Что было, что будет - Элис Хоффман

«Неужели все в этом городе ослепли? Совершенно не разбираются в людях, — посетовал позже Джимми в разговоре со Стеллой. — Рано или поздно они все-таки поймут, что я из себя представляю. Но пока этого не произошло, я могу порадоваться».

«Они прекрасно знают, кто ты, — ответила ему Стелла, — и я знаю».

Уиллу Эйвери тоже нашлось полезное дело в день поминальной службы по Элинор. Он помог Лизе доставить большие кофейники, а позже обносил крошечными булочками самых старших гостей, тех, кто устроились на креслах и диванах и поднялись за все время только один раз: чтобы разойтись по домам. Дженни единственная не знала, куда себя деть; она стояла в передней, словно собиралась уйти. Вопрос только куда. Она не могла заставить себя отойти от шкафа, куда поместили металлическую урну с прахом Элинор. Попыталась было направиться на кухню, чтобы помочь Лизе, но оказалось, что не способна сделать ни шага.

— Как ты?

Подошел Мэтт Эйвери, принес ей чашку крепкого черного чая.

— Просто превосходно.

Но на самом деле Дженни казалось, будто она приклеена к полу. Она, которая прежде с такой легкостью сбежала из дома, теперь не могла сдвинуться ни на дюйм.

— Ужасно, — призналась она.

— Он тоже.

Тут же стоял доктор, смотрел в окошко рядом с входной дверью. Отсюда он мог разглядеть сад, но картина получалась какой-то мутной и зеленоватой. Что же он там видел? Последний вздох Элинор, рассыпавшийся на тысячи молекул? Может быть, именно это он теперь вдыхал? Ее суть, ее саму, человека, о котором он будет тосковать каждый день, свою самую плохую пациентку, свою самую ворчливую соседку, своего самого дорогого друга.

— Там Стелла, — сказал он, когда Дженни подошла и встала рядом.

Она посмотрела, и в первую секунду ей показалось, что она видит в саду свою мать. Ей показалось, что там над землей склонилась Элинор, как склонялась от горя много лет тому назад, когда потеряла все. Но теперь там была Стелла. Там была ее дочь, которая видела снег, хотя на самом деле это были всего лишь лепестки, опадавшие с персиковых деревьев, которая видела время, хотя на самом деле никакого времени больше не было.

Тут только Дженни поняла, что может идти. Еще секунду назад она стояла как парализованная, не способная сдвинуться с места, а уже в следующую оказалась на крыльце. Цветущие плети глицинии источали дивный аромат. Гудели ленивые пчелы, насытившиеся пурпурной сладостью. На крыльце лежал Аргус и смотрел на дорогу, словно ждал, что сейчас там появится его хозяйка. Дженни погладила старого пса по голове, затем прошла на лужайку. Она услышала, что пес пошлепал за ней. До нее доносились голоса гостей из дома, зов кардиналовой овсянки из леса. Пчелы успели перелететь с глицинии на лавр.

Люди когда-то верили, что кусочек сахара, положенный в рот ребенку, принесет ему сладкую жизнь, но некоторых детей нельзя накормить насильно, они вынуждены самостоятельно добиваться везения. Эти дети вместо сладкого едят желуди и корни лилий, еду им приносят дикие птицы, и они довольствуются чаем из вербейника или сушеных листьев малины. Им приходится обходиться тем, что у них есть.

Стелла сразу направилась к матери, когда увидела у нее в руках металлическую урну. Садовая калитка за ней закрылась, девочка услышала щелчок. В этот день она зачесала волосы назад, и у корней виднелась светлая полоска. Яркая, как звезды. Она проплакала всю ночь, сидя возле памятника, так что теперь глаза болели. Джимми Эллиот был с ней рядом. «Вот что иногда делает с людьми любовь, — сказала ему Стелла. — Беги, пока не поздно». Но над ними взошла молочная луна, та самая, что заставляет все кругом расти, хочешь ты этого или нет, и Джимми Эллиот остался на месте.

Позже, когда он провожал Стеллу домой, она нашла персиковую косточку, брошенную на дороге птицей. Стелла подхватила косточку, сунула ее в карман и почувствовала себя лучше. Не каждый день находишь амулет, способный напомнить о том, что у тебя было, о том, что ты потеряла, о том, что еще придет. Стелла заснула, спрятав косточку под подушку. Ей приснилось, что косточка упала с дерева, которое прибило к берегу, когда в гавани затонул старый корабль «Селезень», и в тот день весь город пропах персиками. Ей приснилось, что косточку швырнула на дорогу девушка, после того как все ее желания осуществились, а позже из этой единственной косточки выросли сотни деревьев. Ей приснилось, что ее бабушка взглянула наверх и увидела падающий персиковый снег, такой тихий и непохожий на снежную бурю, такой благоуханный, что мог вызвать слезы у взрослого мужчины.

Элинор оставила Стелле все, что у нее было, — хватит и на колледж, и на медицинскую школу, если таков будет выбор внучки. Но дом она оставила дочери. Дженни. Генри Эллиот передал Дженни документы на Кейк-хаус в тот же вечер, когда умерла ее мать. Документы были составлены и засвидетельствованы в год, когда Дженни убежала из дома. Кейк-хаус все это время принадлежал ей. Дом, который был ей не нужен, который она презирала, модель которого теперь служила игрушкой маленькой девочке из Медфорда, и та считала его самым красивым домом на свете. Дом, напоминавший свадебный торт, дом с множеством окон, дом бессонных ночей и боли, которая никогда не чувствовалась, дом, где варили пудинги «Птичье гнездо», дом, где писали невидимыми чернилами и хранили наконечники от стрел, дом, вокруг которого рос самый высокий в штате лавр и кружили пчелы, никого не кусая.

Дженни думала, что они развеют прах Элинор в розовом саду, но в последний момент ей показалось это неправильным. Они отправились с дочерью в лес, к валунам «стол и стулья». Аргус последовал за ними через все живые изгороди, мимо сирени, мимо лачуги, где между кирпичей до сих пор хранился портрет Ребекки. В это время года возвращались желтые древесницы, балтиморские иволги и все другие обитатели массачусетских лесов. Весенние лазурные бабочки, стрекозы, лесные дрозды, крошечные колибри, так яростно охранявшие свою территорию, что готовы были сразиться насмерть, защищая свой дом. В этот день благодаря хлопотам Мэтта впервые прозвучал колокол на мемориале Ребекки. Звон пронесся над всем городом — над домами и башнями, магазинами и фермами, и полетел дальше, достигнув Норт-Артура и Монро, Эссекса и Пибоди, чего никто не ожидал. Те, кто шел в тот день по Бикон-стрит в Бостоне, клялись, что слышали звук колокола. В общественном парке детишки на карусели начали вытягивать ручки, словно хотели поймать светлячков, хотя в воздухе ничего не было, кроме тихого эха.

Дженни и Стелла осторожно обходили орхидеи венерин башмачок, проросшие сквозь сосновую кору и перегной. Они шли мимо саррацений и красодневов, пока не достигли чащи, в которой, по уверению местных жителей, росли дикие розы, никнувшие под взглядом человека. Мать и дочь шли за собакой, которая, как казалось, выбрала известную ей одной тропу. Маршрут был трудный, но преодолимый. Здесь, где росли дурман и пятнистый вех, и было то самое место за камнями «стол и стулья», куда впервые вышла Ребекка Спарроу. Пройдет много лет, а местные жители будут рассказывать любому желающему послушать, что в этом месте круглый год цветут голубые цветы. Они будут упорствовать, утверждая, что здесь слышится гул пчел даже в те дни, когда кругом лежат снег и лед. Закройте глаза и прислушайтесь, советуют такие рассказчики, затем пройдите на двадцать шагов дальше, чем, как вам кажется, необходимо. И когда вы окончательно уверитесь, что потерялись, то как раз и окажетесь в том самом месте. Тогда и открывайте глаза.