Тайны Римского двора - Э. Брифо

В этом хаосе тьмы и беспорядков под священной маской так ловко таятся обман и интрига, что невозможно бывает отличить зёрен от плевел.

Вокруг этого многочисленного духовенства толпятся мириады паразитов; уже одна церковная прислуга составляет целое народонаселение, которое в подонках общества влачит разврат, без зазрения совести выставляемый напоказ во дворцах. Простонародье подражает знати, прислуга копирует господ, ризничьи передразнивают певчих; вокруг церквей, базилик и священных оград церковные гайдуки покрывают пение гимнов и чтение молитв шумом своих беспутных оргий. Фискальство, существующее в высшем правлении, порождает в подчинённых непрестанную жадность к деньгам, на которые они смотрят как на мерило всему на свете.

Явное противоречие между словом и делом, отвратительные контрасты и наглый обман, которыми кардиналы и вообще все, кто должен бы быть светилами Церкви, топчут в грязь перед лицом света учение, правила и собственный пример Христа, отзываются в низших слоях непочтением, с которым эта лицемерная челядь относится к предметам поклонения верующих. Трудно представить себе, до чего доведено это отсутствие всякого приличия в ризницах Церкви и, к сожалению, надо сознаться, что эти постыдные беспорядки свойственны не только римской церкви, они встречаются всюду, где есть католическое духовенство, быстро привыкающее к фамильярному обращению со священными предметами. Невозможно определить весь вред, приносимый религии этой непростительной небрежностью.

После иерархического деления следует, разумеется, деление по возрасту различных членов духовных общин.

В Риме престарелые священники, которые не могли или не хотели добиваться почётных и прибыльных должностей Церкви, прозябают всеми позабытые, в положении, не заслуживающем ни малейшего уважения; учёные труды, прежняя слава, известные заслуги, воспоминания о самых отменных качествах не спасают от этой судьбы. Успех — вот единственное средство в Риме для получения всеобщего почтения. Старость пользуется заслуженным уважением в таком только случае, если с нею соединяется какая-нибудь высшая должность, так часто трудноисполнимая вследствие бессилия этой самой старости.

В Риме чаще встречаются старцы, одряхлевшие скорее вследствие пороков, невоздержания и жадности, нежели вследствие изъянов возраста. Капитулы, церкви, богадельни, все религиозные учреждения переполнены этими старыми демонами, которые встречаются между прелатами, епископами, кардиналами и даже на папском троне.

Все священники зрелого возраста активно заняты религиозными и политическими интригами. Молодёжь не допускается до высших должностей церкви, она может получить их только благодаря непотизму или по праву рождения, потому-то она без удержу предаётся всевозможным удовольствиям. В более зрелом возрасте начинается подготовка к приобретению роскоши и власти, которыми хотят пользоваться в старости, когда, предвидя близкую кончину, никто не вздумает оспаривать у них эти блага. Весьма понятно, что подобное честолюбивое рвение плохо согласуется с чисто религиозными интересами.

Молодёжь в духовенстве тоже делится на знатных и незнатных; клерки благородного происхождения с раннего возраста носят титул монсеньоров; конечно, они присваивают его себе произвольно, но это терпят, когда на их стороне находятся богатство, знатность или общественное отличие. Клерки не знатного происхождения, но богатые, носят титул аббатов; впрочем, под этим именем обозначается вся молодёжь в духовенстве. Прежние моряки, хлыщи, кокодесы, всё, что французская суетность изобрела по части фатовства, дерзости и чудачества, не может соперничать с фатовством римских аббатов.

В Риме ещё часто можно встретить сохранившийся тип древней куртизанки и тип кокетливого аббата, каких было много во Франции в XVIII столетии: это настоящие представители порока, доведённого до утончённости, подобно тому как в другие времена были представители утончённой чести.

Римский аббат не обладает, может быть, тем изяществом и грацией, которыми отличались аббаты старинных салонов, но он исполнен какой-то женственной изнеженности, которая нигде более не встречается; в манерах его постоянно проглядывает сладострастие; он обладает всеми милыми недостатками и изящным вкусом женщины, но ему свойственны также её пороки и непостоянство; его туалет, манеры, разговор точь-в-точь как у самой жеманной кокетки.

Этих цветущих херувимов, этих пудрящихся монсеньоров, одетых в шёлк и кружева, можно встретить повсюду: в церкви, в театре, в Корсо, в гостиных, в ресторанах — везде они шумят, важничают и зубоскалят. Они ведут шумную, рассеянную жизнь: кутят, играют в карты и волочатся за барынями.

Эти церковные денди, как их называла Ноемия, проводят время в праздности и буйных развлечениях; некоторые из них предаются удовольствиям джентльмена: ездят верхом, охотятся, упражняются в фехтовании и стрельбе из пистолета. В обществе их непринуждённость доходит до дерзости; женщин они осыпают комплиментами и сонетами, а пыл страстей своих разделяют с куртизанками. Молодая еврейка заметила, что римские донны в восторге от этих бритых поклонников; они предпочитают своих аббатов самым блестящим кавалерам. Так- то воспитывает церковь наследников благородных семейств! Нет в Риме семьи, даже в низшем сословии, в которой не было бы своего священника — все мечтают, что он будет для них живым Провидением. Оттого-то возле блестящей толпы монсеньоров встречаются бедные аббатики, подонки духовенства, жалкие, болезненные существа, родные которых выбиваются из сил, чтобы поддержать их в обществе, но которые несмотря на все усилия часто бывают вынуждены промышлять чем ни попади, для того чтобы не отставать от прочих.

В Италии, и в особенности в Риме, некоторые семейства пользуются доходами, которые могут получать лишь духовные лица; для того чтобы не потерять их, они постоянно посвящают одного ребёнка Церкви, не справляясь о его вкусах и наклонностях. Обязательства, соединённые с этими доходами (например, обязательство служить обедни), переходят из рук в руки. Существуют обедни, приносящие в первые руки три-четыре тысячи экю годового дохода, а священник, который ежедневно служит их, получает лишь несколько паоли (итальянская монета).

Стремление именитых семейств посвящать духовному званию своих потомков, которые должны были бы продолжать их род, совершенно непонятно. Вследствие этого странного обычая в римской знати существует множество побочных линий, приписываемых непотизму. При пострижении молодые люди и родители их менее всего заботятся о призвании. Посвящая себя на служение Небу, духовенство заботится лишь о земных благах для себя и для своих близких.

Во всех семействах в Риме, даже у знати, и в особенности в буржуазии, встречается личность, которую зовут духовником. Это какой-то фактотум, наблюдающий за домашней экономией, за порядком на кухне, поверенный жены, друг мужа и наставник детей; он вмешивается во все их дела, заботится о помещении их капиталов; ничего не делается в доме без его совета, и его воля всегда царит и управляет в семействе, никогда не выражаясь слишком явно. Положение его среднее между господином и прислугой, которая всегда его ненавидит. Нередко, однако, этот священник бывает поверенным кокетничанья жены, любовных интриг мужа, вздохов молодой девушки, кутежей молодого человека и