Как отравили Булгакова. Яд для гения - Геннадий Смолин

Если католическая церковь была втянута в «заговор», что не так уж невероятно, то, естественно, у нее не было резона для разглашения содержания этого документа. Кстати, весьма интересно то обстоятельство, что – по этой исповеди – Сальери выдал себя за преступника, хотя был он только подстрекателем, но это для него характерно.

Медицина была и сейчас в состоянии (сравним исследования Дальхов, Дуды, Гитара, Кернера, Курта или Шайдта) объяснить смертельную болезнь Моцарта отравлением (ртутным), хотя и здесь еще не хватало (пока) решающего доказательства. Наконец, почти все патографы Моцарта едины в том, что Моцарт умер в результате почечного заболевания инфекционного или токсикозного происхождения. Если принять за основу, что у Моцарта самого были подозрения в отравлении, а Сальери – в какой бы то ни было форме – отдал соответствующее распоряжение, то почечное отравление может быть только токсикозного происхождения («металлический привкус»). Поскольку смертельная болезнь Моцарта была вызвана отравлением ртутью, то встал вопрос, откуда яд и кто поставлял его Сальери или Зюсмайру. Можно сказать уверенно, что препараты ртути были в распоряжении графа Вальзегга цу Штуппах, он получал их из своего владения в Идрии (Краин), где располагалось единственное в Европе месторождение ртути. Соответствующие сублиматы ртути он, видимо, через своего управляющего передавал Антону Лайтгебу, «серому посланцу», и далее Зюсмайру. Кроме того, как было показано выше, граф Вальзегг и Сальери находились в тесном контакте. Графа Вальзегга, которого Паумгартнер по праву называл «авантюристом» и «мошенником», некоторые современники считали способным на криминальные вещи. Далее Зюсмайр, – что тоже безусловно доказано, – регулярно сообщал императорскому и королевскому придворному капельмейстеру, имевшему при дворе прочное положение, о том, что происходило в доме Моцарта, а это затем становилось известно и графу Вальзеггу. Не случайно после смерти Моцарта Антон Лайтгеб и его покровитель как воды в рот набрали.

Поскольку между Сальери и Моцартом было – скорее одностороннее – ожесточенное соперничество (сегодня оно слишком уж легко недооценивается или смягчается моцартоведами), нетрудно представить, что придворный капельмейстер в сердцах частенько посылал молодого гения к черту и нередко поговаривал об отравлении. В любом случае такая идея, должно быть, исходила от Сальери, иначе он не стал бы затем «в приступе безумия» обвинять себя в отравлении. Но на этой проблеме мы уже останавливались. В любом случае Зюсмайр рассказывал верующему (что не исключает, однако, подстрекательства к убийству) Сальери о своей интимной связи с Констанцией, тем более что придворный капельмейстер сам поддерживал аналогичную связь с певицей Кавалерией. Этому ученику Сальери и Моцарта отравление гения должно было показаться своевременным, и по нескольким причинам: он мог устранить своего «соперника», постоянно высмеивавшего его. И еще: Зюсмайр считал себя гораздо более одаренным, чем его наставник, кроме того, он, должно быть, тем самым шел навстречу невысказанному желанию Констанцы, которая если и не презирала мужа прямо, то уже едва его замечала, и он мог погасить ярость Констанции по поводу связи Магдалены Хофдемель с ее мужем (мотив: зависть). Он мог не только устранить противника Сальери, вслед за чем последовало бы соответствующее выражение благосклонности, но и тем самым – ведь в разговорах он был уже «вторым Моцартом» – подать себя наконец в истинном свете (своей «Уличной песенкой» он затмил былую известность Моцарта).

Политическая подоплека дела достаточно известна, так что мы можем ограничиться личными конфликтами, за которыми частично скрывались и политические интересы. Во время работы Моцарта над «Волшебной флейтой» (а именно в это время в жестоких конвульсиях умер Игнац фон Борн. Сальери, косвенно или прямо, мог (конечно, с ведома графа Вальзегга) спровоцировать Зюсмайра, имевшего свободный доступ к Моцарту, на отравление (Констанция тоже ничего не скрывала от Зюсмайра, при известных обстоятельствах она могла проговориться и о связи мужа с Магдаленой Хофдемель, что, правда, маловероятно). Роль «католической мафии», прежде всего степень участия архиепископов Коллоредо и Мигацци, осталась пока неясной. С точки зрения политической и музыкальной составляющих решающим явилось то, что в 1786 году Моцарт «Свадьбой Фигаро» безусловно заявил революционные идеи (однако признания не нашел, так что личность его пока что не вызывала особого интереса), но уже «Волшебная флейта», появившаяся в год его смерти, дышала духом чистой человечности. Тайный комплот заговорщиков с самого начала (через Зюсмайра) был в курсе содержания, целей и значения этой «волшебной» оперы, знали они и о том, что Моцарт эзотерик, а именно это и «заинтересовало» особенно одного из них, графа Вальзегга, и натолкнуло его на зловещую мысль (а он очень любил зловещие игры) погубить неудобного гения, использовав его же детище – символику «Волшебной флейты». Именно это, должно быть, и сплотило Сальери, Зюсмайра и графа Вальзегга цу Штуппах (а также управляющего Лайтгеба). Роль Констанции здесь не вполне отчетлива, однако она, видимо, была посвящена в план отравления после рождения сына Франца Ксавера.

Начало воплощения планов в действие дало о себе знать в июле 1791 года появлением «серого посланца» (Лайтгеба) с заказом Реквиема, который, в конечном счете, сам по себе графа Вальзегга цу Штуппах интересовал меньше всего, и это повторялось три раза (мосонская символика!). Но Моцарт прекрасно понимал и ни на минуту не забывал об этом «неизвестном в серых одеждах» (граф Вальзегг психологически точно рассчитал состояние этого «очень чувствительного» музыканта). Затем – вплоть до кризиса в сентябре 1791 года – все пошло так, как заговорщики и планировали.

Более тридцати лет назад немецкие исследователи-врачи Дальхов, Дуда и Кернер справедливо заметили: «Обстоятельства преждевременной и внезапной смерти Моцарта и планомерное заметание всех следов, ведущих к отравлению, слишком бросались в глаза, чтобы говорить о случайности или действиях одиозного одиночки». В том и состояла ошибка многих моцартоведов, что они сконцентрировались исключительно на Моцарте и Сальери, это отчетливо сформулировал австрийский ученый Паумгартнер: «Запальчивость обвинений против Сальери, доходивших даже до подозрений в убийстве, давала основания предполагать, что высшие круги, и та же «католическая мафия», приложили все силы, чтобы превратить жизнь Моцарта в сплошную муку и сделали ее просто невозможной. Но они нуждались в козле отпущения, которого они в конце концов и нашли. Но что случилось с Игнациусом Эдлером фон Борном, а затем и с Зюсмайром – вопрос вопросов!»

После смерти Моцарта Констанция и Зюсмайр, как известно, рассорились, и он вновь стал учеником Сальери. Что было причиной ссоры, учитывая, что у них был общий ребенок и что Зюсмайр закончил для Констанции «Реквием», с которым она обстряпала выгодное дельце – именно это самое и оказалось главным козырем. Кроме того, Констанция увидела подлинный характер своего «возлюбленного», тем более что он ее обманывал и вел весьма распутный образ жизни, особенно затем, с Шиканедером. К тому же его неискренность! После смерти мужа Констанция, кажется, действительно изменилась, чему определенно содействовали и барон Ван Свитен, и архиепископ Максимилиан Штадлер (и только потом второй муж Ниссен). Одновременно Констанция умело держала в руках все нити, так что слухи хоть и распространялись, но не более того. И наконец, будучи уже Констанцией Ниссен и реалистически понимая свое положение, она позаботилась о таком биографическом хаосе в жизнеописании Моцарта, что и сегодня невозможна – если возможна вообще – какая-либо объективная дискуссия между моцартистами и сторонниками теории отравления.

Для впечатлительного человека может оставаться вовсе непонятным, что с ним происходит. Моцарт «вслушивался в свое тело» – и обнаружил отравление, даже не сознавая, откуда оно шло. По сравнению с сегодняшним днем в XVIII столетии отравление не было редкостью. Классическая эпоха такого рода преступлений еще была на памяти…

Около 1790 года этот страх уже не был так распространен – и все же актеры и оперные певцы очень верили в яд. Когда Лоренцо да Понте за одну неделю лишился всех зубов, он тут же заподозрил, что какой-то конкурент (может, даже известный поэт Касти!) подкупил его врача…

Однажды у Моцарта появился странный человек, одетый в серое, лаконичный и замкнутый; он заказал заупокойную мессу для своего господина, поставив при этом условие, что Моцарт не будет пытаться выяснить имя заказчика. Моцарт был глубоко поражен, однако заказ принял. Неразговорчивый серый посланец, пожелавший оставаться анонимным, появлялся трижды. При втором посещении он молча выложил сверток с деньгами. В третий раз он всплыл неожиданно в тот миг, когда Моцарт с Констанцией закладывали экипаж для поездки в Прагу, потянул его за рукав и поторопил с заупокойной мессой. Моцарт испугался; все больше проникаясь мыслью, что серый посланец – эмиссар смерти и он пишет свою последнюю, предназначенную для себя заупокойную мессу. В действительности таинственный посланец был управляющим одного именитого музыкального дилетанта и шарлатана, графа Франца Вальэегга цу Штуппах, который этот Реквием, заказанный им для своей усопшей в январе 1791 года жены, хотел выдать перед друзьями и знакомыми за собственное творение.