Чм66 или миллион лет после затмения солнца - Бектас Ахметов

Пьет Кул только с устатка, – меру он знает, – только чтобы покалякать с мужиками, поволочиться. В разговоре часто роняет: "Аж брызги летят". Это когда он рассказывает о беклемише.

Лабораторные мужики относятся к нему настороженно,. женщины подтрунивают над его жадностью. Аленов никому не занимает, когда надо сдавать кому-нибудь на подарок, с.н.с. закатывает скандал.

Жмотство мало кому нравится. С другой стороны, оно свидетельствует о силе характера – Кулу наплевать, что о нем могут подумать люди.

Аленов учился в аспирантуре ВИЭСХа (Всесоюзный институт электрификации сельского хозяйства) у известных в своих кругах

Лебина и Эйбина. Хаки говорит, что в ВИЭСХе Кул попал в подходящую компанию. Аленов по природе сам по себе парниша проворный и, мол,

Лебин и Эйбин отточили сноровку Кула.

Хаки поддразнивал Аленова:

– Лебин, Эйбин и Кулейбин.

На что Кул настороженно вопрошал:

– Скуадра адзурра! Ты на что намекаешь?

Все у него распределено, все расписано, никуда Аленов не спешит, потому и никуда не опаздывает. Шум в комнате ему не мешает, он всегда спокоен, никогда не выходит из себя. Управляется с обедом – в общепитовской столовой ли, у кого в гостях, без разницы – за три-пять минут. Так же Кул и думает быстро, работа у прогнозиста спорится.

Другое дело – Саша Шкрет. О беклемише на работе ни слова, в настольный теннис не играет, в бассейн не ходит, переводит дух без отрыва от производства. Притомившись за расчетами, Саша снимает усталость, разминая суставы пальцев. Натруженные суставы издают треск, разминка длится минут десять. Шкрет ломает пальчики и не догадывается, что иных наших треск дюже напрягает. Сашина разминка выводит из себя Каспакова, выйдя из комнаты, где сидит Шкрет, он возмущается: "Какая дурная привычка!".

Саша работает, не поднимая головы. В комнате шум: разговаривают мужики, женщины пьют чай, режут, не закрывая ртов, по рисункам из модных журналов, кальку на выкройки, в комнату постоянно кто-то заходит, выходит. Шкрет пишет, считает, время от времени поднимает голову и что-то шепчет себе под нос.

Саша по специальности инженер тепловых электростанций (ТЭС), занимается оптимизацией структуры генерирующих мощностей: прикидывает какой состав источников энергии лучше всего обеспечивает надежность снабжения теплом и электричеством потребителя.

Оптимизация требует точности – счетная машинка Шкрета всегда включена.

Саша когда жалуется, что мешают работать, начинает заикаться:

– И-и-з-з-з-вините…

Никогда не ругается. Если чем-то сильно рассержен, то гнев его сводится к вопросу: "Что за шут?".

Клички к Шкрету не пристают. Как только его не называли – и

Платоном Кречетом, и Штреком, и Шкрабом, – Шкрет Саша так и остался

Шкретом Сашей.

В последнее время у Саши Шкрета общие дела с с.н.сом лаборатории энергосистем Турысом Сатраевым. Хоть круг интересов у Турыса топливно-энергетический баланс, но "туриста", как его назвал Зяма, тоже хлебом не корми – дай что-нибудь сосчитать на машинке. Если

Шкрет никогда не придуривается, не строит из себя и прост как правда, то Сатраев любитель поважничать, выпятить подальше из себя умище.

В одной комнате с Туристом сидит Оркен Ережепов. "Оркен" в переводе с казахского – горизонт. Принято думать, что горизонты они

– светлые. Глядя на Ережепова, они не кажутся светлыми. Оркен мужик работящий, но скучный. До того заунывно тоскливый, что, глядя на него, хочется стиснуть зубы и шептать про себя: "Молчи грусть, молчи…".

Заведующий лабораторией энергосистем Эммануил Эфраимович Лойтер постарше и поопытнее Жаркена Каспаковича. В молодости Лойтер работал на станции, в ОДУ (объединенном диспетчерском управлении). Кроме того, что знает станционную энергетику и системы, Эммануил

Эфраимович из тех ученых, что зрят в корень не без каверезности.

Шкрет с Сатраевым на объединенном семинаре докладывали отчет о научном распределении экибастузского угля.

– В связи с перебоями в снабжении топливом станций Северного

Казахстана, – Сатраев сдвинул брови, – считаем нецелесообразным передачу экибастузского угля на нужды Троицкой ГРЭС.

Лойтер озорно улыбнулся и беспощадно обнажил суть вывода Сатраева и Шкрета:

– Не дадим, потому что самим мало?

Объединенный семинар оборжал докладчиков.

Кул Аленов непосредственность Сатраева объяснял его образованностью:

– Что с него взять? Окончил финансовый институт.

Аленов парень хват, но тут он ошибался. Легче всего думать, что бачбана по рождению способны облагородить (и наоборот) школа или институт. Сатраев, как и Ережепов, закончил институт с красным дипломом. Проблема у них в другом. В том, что оба колхозника, каждый по отдельности, и совместно, не знают, куда девать умище.

К примеру, Лойтер курит сигареты через длинный мундштук с антиникотиновыми патронами. По другому в его возрасте и с его повышенным давлением нельзя – курит Эммануил Эфраимович "Памир" – сигареты без фильтра. Глядя на завлаба, Ережепов курит, правда, сигареты с фильтром – "Казахстанские", – но тоже через длинный, такого же цвета, как у Лойтера, с антиникотиновыми патронами, мундштук и так же как Эммануил Эфраимович держит руку с табачищем изящно, на отлете, и, кажется, теперь нисколько не переживает за то, куда пристроить умище.

"В те времена не ощущалось особых разногласий между городскими и приезжими. Мы все, каждый свою меру, попробовали лиха в послевоенном детстве. В чем мы не находили понимания с городскими, так это в их равнодушии к родному языку. Понятно, росли в городе, учились в русских школах, смешанная среда. Тем не менее удивляло, что они не стремились познать родной язык. Кем они в таком случае могли себя ощущать, кого, черт побери, представляли? Самих себя?

В чем еще можно было их упрекнуть, так это в вышучивании, правда, беззлобном, приезжих за скверное знание русского языка.

Студенты из шаруа и без того терялись из-за путаницы в окончаниях, а когда попадали на семинарские занятия по философии или политэкономии, для них начинался кошмар. Как-то один такой бедолага на семинаре по политэкономии докладывал реферат о хищнической сущности транснациональных монополий. Он бойко читал текст, широко расправлялся в плечах, слыша за спиной одобрительные междометия преподавателя, как вдруг после его слов "… к примеру, монополистическая компания Дженерал матрос…" грянула ржачка.

Больше всех веселились горожане. У докладчика испарился пафос. Он в замешательстве с минуту переводил глаза с преподователя на ребят, потом спролсил: "Я что-то не понял. Снова начать?".

Наши жеребцы по новой заржали".

Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".

Вы слыхали? Да, да! "Вы слыхали, как поют дрозды? Не, не те дрозды, не полевые. А дрозды, волшебники-дрозды…". Легко понять, о каких дроздах может идти речь применительно к науке об энергетике, когда день-деньской имеешь дело с дятлами. Словом, обедать Чокин ездит домой. Все знают: директору домашние подают на обед и мясо. Знают потому, что по возвращении в институт Шафик

Чокинович вынимает зубочистку и подолгу цвиркает. Слушает докладчика, между делом цвиркнет раз-другой и дожевывает застрявшее в зубах мясо.

"Вот они расселись по деревьям".

Сатраев с Ережеповым на послеобеденных вливаниях в кабинете директора не спускают глаз с Шафика Чокиновича, ловят каждое движение. Почему задолго до обеда, с раннего утра, заводят они, аки неизвестного подвида райские птички, перецвиркивание.

– Цвирк! – со своей ветки сигналит побудку Сатраев.

– Цвирк- цвирк! – за соседним столом просыпается певчий дрозд

Ережепов.

И с полей доносится: "Ой бай!". Большая комната лаборатории энергосистем наполнилась "ой-е-е-еем".

"Шапки прочь! А-у-а… В лесу поют дрозды!

А-у-а-ав-ва… Певчие избранники России…" Как и полагается, поют дрозды до головокруженья.

– Завязывайте! – лопается терпение у Саяна Ташенева. – Спятили?!

Сладкоголосые птицы юности или не слышат опупевшего Саяна, или не хотят ничего слышать, и продолжают чирикать: "Цвирк-цвирк!

Цви-и-и-и-ирк!".

Древо желаний

Чокин питает слабость к просвещенным людям. Настолько, что ставит старшим научным сотрудникам в образец краснодипломников и некоего

Фетина. Последний закончил политехнический, позже физфак университета и не собирается останавливаться на достигнутом.

Лойтер жалуется на внутричерепное давление и просит Чокина разрешить работать несколько дней в неделю дома. Чокин ценит

Эммануила Эфраимовича, но разрешения не дает. Заведующий лабораторией энергосистем пригорюнился. Не во власти Лойтера обижаться на директора вслух, потому он как дальновидно умный человек технично сделал закладку бомбы замедленного действия.