когда я бросаю взгляд вправо, и дракончик смещается, открывая мне беспрепятственный вид на его… Я быстро отворачиваю лицо, затаив дыхание, и подношу дрожащую руку ко лбу. Я совершенно не готова к подобной ситуации. Как и хотели мои мать и отец, как хотели Эванжелина и мои гувернантки. За все мои годы, за все мое образование я ни разу не узнала — ни разу не видела…

Филиппа проскальзывала в наше окно каждую ночь, да, но она никогда не рассказывала мне, чем занимается со своим таинственным любовником. Я, конечно, слышала о сексе — прочитала все книги, которые смогла пронести в дом, — но представлять его себе — совсем другое дело, чем видеть собственными глазами. При виде этого комната кажется намного меньше, чем должна быть, и намного жарче, как будто я стою в открытом пламени и медленно сгораю заживо.

От этого я теряю сознание.

Когда я спотыкаюсь, Михаль ловит меня и тащит через всю комнату к куртизанке, которая лежит на коленях у лу-гару, его форма находится на полпути между человеком и волком. Его глаза сверкают желтым. Острые зубы сверкают. Хотя они не совсем в акте — по крайней мере, я так не думаю — они, кажется, наслаждаются.

— Хочешь подождать снаружи? — спрашивает Михаль, и его большой палец проводит по моему запястью, успокаивая учащенный пульс. — Эпонина дала тебе свое благословение. Она больше не будет тебя беспокоить.

— Нет. — Я горячо качаю головой и отстраняюсь. — Нет, я должна это сделать. Я хочу это сделать. — Тогда, поскольку я не могу удержаться, я спрашиваю: — Это место принадлежит Эпонине?

— Да, она его хозяйка.

— А Рай?

— Она и им управляет.

— А как там наверху?

Он жестом показывает вокруг нас.

— Очень похоже на это. Куртизанки носят белое, а не красное, а хор мелузин вводит всех, кто входит, в некое подобие транса. — Он делает паузу. — Признаюсь, я побывал в Раю лишь однажды. Это…..было похоже на сон.

Это было похоже на сон.

Сон — это именно то, чем была вся эта ночь.

Когда я умолкаю, Михаль опускается на стоящий рядом диван, раскинув руки по верблюжьей спинке, а я неловко стою рядом с ним. Невольно я бросаю взгляд в сторону оборотня и куртизанки. Это, должно быть, Пеннелопа. У нее такое же сердцевидное лицо и золотистые волосы, как у ее кузины, кожа в шрамах и цвета слоновой кости. И то, как она двигается… тяжесть оседает у меня в груди, когда я смотрю на нее. Я никогда не смогу так двигаться.

Я заставляю себя отвести взгляд, чтобы дать им возможность побыть наедине. Как заметила фиалковоглазая куртизанка, сейчас она выглядит… несколько озабоченной и не может ответить на наши вопросы. Возможно, нам следовало бы договориться о встрече. Кто знает, сколько времени у них может уйти на то, чтобы закончить? Михаль, кажется, готов подождать, но, как он сказал, рассвет быстро приближается. Может, я просто… постучу ее по плечу? Я переминаюсь с ноги на ногу, обдумывая варианты. Возможно, я просто прочищу горло, и они как по волшебству разойдутся.

Непринужденным голосом Михаля говорит:

— Это не грязное слово, знаешь ли.

— Какое слово? — рассеянно спрашиваю я.

— Девственница. — Он поднимает на меня бровь. — Никому здесь нет дела до этого, так или иначе, так что не стоит шептать его как проклятие.

Мой рот открывается в шоке, в ужасе, а руки сжимаются в кулаки по бокам. В этот момент я совершенно забываю о Пеннелопе и ее спутнице, которая плетется позади нас.

— Мне не следовало говорить тебе этого. Я бы никогда не сказала тебе этого, если бы знала, что ты захочешь это обсудить.

— А почему бы и нет? — Он с любопытством наклоняет голову. — Тебе неприятно говорить о сексе?

— А если да? Ты прекратишь этот разговор?

— Невежливо отвечать вопросом на вопрос, питомец.

— Я не твой питомец, и было бы грубее продолжать обращаться ко мне так.

Он изучает меня с восторженным интересом.

— А разве у друзей не бывает прозвищ? Если я правильно помню, ты называла моего дорогого кузена Димой.

— Ты же не шутишь? — Я смотрю на него в недоумении — и от того, что он запомнил тот единственный раз, когда я сократила имя Димитрия, и от того, что он вообще мог, даже в глубинах своего сознания, считать питомца термином ласкательным. — Ты мне не друг, Михаль Васильев.

Он вскидывает бровь.

— Нет?

— Нет, — говорю я категорически. — То, что ты даже думаешь о дружбе, пока планируешь калечить и убивать моих близких, доказывает, что ты на нее не способен.

Он пренебрежительно машет рукой.

— В любых отношениях есть проблемы.

— Проблемы? Ты похитил меня. Ты шантажировал меня. — Возмущенная, я поднимаю палец за каждый проступок. — Ты запер меня в комнате и заставил вызывать призраков. Всего несколько минут назад ты раскрыл пророчество, в котором…

Но прежде чем я успеваю закончить, к нам — нет, ко мне — подходит джентльмен с квадратной челюстью и протягивает широкую руку. От него исходит резкий запах благовоний и магии.

— Здравствуйте, — мурлычет он без предисловий, целуя мои пальцы. — Могу я узнать твое имя, humaine?

Я застываю при этом слове, резко и болезненно осознавая, что меня здесь быть не должно — и что мое лицо и имя усеивают улицу снаружи. Проклиная себя за то, что забыла плащ, за то, что надела это дурацкое платье, я пригибаю голову.

— Флер, — говорю я, как можно вежливее отдергивая руку. — Меня зовут Флер… Туссен.

Я внутренне содрогаюсь от этого промаха.

— Туссен? — Ведьмак нахмурил брови, пытаясь вспомнить имя, но потом отмахнулась от него и глубоко вдохнула. На его лице расплывается широкая, невеселая улыбка от моего запаха. Humaine. — Может быть, мы проведем некоторое время вместе этим утром,