Изольда Великолепная - Карина Демина

– Иза, – он поднимает мой подбородок, вынуждая смотреть в глаза, – выбрось это из головы. Такого никогда не будет.

Ну да… все мужчины делают это – дают невыполнимые обещания.

– Есть одно обстоятельство, о котором я не упомянул. Я не был уверен до конца. Вообще не был уверен, хотя подозрения имелись.

Кого и в чем он подозревал? Надеюсь, не меня. Я вот ничего плохого сделать не успела. Вроде бы.

– В твоем присутствии… вообще, когда дело касается тебя, я лишаюсь способности мыслить здраво. Начинаю вести себя не так, как должен бы. А сегодня ты меня остановила.

– И что это значит?

– Ты – мое сердце. В буквальном смысле.

Ничего не понимаю, но смотреть готова вечность. Слушать тоже. Он ужасно сосредоточенный, когда что-то объясняет. И эти морщинки на лбу. Разгладить бы… но тогда Кайя отвлечется от объяснений.

– Видишь ли, если бы таких, как я, было много, мир бы не выдержал. И те, кто сделал нас…

Я касаюсь щеки. Теплая, горячая даже. И мягкая очень.

– …весьма своеобразно решили проблему. Мы все однолюбы. Хотя это не совсем любовь, потому что у нормальных людей получается жить даже после расставания… или смерти любимого. У нас – скорее патологическая привязанность.

Какие мы слова знаем… Интересно откуда? Да и вообще, чем глубже, тем занятней.

Кто их сделал?

И зачем?

– Иза, это очень серьезно. Если тебя вдруг не станет, то в лучшем случае я умру.

– А в худшем?

Кайя трет щеку, но отвечает:

– Ты видела, чем я был сегодня? Я превращусь вот в это, но все равно не протяну долго. Мой отец продержался год. И поверь, это было худшее время в моей жизни. Бывает, что хватает на года три-четыре… и чем больше, тем страшнее. Появляется идея. В основном безумная совершенно. Сначала свобода рабам. Потом – абсолютная свобода всем. Или месть, как у Магнуса. Он нашел тех, кто убил его жену, но не остановился. Мне и сейчас все время кажется, что он вот-вот сорвется. Мой отец решил, что должен изменить меня…

Черт. Все и вправду серьезно.

– Я, честно говоря, надеялся избежать подобной участи. Потому и выбрал Лоу. Это очень страшно – зависеть от кого-то, когда видишь, к чему эта зависимость приводит. Пожалуй, это был самый сильный мой страх.

А Урфин обратился к Оракулу, который оказал дружескую услугу. И Кайя получил нашу светлость не то сомнительным призом, не то ярмом на могучую шею. Да уж, друзья знают, как поддержать в трудную минуту.

С такими друзьями и врагов не надо.

– Но все оказалось много лучше, чем я ожидал. Только… пожалуйста, когда я буду не в себе, не подходи. Специально я тебя не задену, услышу в любом состоянии. А вот случайно – могу.

Я трогаю рыжие плотные пряди, глажу виски и щеки, шею, которую натер жесткий воротник камзола. И не знаю, что сказать.

От меня никто никогда не зависел. Чтобы настолько.

– И мне понравилось, что ты меня ревнуешь. – Кайя ловит пальцы губами. – Это было забавно.

– Ты все еще… боишься?

– Боюсь. В основном того, что не сумею тебя защитить. Видишь ли, то, что со мной происходит, сложно объяснить кому-то. Ты вот поймешь. Ты видишь, что я не лгу. Дядя… он испытал на собственной шкуре. Думаю, Сержант. Ему тоже довелось многое увидеть. И Урфин… а остальным кажется, что у меня просто придурь такая. Случилась. Я могу рассказывать долго и много, но…

…но никто не станет слушать. Нормальные люди не играют в лебедей. Ну что, Изольда, хотелось большой и чистой любви с гарантией? Пожалуйста. Получи по накладной и распишись.

– Все будет хорошо, сердце мое.

Это он меня или себя успокаивает?

Ладно. Завтра подумаем, что со всем этим внезапно обретенным счастьем делать. На сегодня у меня иные планы. Я встаю – Кайя не делает попыток удержать – и совершаю вояж к кровати. Кайя следит, и, чувствую, растет его недоумение. Возвращаюсь назад.

– Это тебе… просто подарок. Вот.

Я не умею дарить подарки, особенно тому, кому и подарить нечего: у него все есть. Удивление зашкаливает. Почему-то оно видится мне лимонно-зеленым и с привкусом текилы ко всему.

Он вытаскивает цепочку, довольно толстую, хотя и простого плетения. На ней – раковина медальона. С одной стороны – ласточка. С другой – паладин. Он получился очень живым, настоящим почти. Мелкие камни переливаются драгоценной шкурой, а желтые глаза смотрят и, готова спорить, видят. Кайя разглядывает медальон внимательно. Разве что на зуб не пробует.

Не понравилось?

Ну да… у него таких игрушек полные подвалы.

– Иза, ты… серьезно?

Каким-то странным тоном вопрос задан. Начинаю подозревать нехорошее. Но киваю: серьезно. Серьезней некуда.

– Ты не понимаешь, что это такое?

Медальон. С камушками. Надеюсь, я не подала случайно на развод? По какой-нибудь особо вывернутой местной традиции?

– Это оберег. Защита.

Не развод. Уже дышать легче.

Медальон покачивается, поворачиваясь то одной, то другой стороной. Ласточка летит за паладином, или, наоборот, он плывет за острокрылой птицей.

– Женщина, которая дарит, отдает часть себя. Души, сердца. Жизни. Этого хватает, чтобы защитить.

– От чего?

– От всего. Все упирается в веру. Я знал одного человека, который пять дней пролежал под завалом, но выжил, потому что кто-то где-то верил, что он выживет.

Что ж, тогда подарок у меня более чем подходящий. И Кайя опять меня понимает:

– Но тебе придется его надеть.

Со всем моим удовольствием. Он наклоняется и сидит смирно-смирно, пока я вожусь с цепочкой и замком. Не удержавшись, целую в макушку.

И оказываюсь в кольце рук.

– Опять дразнишь? – Кайя касается губами уха. – Ты меня долго дразнила.

– Я? Разве посмела бы?

– Посмела…

И пальцы скользят по шее.

Горячие какие.

Кожа раскаленная, но не обжигает. И слышу огонь, там, внутри него. Я пытаюсь добраться, сражаясь в неравном бою с сотней пуговиц – убила бы того, кто придумал этот фасон. И путаюсь, путаюсь. Ткань жесткая. Ткань мягкая. И вовсе уже не ткань.

От него больше не пахнет цветами.

Пеплом. И сырым деревом, которое только касается пламени. Янтарной сосновой смолой. Я пробую ее на вкус и удивляюсь, потому что вкус другой.

Грохочет сердце.

Губы у него сухие, жесткие. И наглые безмерно.

– Яркая, – шепчет отстраняясь.

Смотрит. Рассматривает. И я не смею отвести взгляд, хотя вот-вот вспыхну. Внутри клокочет лава. Идет потоком за его руками, которые издеваются, то прикасаясь, то исчезая, то вычерчивая безумные узоры на шее, груди, животе…

– Так хорошо? – Палец скользит по спине, надавливая на позвонки. – Или так?