Свидание - Владимир Михайлович Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты смотри, мама, какой допотопный рукав. В Москве таких рукавов не носят. И вытачки тут не приняты.
— Ну, Москва, — сказала деловито Пелагея Ивановна. — Пока от нее к нам придет что-нибудь новое, так там оно уже старым делается. Привезла ты, к примеру, сегодня конфет, кажется, и бумажки такие же, как у нас, и цена, а вкус другой. Там рецепт уже изменили, а у нас все по старинке. Одним словом, столица! А в войну у нас никаких конфет не было.
Мать всегда, о чем бы ни говорила — о погоде, о дровах, о ценах на базаре, — сравнивала с тем, что было во время войны.
— Люди поговаривают, опять будет война, — проговорила она, вздохнув и разгрызая нитку. — Как там у вас, что слышно?
— Не знаю. Мало ли чего люди болтают, — ответила Зоя, пристально разглядывая картинку в журнале. — Ты мне мысочком скроила? Правильно.
— Как же болтают! — продолжала о своем Пелагея Ивановна. — А этот самолет сбили, писали во всех газетах, что разведку делал.
— Ну и что! Залетел и получил свое, — отрезала, нахмурясь, Зоя.
— Получил-то получил. Да больно далеко залетел.
— Высоко очень было, — объяснила Зоя. — Его ракетами достали. Теперь ракеты куда хочешь достанут. Захочешь, и до Америки долетят.
— Да, наука теперь пошла. Напридумывали люди… А как бы только это не во вред себе.
— Чудна́я ты, мама! — рассмеялась Зоя. — Говоришь, как старая-престарая бабка. В Москве люди даже и не думают об этом, живут спокойно.
Зоя захлопнула журнал и посмотрела на окно, словно старалась представить, как там люди живут в Москве. Сквозь тюлевую штору желто светились квадраты соседнего двухэтажного дома, в открытую форточку тянуло теплым сквозняком и доносился гомон улицы — шорох колес по асфальту, гудки. «Ведь я здесь в своем родном городе, в своем доме. Раньше рвалась по подругам, в парк, в кино, все было интересно. А тут никуда не тянет и никого не хочется видеть…»
— Что в Москве-то повидала? — спросила мать, перебрасывая на другую сторону материю.
— В кино ходила.
— Одна?
Зоя подняла ресницы и усмехнулась:
— Нет… Не одна.
— Ишь ты, скрытничаешь, — озабоченно оглядела ее Пелагея Ивановна. — Кто же он?
— Ах, мама! — вспыхнула Зоя. — Обязательно тебе надо. Ну, студент.
— Как зовут-то? Или тоже секрет?!
— Борис.
Пелагея Ивановна, прежде чем спрашивать дальше, прострочила большой кусок материи, деловито оглядела его со всех сторон, поворачивая к свету и приговаривая: «Миленькое платьице получится. Очень миленькое…»
— Ты с ним первый раз ходила или еще раньше? — обратилась она снова к дочери.
— Да что ты, мама! — отмахнулась Зоя. — Как следователь выспрашиваешь. Ну, не первый. Неужели тебе каждый раз докладывать?
— Зачем. Ты у меня умница. — Пелагея Ивановна задумчиво остановила машину. — Учится он, стало быть?
— Учится.
— В институте?
— В институте.
— Вот видишь, — загадочно протянула Пелагея Ивановна. — Ученым будет, — и, помолчав, добавила: — Все хотят быть учеными.
— Ты говоришь так, будто хочешь меня упрекнуть.
— Нет, нет, совсем не хочу. Я говорю, что люди разборчивы стали. Подавай что повыше, а кто будет работать?
— Что же, по-твоему, окончит Борис институт, разве не будет работать?
— Вот, вот. Будет работать. Только кем? Да я не про него, а вообще…
— А вообще — мы с тобой работаем. И Коля Басов работает, и в ателье у тебя работают.
— Верно, верно, — вздохнула Пелагея Ивановна, погруженная в свои какие-то мысли.
— Придумываешь ты все, мама, — сказала Зоя. — Борис простой парень, и что же, если у него способности и желание, что же — махнуть на это? В институте тоже нелегко учиться.
— Верно, верно, — повторила опять Пелагея Ивановна.
Совсем затихла улица. Вверху у пенсионерки Рябининой часы пробили один удар. Мать с дочерью стали укладываться спать. Пелагея Ивановна на никелированной кровати с блестящими шишечками, Зоя на диване.
Качался, бродил по окну далекий свет от уличного фонаря. Проносились, глухо урча, машины, заставляя подрагивать старые стены и железную кровать, на которой лежала Пелагея Ивановна. Она лежала и думала о Зое, которая растет, и вот уже парни вокруг вьются, и ничего тут, конечно, не поделаешь, но хочется, чтобы родную дочь не забижали, чтобы судьба у нее была складная. А Зоя в это время тоже еще не спала и думала про Москву, и хоть много разного нового открывалось ей в этом городе при каждой поездке, сейчас, после разговора с матерью, воспоминания шли особой цепочкой, сулящей что-то необычное и значительное.
…Блеск стекла и пестрый хоровод красок — синих, желтых, зеленых, розовых, золотистых, — да ведь это киоск на проспекте, цветисто убранный изнутри почтовыми открытками, марками, обложками журналов, фотографиями, значками. Детская стайка толпится у прилавка: девочек заворожили загадочно прекрасные лица артистов — Извицкая, Самойлова, Яковлев, Борисова… А мальчонка, высокий, в веснушках, изучает значки — сопит носом и хмурит брови.
— Вы не москвичка? Даю слово, девушка, вы не москвичка!
Зоя молчит.
— Как жарко! — парень набрал в легкие воздуху и поперхнулся.
— Я не понимаю, — проговорила строго Зоя, — милиционера позвать?
— Не надо, — добродушно ответил непонятный парень. — Не надо. Давайте знакомиться. Меня зовут Борис, я — студент, вот, если не верите, студенческий билет, — Он раскрыл перед ней зеленоватую книжку. — Неужели мы не можем познакомиться?!
— Зачем? — воскликнула возмущенная Зоя и назвала свое имя.
«Как глупо это у меня тогда получилось! — думала сейчас Зоя, лежа в постели. — Этот глупый вопрос: «Зачем?» Спросила и тут же назвала свое имя. Вот дура…»
Ей припомнились шутки Бориса, он изображал разные ее страхи, как зовет милиционера («Пристает посторонний гражданин на улице»), как их окружает толпа, его везут в милицию в машине с решетками на окнах, заводят дело, вызывают родителей («Вырастили хулигана, распустили»), пишут в институт («Куда смотрела комсомольская организация»), выносят приговор: пятнадцать суток… А он на суде произносит замечательную речь, он благодарит всех, всех: милицию, свидетелей…
— За что же?
— За то, что помогли мне познакомиться с тобой, — ответил Борис. — Я бы сказал: «Товарищи, граждане судьи, я приношу вам свою благодарность. Если бы вы прошли мимо, эта девушка могла исчезнуть бесследно. А теперь, благодаря вам, я знаю, как ее зовут, где она работает, где живет, и я с удовольствием буду трудиться пятнадцать суток на благо родного города…»
«Трепач Борька, — вздохнула Зоя и повернулась на другой бок. Луч от фары скользнул в окно, белое пятно колыхнулось на стене и снова погасло. — Как все странно произошло: незнакомый парень подходит на улице… Да, и самое главное — ведь он ей понравился. Она только делала вид, что сердится. Шла
