Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

Несчастный закончил свою историю и разразился глухими рыданиями.

Дойдя до лазарета, мы сделали для него все, что могли, но сделать тут, увы, можно было не слишком много. Вернуть зрение ему был уже никто не в силах. Всю оставшуюся жизнь ему предстояло провести в абсолютной тьме.

Чуть только рассвело, русские атаковали нас снова, нацеленные на то, чтобы любой ценой захватить жизненно важный для наших войск путь отступления из Калинина. Мы этого, конечно, ждали в полной готовности и с хорошо прогретыми у печей пулеметами и автоматами. Когда из лесу хлынули сплошным потоком сотни красноармейцев, мы вначале подпустили их на оптимальное для прицельной стрельбы расстояние, а затем открыли неистовый огонь из всего, чем только можно было стрелять. Атака захлебнулась в снегу прямо перед нашими наскоро подготовленными позициями, а когда красные бросились удирать, им еще хорошенько добавили вдогонку наши артиллеристы и минометчики.

Не успели они все скрыться в лесу, как наши солдаты уже были среди убитых русских, сдирая с них всю самую теплую одежду: меховые шапки, овчинные тулупы, стеганые ватники и эти поистине волшебные валенки. Валенок набралось таким образом около шестидесяти пар, и они были распределены в первую очередь среди тех, кто уже обморозил ноги, но еще мог ходить, а теперь — и принимать участие в боях. В ближайшее время нам нечего было и рассчитывать на пополнение, да если бы оно вдруг и пришло — проку в нем было бы не слишком много из-за полного отсутствия боевого опыта. На счету был буквально каждый человек, поскольку только от нас зависело, прорвется или не прорвется враг к спасительной для наших частей дороге из Калинина. Только мы могли спасти жизнь нашим солдатам, оказавшимся там в ловушке, а может быть, если очень повезет — то и свою жизнь тоже. В тыл отправлялись лишь полумертвые раненые да те, кто был совсем уж не в состоянии держать в руках оружие.

Пока нам удавалось удерживать наш небольшой участок фронта, оставшиеся части нашей 9-й армии спешно отходили по защищаемой нами дороге к Старице. Скоро эти солдаты снова вступят в бой. А если 3-й батальон 18-го пехотного полка и окажется ради этого уничтоженным полностью — то это будет не слишком большой потерей в масштабах общей стратегии, поскольку такой ценой будет обеспечен отход из Калинина целой 9-й армии. Вернее, того, что от нее осталось. Даже мы это понимали. Мы осознавали стратегическую необходимость этого умом, но сердце все же разрывалось на части при виде того, как прямо на глазах тает наш обреченный на смерть батальон.

Тем не менее после успешно отраженной на рассвете атаки русских батальоном овладел сильнейший всплеск уверенности в своих силах. Последовавшую через несколько часов за этим вторую атаку врага мы отбили с почти такой же легкостью, в результате чего к шестидесяти красноармейцам, уже избавленным нами от их теплой одежды, прибавилось еще раза в два больше, правда, не таких тепло одетых. Прямо перед нашими позициями лежало теперь уже около двухсот окоченевших трупов неприятеля, являя собой наглядное подтверждение эффективности избранной нами оборонительной тактики.

Но особенно порадовала нас в лазарете, конечно, не груда русских трупов, а то, что был отмщен наш ослепленный артиллерист. А дело было так: в один из моментов Штольц расслышал отдельные выстрелы немного впереди от нашего сектора и отправил туда разведать обстановку Шниттгера с еще девятью солдатами. Они наткнулись, возможно, на тот самый патруль из пятнадцати русских, которые убили троих наших артиллеристов и совершенно бесчеловечным образом лишили зрения четвертого. Шниттгер и его люди, оставшись незамеченными, залегли в засаду под прикрытием заснеженных елей и буквально изрешетили с близкого расстояния всю эту группу из своих автоматов. Уйти от возмездия не удалось ни одному из них.

Нойхофф объявил об общем для всех офицеров батальона совещании для обсуждения текущей ситуации, и как раз к тому моменту, когда мы все собрались, раздался телефонный звонок из штаба полка и нам сообщили, что главная линия обороны сформирована к этому полудню позади Горок. Калинин удерживался достаточно долго для того, чтобы 9-я армия смогла благополучно оставить его и расположиться на новых позициях.

Итак, 9-я армия все же смогла выскользнуть из западни! Мы сумели удержать дорогу на Старицу достаточно долго для того, чтобы по ней ушло на юг 100 000 наших солдат.

Повесив трубку полевого телефона, Нойхофф впервые за все это время немного расслабился. Повернувшись к нам, он сказал:

— Похоже, наша работа закончена. Благодарю вас, господа.

Мы оставили деревню Красново и переправились по льду на ту сторону Волги, оставив на поле битвы тела ста двадцати наших товарищей. Еще почти сто пятьдесят человек покинули наш батальон в результате ранений и обморожений.

За эту операцию личный состав нашего батальона был награжден в общей сложности шестьюдесятью четырьмя Железными Крестами, а германское радио даже посвятило специальную передачу маленькому батальону, удерживавшему бешеный натиск четырех сибирских дивизий, в результате чего был обеспечен благополучный отход из Калинина почти целой 9-й армии.

Передачи этой мы не слышали. Отступавшие армии вообще предпочитают не слушать радио, а радиоприемники порой просто выбрасывают за ненадобностью.

Степные ветра

Отступление от Москвы началось.

Это было отступление, под которым подразумевался отвод от столицы России всех находившихся там частей германской армии. Три наших армии откатывались назад от фантастического трофея, который они уже почти держали в руках, а при этом их еще и ощутимо подгонял маршал Жуков со своими многочисленными и хорошо утепленными подкреплениями.

Для наших скудно экипированных зимним обмундированием солдат это отступление во многих случаях было практически равнозначно смерти. Смерти от мороза, который, бывало, достигал пятидесяти градусов ниже нуля. Со стороны резко континентальных азиатских степей продолжали дуть свирепые ветры, неся с собой сильнейшие снежные и даже ледяные заряды. Из-за обилия снега шоссейные дороги можно было распознать лишь по накатанным по ним не слишком широким проездам с плотно утрамбованным снегом. Во время этих снежных бурь было холодно, отчаянно холодно, но когда тучи рассеивались и сквозь них проглядывало хмурое низкое солнце, теплее все равно не становилось. Как будто до состояния льда промерзло самое небо неприветливого свинцово-серого цвета. Смерть приходила с игольчатыми кристалликами льда, образовывавшимися прямо на глазах, и была совсем рядом, буквально повсюду. Но наши солдаты схватывались в поединке с морозом снова и снова — с такой же непреклонной решимостью, с какой они сражались и с русскими. Даже при отступлениях по снежным пустыням к врагу всегда были обращены их лица, но не спины.