К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Лишь очень небольшая часть показаний обвиняемых соответствовала действительности. Представляется, например, очевидным, что Ягода имел определенное отношение к убийству Кирова, хотя он получал на этот счет указания отнюдь не от «правотроцкистского блока». И Крестинский, и Бессонов действительно встречались в 1921 – 1922 гг. с представителями рейхсвера. Но эти встречи происходили с ведома В. И. Ленина и в рамках секретного соглашения между РСФСР и Германией, о чем знал и член Политбюро Сталин. Советскому государству важно было преодолеть в те годы дипломатическую изоляцию со стороны западных держав, а также экономическую блокаду. Нелепо было через 17 лет представлять все эти контакты личным делом Троцкого, Крестинского и Бессонова.

Что касается большинства других показаний, то они были явной и часто нелепой ложью, сознательно сфабрикованной в застенках НКВД.

Сегодня никто уже не предъявляет бывшим оппозиционерам обвинений в убийстве Кирова, Горького, Куйбышева и Менжинского. Полная и безоговорочная реабилитация Тухачевского, Якира, Гамарника, Уборевича и других выдающихся военачальников также свидетельствует о лживости большинства обвинений, предъявленных на процессе «правотроцкистского блока», ибо именно «преступная связь» с этими военачальниками была основой многих показаний на процессе. На процессе говорилось, что Тухачевский и Гамарник еще в 1934 г. разрабатывали якобы план захвата Кремля, уничтожения ЦК ВКП(б) и части делегатов XVII съезда партии. В дальнейшем Якир якобы готовил убийство Ежова, а Гамарник тщательно планировал убийство Сталина. Полностью реабилитированы те руководители Белоруссии, которые якобы планировали отторжение Белоруссии в пользу Польши. Полностью реабилитированы Ф. Ходжаев и А. Икрамов, «английские агенты», будто бы готовившие передачу советской Средней Азии английским империалистам. Реабилитирован А. Енукидзе, которого обвинили в том, что он являлся одним из лидеров «блока» и участвовал в тайном заседании, принявшем решение убить Кирова.

Большое место на процессе «параллельного центра» занял, как известно, вопрос о покушении на Молотова в 1934 г. в Прокопьевске. На XXII съезде КПСС Н. М. Шверник сказал, что никакого покушения на Молотова не было и вся история была выдумана самим Молотовым в провокационных целях.

Сегодня, когда Верховный суд СССР наконец реабилитировал практически всех обвиняемых на московских «открытых» процессах и объявил, что никаких «параллельных» или «правотроцкистских» центров не существовало, нет нужды продолжать доказывать, что эти процессы были фальсифицированы, и приводить еще и еще неувязки и противоречия, содержавшиеся в обвинительных материалах. Можно лишь выразить сожаление, что реабилитация состоялась только через 50 лет после гибели обвиняемых, хотя настойчивые требования пересмотреть грубые судебные фальсификации раздавались и в КПСС, и в международном коммунистическом движении начиная с 1956 г.

Однако возникает вопрос: какие методы использовали Ягода и Ежов при подготовке фальсифицированных процессов, как удалось им добиться от обвиняемых нужных Сталину показаний?

Высказывалось предположение, что на суде в качестве обвиняемых выступали хорошо загримированные и специально подготовленные агенты НКВД. Эти предположения решительно опровергают люди, присутствовавшие на процессе и хорошо знавшие многих обвиняемых, – Е. А. Гнедин, И. Г. Эренбург [343] и некоторые другие, с которыми я беседовал в 60-е гг.

Слушая показания тех обвиняемых, которых он хорошо знал, Эренбург думал, что говорят они так под воздействием каких-то медицинских препаратов – тогда уже были известны средства и способы превратить на время весьма решительного человека в послушную марионетку. Возможно также, что следователи применяли гипноз и внушение. В этой связи обращают внимание на исчезновение известного в середине 30-х гг. гипнотизера Арнольдо.

Некоторые западные авторы не без основания предполагают, что на заключенных воздействовали различными идеологическими и психологическими методами. Вот что пишет один из западных историков Ф. Фейто:

«…Делается ставка на добросовестность обвиняемых, на их незнание истинного лица сталинизма, в котором они видят одну из форм марксизма-ленинизма, действующего в современных исторических условиях, в условиях ожесточенной классовой борьбы. При помощи чудовищной системы доказательств, опираясь на эту веру и эту добросовестность, их убеждают, что, согласно точке зрения, которую они будто бы разделяют или же искренне думают, что разделяют “объективно” (то есть на нашем языке “бессознательно”), они стали преступниками, союзниками своих врагов, их невольным орудием. И как только их удается в этом убедить, они как бы попадают в систему зубчатых колес и соглашаются на все, что от них требуют, чтобы искупить свои преступления перед лицом истинных судей (то есть перед лицом потомства и своей собственной совести), чтобы оказать по крайней мере последнюю большую услугу партии, вожди которой расценили их деятельность как вредную и недостойную профессионального революционера. Победитель всегда и обязательно прав, и поэтому он предоставляет побежденным возможность спасти единство, сплоченность и честь партии, которые “в известной мере” по их вине (они сами в этом признались) оказались под угрозой. Поэтому те, кто в глазах членов партии и, может быть, всего народа находится в оппозиции к новой политике, должны выставить себя законченными подлецами, одержимыми людьми, не заслуживающими ни уважения, ни жалости, никогда не сделавшими и даже не пытавшимися сделать что-либо хорошее, честное, полезное для коммунистического движения» [344] .

Такую же версию проводит в своем вышедшем в 1940 г. романе «Слепящая тьма» Артур Кестлер. Герой романа Николай Залманович Рубашов, один из крупнейших руководителей ВКП(б) и Коминтерна, находится в тюрьме, и следователи Иванов и Глеткин должны психологически подготовить его к участию в показательном судебном процессе. Кестлер признавал, что прототипом Рубашова являлся главным образом Н. И. Бухарин, хотя у героя можно встретить черты и Радека, и Пятакова.

Герой романа Кестлера Н. Рубашов готов признать многие свои ошибки и даже объективный вред своей оппозиционной деятельности. Но следователь хочет большего. Он читает Рубашову записи из его собственного дневника:

«Упрощенная и бесконечно повторяемая мысль легче укладывается в народном сознании; то, что объявлено на сегодня правильным, должно сиять ослепительной белизной; то, что признано сегодня неправильным, должно быть тускло-черным, как сажа; сейчас народу нужен лубок».

И Рубашов понимает:

«Я понимаю, куда вы клоните. Вам хочется, чтобы я сыграл лубочного дьявола, – мне следует скрежетать зубами, выпучивать белесые глаза и плеваться серой, да не за страх, а за совесть. От Дантона и его соратников не требовали добровольного участия в подобном балагане.

Глеткин захлопнул папку и, выпрямившись в кресле, согнал назад складки гимнастерки под скрипучим ремнем.

– Добровольно выступив на открытом процессе, вы выполните последнее задание партии… Товарищ Рубашов, я надеюсь, вы понимаете, какое доверие оказывает вам партия?

Впервые Глеткин назвал Рубашова “товарищем”, Рубашов резко выпрямился на табуретке и поднял голову. Его охватило волнение, с которым он не в силах был справиться. Надевая пенсне, он заметил, что его рука чуть заметно дрожит.

– Понимаю, – сказал он негромко» [345] .

Методы, о которых писали А. Кестлер и Ф. Фейто, несомненно, применялись к части подсудимых. Вероятнее всего, именно таким образом удалось заставить К. Радека не только говорить, но даже активно помогать следствию в составлении сценария процессов. Но Бухарина трудно было убедить столь примитивным способом. Многое свидетельствует о том, что Бухарина шантажировали, прежде всего угрожая расправиться с молодой женой, с престарелым и больным отцом, а недавно родившегося сына грозили отдать в детский дом. В первые месяцы следствия семья Бухарина продолжала жить в своей кремлевской квартире, ему передавали записки от жены и книги из домашней библиотеки. Все кончилось, когда Бухарин был сломлен и начал давать «нужные» показания. Еще до начала процесса его жену арестовали.

Однако главным орудием воздействия на большинство участников судебных процессов были пытки и истязания. Член ВКП(б) Н. К. Илюхов в 1938 г. оказался в Бутырской тюрьме в одной камере с Бессоновым, осужденным на процессе «правотроцкистского блока». Бессонов рассказал Илюхову, которого хорошо знал по совместной работе, что перед процессом его подвергли многодневным и тяжелым пыткам. Почти 17 суток его заставляли стоять перед следователями, не давая спать и садиться, – это был пресловутый «конвейер». Потом стали методически избивать, отбили почки и превратили прежде здорового крепкого человека в изможденного инвалида. Арестованных предупреждали, что пытать будут и после суда, если они откажутся от выбитых из них показаний.