Творения. Книга третья - Святитель, митрополит Московский Иннокентий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При самой отправке всего ополчения в преднамеренный поход, предводитель, в присутствии их и всех провожающих, говорил торжественную речь, в коей старался изъяснить им, что кто не надеется вытерпеть всех нужд и трудов, неизбежных в таком дальнем и опасном пути, кто боится встретить смерть во время сражения и кто не надеется на свою силу, — тому лучше остаться дома и не трогаться с места, не делать роду своему стыда и посрамления. Но кто безропотно перенесет все трудности и с храбростью будет драться с неприятелем, тому слава и добыча; а кто со славою падет на поле брани, тот заслужить роду своему честь и славу, и тело его будет привезено на родину. После того полководец говорил и о себе, что если и он сам падет на сражении со славою, то не робеть и не терять духу, но слушать и также повиноваться его старшему помощнику. Наконец всенародно и вторично обязывал каждого (словом): быть послушным ему во всяком случае; быть друг с другом в братском согласии; защищать друг друга верно и не щадя себя; быть терпеливым как в деле с неприятелем, так при случае несчастий и нужд, и проч. И потом отправлялись в свой путь.
Приближаясь к селению, или партии неприятеля, они старались ехать только по ночам. Приехав на место, предводитель распоряжался, кому где быть во время нападения и сражения, кому остаться при байдарках и проч. Сам он всегда должен быть впереди сражающихся. Сделав распоряжение, отправлялись они далее, как можно осторожнее.
Напасть на неприятеля и биться с ним днем и открыто, хотя считалось славнее, но, так как в этом случае сражение продолжается гораздо долее, и неприятель, видя свою опасность, делает сильный и отчаянный отпор, а нападающие, прежде, нежели увидят кровь, гораздо более трусят смерти и плена, и как могло бы случиться, что за ослаблением силы воинов и уменьшением числа их, должно было бы сдаться или запросить постыдный мир, то потому считалось за лучшее нападать на неприятеля тайно и врасплох, а самое лучшее для этого время считалось начало утренней зари.
Подкравшись к неприятелю как можно ближе, они вдруг с криком: бьем, наши победили, а иногда и с боем в бубны нападали на сонных неприятелей. И если им в один приступ удавалось взять селение, что при таком образе войны случалось почти всегда, то престарелых мужчин и женщин били без всякой пощады, а молодых обоего иола брали в плен, и по окончании сражения представляли предводителю. При взятии приступом укрепленного места или бараборы, каждый воин, презирая опасность жизни, старался, очистив дорогу своим товарищам, войти первому туда и принудить неприятеля сдаться (что считалось славнейшим подвигом); посему вошедшие к неприятелю не должны были бить побежденных, но брать каждого руками и, заклеймив их своим оружием, высылать вон. Назначенному в плен делали кровавое пятно на лице и на лбу, а кого хотели убить, у того отрезывали которое-нибудь ухо или другую какую-нибудь часть тела, например: часть волос с головы со шкурою, и даже вырезывали детородные уды как у мужчин, так и у женщин. И эти отрезанные или вырезанные части тела и также неприятельские оружия были важнейшими трофеями победителей, которые от них переходили в потомство для прославления своего рода, как живые памятники военных подвигов. А некоторые из таковых победителей приказывали класть их с ними в их гробы.
По удачном окончании дела, воины всю военную добычу представляли предводителю, который, взяв принадлежащую себе часть, остальное отдавал им. Пленные, по праву войны, принадлежали только тем, кто, на самом деле, доказал свою неустрашимость в сражении и был действительным победителем: но они из тщеславия в тоже время дарили их в калги тем, кои, по военному праву, не могли получить пленных. Воинам же низкого сословия, т. е. калгам и безродным алеутам, пленные никогда не доставались; на их долю разделялись неприятельские: вещи, одежды, украшения, посуды и военные оружия.
У алеутов бывали сражения на море, но очень редко и почти только при нечаянной встрече с неприятелем. Но алеуты, имея преимущество пред кадьнкцами, ходкостью своих байдарок, старались искать их и на море. При встрече с неприятелем на море, они не вдруг нападали на него, но прежде делали на него наезды, кидая стрелки, и гоняли его; и если увидят, что неприятель ослабевает, то, вдруг и с яростью, нападали на него и топили его без всякой пощады, до тех пор, пока побежденные не запросят мира. Победа на море не приносила им никакой корысти, кроме славы; и тех, кои ранее клали оружие, щадили и дарили свободою.
Во всяком случае, если видели, что, по нескольких стычках, они не в состоянии победить своего неприятеля и могли опасаться его силы, тогда делали мирные договоры или перемирия, на определенное время, и менялись аманатами; а потом чрез переговоры предводителей заключали и вечный мир, что называлось (выражение на местном наречии). Но последнее делалось только с своеплеменными или аглегмютами, но с кадьякцами никогда.
Власть предводителя, и особенно знаменитого и опытного, во время похода и сражения, была почти неограниченна; всякое повеление его, как бы оно ни было трудно и опасно, было исполняемо с трепетом и без всякого прекословия. Но случалось, что если окажется, что предводитель их или трус, или неопытен и что собственно от его неопытности и неблагоразумных распоряжений, они будут поражены неприятелем, или потеряют людей при переездах чрез проливы или в бурное время, или будут терпеть крайний недостаток в съестных припасах; то сами воины убивали своего предводителя, по общему приговору, и избирали другого.
Алеуты говорят, что они никогда не были трусами, хотя и не всегда были победителями; что причиною их неудач или гибели, были всегда ошибки или неискусство предводителей; и что кадьякцы более от них терпели, чем они от кадьякцев. Последнее правдоподобно, потому что кадьякцы, хотя также делали нападения на алеутов, но гораздо реже, и притом самые отважные их походы простирались только до Унимака, тогда как к кадьякцам ездили унадашкинцы и даже умнакцы.
Оружие алеутов состояло: из двух родов стрел, кидаемых с дощечки, известного лука со стрелами, двух родов ножей или кинжалов; для защищения же себя употребляли щит и латы.
Одни стрелы, из кидаемых с дощечки, были те же самые, которые употребляются ныне для промысла сивучей, называемый (слово на местном наречии) (дротики), с одним наконечником из
