Роковые поцелуи - Патриция Кемден

Глава 23

Ранним утром следующего дня Ахилл проснулся от ровного бормотания голосов и пульсирующего огня, разлившегося по его спине. Он позволил удивительно шелковистым звукам немецкого Элеоноры проникнуть в сознание и приглушить пламя.

Элеонора благодарила вдову за ужин и за что-то еще… новую одежду? Не имеет значения – за что. Она могла благодарить эту женщину за карету и четверку лошадей, за все оказанное им внимание. Просто это был голос Элеоноры, который ему хотелось слушать.

Дверь открылась, и Ахилл услышал шуршание юбок амазонки Элеоноры, когда она зашла в комнату. Он вспомнил, как однажды лежал на шелковых простынях роскошной кровати в замке Дюпейре и возбуждался от одной мысли о ней.

Ахилл ощутил знакомое прикосновение локонов и улыбнулся. Очевидно, боль не является помехой желанию. И, очевидно, шелковые простыни и роскошная кровать необязательны. Нужна только Элеонора.

Шуршание раздалось ближе.

– Ахилл, – тихо позвала Элеонора.

Он открыл глаза и обнаружил, что Элеонора стоит на коленях рядом с кроватью, а ее лицо светится в ровном свете масляной лампы. Ахилл подумал, как приятно слышать и видеть ее. Он вжался обтянутыми шерстяным одеялом бедрами в покрывало, зная, что ему лишь надо коснуться ее, чтобы воскресить в памяти воспоминания и мечты.

– Эрве давно пришел с твоими книгами, а фрау Трабен принесла лосьон, который ей дал торговец из Леванта, – сообщила Элеонора. – Он смягчит боль в спине.

Ахилл кивнул, а она встала на колени возле его кровати, смачивая его спину чем-то прохладным. Спустя некоторое время его внутреннее напряжение уменьшилось, но лишь благодаря ее прикосновениям, благодаря тому, что она находилась с ним рядом. Ахилл слышал дыхание Элеоноры, слышал, как оно участилось, когда она добралась до самого глубокого рубца.

Он закрыл глаза и отдался удовольствию внутреннего общения. Оно было так же ново для него, как и наблюдать за умывающейся Элеонорой, и Ахилл вдруг понял, что он хочет, чтобы его оставшаяся жизнь состояла из таких моментов, связанных вместе один с другим, чтобы дожидаться следующего, наслаждаться настоящим, получать удовольствие, вспоминая о прошедшем.

В его сладких мыслях появилась горечь. Но его жизнь не была такой. Ирония Судьбы – одна и та же женщина стала причиной и его падения, и его спасения.

Ахилл отбросил эту мысль. Впереди еще будут бессчетные часы для размышлений о судьбе, но так мало, очень мало времени осталось быть с Элеонорой.

– Надеюсь, это поможет, – сказала Элеонора. – Я такая неловкая. Дома для этого всегда были слуги.

– Я рад, что сейчас здесь нет никаких слуг, – заметил Ахилл и почувствовал, как Элеонора замерла.

Она вернулась к его спине.

– Большая часть рубцов быстро заживет, – произнесла она подавленным голосом, – но есть несколько – слишком много – глубоких ран…

– Сначала монахи пользовались обычным кнутом из кожаных ремней, – констатировал Ахилл, – но я… не раскаялся… поэтому они использовали кнут с узлами на нитях.

– Как они мучили тебя! Какие люди могут называть такое богоугодным поступком?

– Они называют это епитимьей, Элеонора. И, может быть, это не так уж незаслуженно.

– Нет! Ты ничего не сделал, чтобы подвергнуться такому наказанию.

– Разве нет? – Слова тяжело повисли в воздухе. – Ты мало знаешь о моих грехах.

– И ты о моих, – тихо возразила Элеонора.

Она молча втирала лосьон вдоль края халата, почти закрывавшего запястье, потом остановилась. Ахилл хотел, чтобы она продолжала, отложив в сторону ткань и лосьон и пользуясь успокаивающим бальзамом своих прикосновений. Ее удивительные прикосновения… Сколько раз, привязанный к стене, он вызывал в своем воображении ее прикосновения. Ахилл застонал.

– Может, тебе лучше лечь на бок? – осведомилась Элеонора.

– Чуть позже, – отозвался Ахилл.

Элеонора встала и вернулась с подносом, на котором вдова принесла ужин. Она села на пол рядом с Ахиллом, как и прошлым вечером, и они поделили хлеб с сыром и токайское. Иногда она казалась погруженной в свои мысли, ее взгляд бродил по его телу. Видит ли он страстное желание в этой изумрудной глубине, или его собственная страсть заставляет видеть только то, что он хочет?

Когда с едой было покончено, Элеонора отодвинула поднос и спросила:

– Хочешь чего-нибудь еще?

– Да, – сказал Ахилл и добавил: – Почитай мне.

– Мне это нравится. – Элеонора подняла саквояж с книгами и подала его Ахиллу, поставив на полу так, чтобы он мог достать. Ахилл быстро расстегнул пряжки. – Выбери что хочешь, – предложила Элеонора. – Все, что угодно, кроме де Сакса. Каждый раз, когда я читаю его, у меня болит голова… Нет! Нет, я буду…

Ахилл опустил руку в саквояж, ожидая встретить жесткие корешки книг, но его пальцы уткнулись во что-то очень мягкое. Он вытянул халат. Тот, который подарил ей. Прозрачный розовый шелк и развевающиеся ленты. Элеонора покраснела и промямлила:

– Я… я…

– Да? – Ахилл поднес халат к своему лицу, вдохнул его запах и сказал: – Он пахнет тобой. – Потом передал халат Элеоноре. – Элеонора, в комнате тепло.

– Ахилл, ты ранен. Ты не можешь…

– Я представлял тебя в этом халате, и это позволило мне не сойти с ума. Воспоминания о тебе. О твоей страсти. Я эгоист, Элеонора. И скоро воспоминания будут единственным, что останется у меня.

Элеонора долго стояла не двигаясь, глядя на него, потом взяла из рук Ахилла халат, наклонилась к нему и прошептала:

– И я эгоистка, Ахилл. И у меня тоже есть память, и я хочу воспоминаний.

Она поцеловала его, ее губы попробовали его, язык скользнул к нему в рот. Ахилл положил ей руку на затылок, и его язык погрузился в смоченное сладким вином таинство. Он хотел ее. Он хотел ее всю, до самого дна, полную страсти, хотел ее изучающих прикосновений, ее смеха, ее доверия.

Ахилл поцеловал Элеонору долгим поцелуем, переплетя свой язык с ее, и с каждым нападением и с каждым ответным ударом она утоляла его голод, разогревала в нем кровь. Как хлеб питает тело, так и Элеонора – своим телом и своим сердцем – питала его душу.

Настойчивая боль в его бедрах стала усиливаться, требовать. Ахилл нежно и ласково прервал поцелуй и, отпуская Элеонору, сказал, прерывисто дыша:

– Ты дар, Элеонора.

Она улыбнулась, глаза ее искрились. Это было больше, чем намек на огонек желания.

– Дар? Я? – спросила она сладким голосом. – Тогда я распакую его для тебя.

Глядя на Ахилла, Элеонора развязала бант у шеи, и длинные ленты опустились вниз. Потом она начала медленно-медленно, по одной пуговице, расстегивать жакет для верховой езды, освобождаясь от надетой на тело ткани. Она распахнула его, открывая тонкий батист прозрачной рубашки, обтягивающей грудь.