Хо - Raptor

Ничего не произошло. Евгений подошёл к её креслу, и ничего не предпринимая, остановился сзади, и неслышно облокотился на его высокую изогнутую спинку. Ольга рефлекторно повернула голову немного в сторону. Нормальная реакция обычного человека, к которому кто-то вдруг подходит со спины. Её волнение, умело скрытое выражением абсолютного безразличия к происходящему, выдавалось лишь заметной бледностью и тревогой в глазах. А он нависал над ней, и кресло, зажатое его крепкими руками, доселе лёгкое и подвижное, словно окаменело под тяжестью нового, навалившегося на него тела. Он склонил голову, и его худое лицо остановилось в паре сантиметров от её макушки. Дыхание чуть-чуть взволновало светлый шёлк мягких волос, пройдясь по ним как лёгкий ветерок по полю, устланному пушистым ковылём. Он вдохнул их запах, память о котором хранил все эти годы. Губы, почти касающиеся близких душистых прядей, приоткрылись, выпустив короткий выдох, а вслед за ним — слова.

— Моя жена. Ты представляла её? И какова она? Расскажи мне.

— Ну-у… — Оля пожала плечами.

Она чувствовала жуткую неловкость от его тревожной близости. Она не видела его, это её угнетало и даже пугало. Но она не поддавалась давлению страха.

— Твоя жена непременно должна быть милашкой. Куколкой.

От последнего слова он немного вздрогнул. Пальцы впились в мягкую обивку как когти, словно были готовы разорвать её в клочья. Ольга почувствовала это по заметной вибрации, пробежавшей по её креслу.

— Кукла, — прошептал Евгений.

Слова запутались в ковыле её волос. — Ты права. Кукла. Моя жена. Та, которой не было никогда, и никогда не будет в моей жизни. Та, которая предала себя, свою душу, свой род, и посему недостойна даже жить в одном мире со мной. Кукла не достойна жить с человеком. Как она стала куклой, выбрав куклу. Моя жена. Та, что плачет у закрытого окна, в душной ночной комнате, держа на руках не моего ребёнка, рождённого от куклы. Та, что возвращается в чужую постель и грезит о рае, в котором нет меня. Та, что отдала своё тело на поругание недостойному. Та, что поддалась соблазну страсти, искоренив в себе человеческое. Та, которой не существовало. Она могла существовать, могла принести пользу гибнущему человечеству, но она выбрала низменность, и потому, не успев вспыхнуть утренней звездой, исчезла в клоаке бытия. Моя жена. Никто не достоин этого звания. Никто из кукол. Только люди, и то не все. Всё смешалось. Всё погрязло в скверне. Мы вымираем. Люди вымирают. Мировой баланс нестабилен. Добро и зло расположено на вселенских весах неравномерно. Поэтому я один. Я не хочу предать человечество. Тех, кто ещё жив из нашего рода. Не хочу совокупиться с куклой, которая навсегда испортит многовековой генофонд, бережно хранимый моими предками. Которая деформирует мои гены, осквернит моё тело, заразит меня недугом, убивающим человека, превращающим его в куклу. Ты знаешь, что я чувствовал всё это время? Как я страдал. Не знаешь. Ты не знаешь, что такое быть среди соблазнов. Моя жена. Кем она может быть? Любая женщина, способная ответить мне взаимностью, пусть даже фальшивой. Любая. Вот только мне она не нужна. Отвращение — вот что меня спасает. Отвращение к ним ко всем. К похоти, к разврату, к животным потребностям. Она касается меня, обнимает. Я чувствую, как моя кожа соприкасается с её кожей. И я ощущаю то, что источает каждая её пора. Запах. Терпкий, солоноватый, еле ощутимый. Аромат, испускаемый миллиардом желёз. Аромат женщины, готовой к соитию. Аромат самки. Аромат, способный одурманить любого мужчину, свести его с ума, потерять контроль над своей плотью. Мужчину-самца. Но не меня. Меня начинает тошнить, когда я чувствую эту вонь. Словно невидимая слизь смазывается с её мягкой кожи на мою кожу — пачкает её, травит. Но это не главная мерзость. Её дыхание. Удушающее, жаркое, учащённое. Ненавижу, когда женщина дышит на меня. Голова начинает болеть и кружиться. Хочется отвести лицо в сторону. Хочется не дышать, чтобы не чувствовать это дыхание. А поцелуй? Когда ты глотаешь её слюну, перемешанную с отвратительной губной помадой. Ощущаешь её скользкий язык у себя во рту, похожий на мерзкого червя. Что может быть отвратительнее?! Я давлюсь. Желудок сжимается спазмом. Мне хочется броситься в туалет и, сунув два пальца в рот, очистить свой пищевод от этой дряни, невыносимой отравы, гадости. Не стоит продолжать описание отвращений, которые я испытываю к этим гнусным проявлениям животных инстинктов. К этой грязи. Что может быть ужаснее, когда женщина прижимается ко мне. Когда она нарочно трётся об меня своей грудью, пытаясь видимо распалить, но лишь вызывая новые приступы отвращения и разочарования. Когда она совершает соблазнительные движения своими несуразно широкими бёдрами. Когда её нога захлёстывает мою ногу. Заочно она уже отдалась мне. И мне хочется оттолкнуть её от себя. Ведь то животное чувство, что заложено и во мне тоже, начинает постепенно поддаваться этой атаке соблазнов. Я уже чувствую, что желаю её. Как самец желает самку. Всё сильнее и сильнее. Я хочу обладать ею. Но вот тут-то человеческий разум заставляет меня остановиться, и тогда я становлюсь противен сам себе. Ведь я почти поддался своей похоти. Почти предал то, во что всегда верил. Вот она — моя жена. Моя ненависть. Моё отвращение. Лучше жить одному, чем испытывать всю эту мерзость вокруг себя. Мой злой рок? Не-ет. Высшая награда.

Он говорил тихо. Почти шёпотом. Ни разу не сбившись и не сделав паузу. Словно выплёскивал всю свою горечь, всю свою боль. А может быть насмехаясь?

Ольга слушала его не шевелясь, закрыв глаза, плотно сжав губы. Она не понимала смысла того, что он говорил, но этот монолог был страшен в своей совершенно необъяснимой ожесточённости. Он был пронизан ненавистью буквально насквозь, и эта ненависть окутывала их двоих плотным, разрастающимся облаком.

— Мы с тобой так часто обнимались, — наконец промолвила она. — Помнишь? И целовались тоже много раз. Тогда ты тоже испытывал подобное отвращение? Ты тоже считал меня самкой? И тоже ненавидел меня? Тебя тошнило от моих объятий и поцелуев? Да?

Он замолчал. Его хватка ослабла, и кресло вновь стало лёгким. Молчание длилось достаточно долго. Ольга ждала ответа, легонько закусив губу, задумчиво глядя в никуда. И ответ прозвучал.

— Нет.

— Нет? — она немного удивилась, и подняла правую бровь. — Почему?

— Потому, что ты не такая как все, — он выпрямился, оставив её кресло в покое.

— Вот как? И в чём же я не такая как все?

— Во всём. Твоя кожа источает не отвратительную приманку для похотливых самцов, а благоухание, подобное пьянящей свежести морских волн. Твои губы — лепестки тропических цветов, манящих своей красотой и дурманящих волшебным нектаром. Ты — не кукла. Ты — человек. И ты пока ещё человек, как и я. Ты свежа и чиста. Ты совершенна. Твоя душа кристальна, а тело — прелестно. Прикасаясь к тебе, я всегда ощущал лишь одно — счастье. Не страсть временной близости, не похотливую жажду, а любовь. Только любовь. И желание всегда быть с тобою рядом. Вот что я чувствовал.