Ночная охотница - Сергей Осипов

– Курить не будет?

Настя вздрогнула и повернулась, уже заранее зная, что увидит низкорослое широкоплечее существо в одежде грязно-зеленых тонов.

– Нет, не курю, – сказала она.

Существо скорчило недовольную гримасу и почесалось.

– Ту…рист?

Настя кивнула. Существо молчало, то ли потому, что обдумывало Настин ответ, то ли потому, что его словарный запас на этом иссяк.

– Ну, я пошла, – сказала Настя.

Она повернулась к нему спиной и пошла, считая про себя шаги: раз, два, три…

Ее рука потянулась к ножу; пальцы дрожали, но сама рука не знала сомнений, и, когда пальцы сомкнулись на рукояти, это породило ощущение правильности происходящего. Так и должно было быть, Настиным пальцам было самое место на рукояти ножа.

Четыре.

На счет «пять» он не выдержал и прыгнул. Следующее, что помнила Настя, – нож, пробивший ватник и воткнувшийся лешему в грудь. Специфический запах лешего – густой и неприятный, заставлявший почему-то думать о разрытых могилах и болотной жиже, – оказался перебит запахом крови. Настя вдохнула его и инстинктивно отпрянула, потянула за собой нож, а леший махнул своей лапой, и Настина рука оказалась пуста.

И так же уверенно, как минуту назад за ножом, эта рука отправилась за пистолетом, и пальцы легли на рукоять так, будто там им было самое место.

Настя нажала на курок три раза, и в эти мгновения он не показался ей тугим. Убийство снова обернулось очень легким занятием, как тогда в «Трех сестрах», когда меч буквально сросся с Настиной рукой и словно живое существо бросился на Горгону.

Было в этих смертях и еще кое-что общее – когда умерла Горгона, ее сестры телепатически ощутили это и бросились мстить убийце. У леших не было телепатической связи друг с другом, но три выстрела и сами по себе достаточно громко известили: «Здесь что-то происходит».

Ах да, не три выстрела. Четыре. Ей не хотелось подходить близко к телу лешего, но иначе она боялась промахнуться. Настя выстрелила лешему в голову и сразу отвернулась. Говорят, для тренировки зрения нужно смотреть то на близкий, то на удаленный предмет; Насте же сейчас нужно было срочно перевести взгляд с мертвого на живое, с трупа лешего на колышущиеся верхушки сосен, на растерянно кружащих птиц, которых она спугнула выстрелами…

– Как же далеко зашла ты, Настя, в поисках собственного «я», – сокрушенно сказал низкий мужской голос. В ее, Настиной, голове.

– И… я правильно иду? – спросила она.

– Ну не знаю, это сложный философский вопрос…

– К черту философию! Я спрашиваю про Горгон. Я правильно иду? В их сторону?

– Вообще-то я не должен вмешиваться…

– Значит, правильно.

– Поясни свою глубокую мысль.

– Если бы я шла неправильно, ты бы тут не крутился. А раз ты снова пытаешься мне пудрить мозги, значит, я на верном пути.

– Прекрасно, – сказал Люциус. – И что же у тебя в школе было по логике?

– Ничего. Мы не учили логику.

– Оно и видно.

– Что тебе там еще видно, змеюка подколодная? – пробормотала Настя, продевая руку в лямку рюкзака. Люциус не ответил, Настя решила, что тот обиделся, и победно фыркнула, думая про себя, что не всякий способен задеть ангела за живое, а вот она…

Она резко повернулась, реагируя на шорох за спиной, сбрасывая только что надетый рюкзак и выдергивая пистолет…

Леший, сидя на корточках, с любопытством смотрел на эту суету. Это был другой леший, живой. Когда и откуда он появился, Настя даже представить не могла.

– Стоять! – сказала она, когда наконец разобралась с рюкзаком и пистолетом. – То есть сидеть!

– А я тебе не собака, – буркнул леший, но тем не менее сел на землю возле трупа и поправил защитного цвета кепку на своей голове. – Собаке своей так будешь указывать…

– Ты тут один?

– Где это тут?

– В лесу! – Голос дрожал, выдавая растерянность и страх, хотя пистолет-то был в руке не у лешего, а у Насти; однако оказалось, что оружие вовсе не избавляет от растерянности и страха.

– В лесу… – протянул леший. Он вообще говорил медленно, никуда не торопясь и как будто совсем не обращая внимания на пистолет в Настиной руке. – В лесу нас много. Скоро они подойдут, брательники мои. Познакомишься.

– У меня есть пистолет, – сказала Настя, стараясь подпустить в голос угрожающих ноток.

– Вот и молодца, – отозвался леший. – Еще б ты без стрелялки в наши края сунулась. И управляться с ним умеешь, да? Вон Антохе как засадила…

– Антохе? – она непроизвольно посмотрела на мертвеца. – Его звали…

– Антоха. Брательник мой.

– Правда? Я не знала…

– А если б знала, то чего? Дала б себе башку открутить? Нет уж, тут кто смел, тот и съел.

Настя не стала уточнять про «съел» – то ли это оборот речи, то ли местный обычай. Ее больше волновала другая фраза – насчет брательников, которые скоро подойдут.

– Значит, так, – сказала она, – сиди тут и не двигайся. А я пойду.

– Как скажешь, тетка, – ответил леший, спокойно глядя в пистолет и жуя травинку. – Только ты зря очкуешь…

– Чего я зря делаю?

– Боишься ты зря. Ты же Антохе дыру в башке сделала, обычай уважила?

– Ну.

– Он ведь первый стал руки распускать, так?

– Ну не я же.

– Тогда не суетись, тетка. Посиди, передохни. На поминках еще погуляешь…

Настя вспомнила, что именно, судя по рассказам Покровского, происходит на поминках у лесных жителей, и решила, что задерживаться не стоит.

– Мне некогда, – решительно сказала она. – Нужно идти. По делам.

– Пффф, – сказал леший. – По делам. Знаешь, тетка, будешь всю жизнь бегать по делам – никогда тела не нагуляешь. Так и останешься шкеляброй.

Настя застыла с открытым ртом. Так ее еще никогда в жизни не оскорбляли.

– Я не шкелябра.

Леший пожал плечами.

– И я не тетка.

– Именно что тетка. Городская, – сказал леший, вложив в эти слова смесь презрения и сочувствия, как к неизлечимо больному существу. – Только городские тетки вот так бегают сломя голову, вместо того чтоб дома сидеть, дитями заниматься, мужика обхаживать… Да у тебя и мужика-то, наверное, нету.

– Есть, – сказала Настя сквозь зубы, продолжая держать пистолет двумя руками и испытывая сильное искушение стрельнуть поверх головы этого наглеца, но постепенно склоняясь к другой идее. Еще более сумасшедшей.

– Я тут как раз по этому делу, – сказала она. – За мужиком пришла.

Леший почесался.

– У нас тут не базар, мужиками не торгуем. Базар и прочее непотребство – в городе.

– Мой мужик… – ее губы и язык не сразу осилили эту непривычную словесную конструкцию, – …он у Горгон.