Три последних самодержца - Александра Богданович

После 3 ноября, чуть ли не 10-го или 12-го, снова в Севастополе начались беспорядки.

Радциг говорил сегодня, что всюду слышит (только не во дворце — там не говорят), что Мирский — поляк, работает в пользу поляков и жидам очень покровительствует. Сказал он также, что царь жалеет Плеве, что после назначения Мирского Муравьев дважды просил отставку, что во второй раз эти слова царя рассердили; когда Муравьев вышел, он вошел в другую комнату, в которой находился Радциг, и громко сказал: «Пускай уходит Муравьев, я его не пожалею, я не люблю, когда так дурно говорят о мертвом, особенно о человеке, труд которого я очень ценил».

Было говорено это про Плеве, которого Муравьев смешал с грязью царю и предлагал новое переустройство Министерства внутренних дел, с отделением из него части в Министерство юстиции. Это предложение Муравьева царь не одобрил, а когда Радциг ему сказал, что если Муравьев не хочет оставаться, то увольте его, царь сказал:

«Пусть сам уйдет». Радциг сказал, что ни о какой конституции царь не думает, а все упорно говорят, что якобы это мысль царя — дать конституцию.

20 ноября.

Читала второй секретный рапорт Чухнина в Главный морской штаб от 14 ноября. Он рисует очень мрачную картину — в нем говорится о революционной пропаганде среди матросов. Чухнин требует энергичных мер, что надо объявить Севастополь в положении усиленной охраны, говорит, что судебные следователи и суды относятся к этой пропаганде безучастно, что найдено было сто прокламаций у одного матроса, его суд не обвинил, так как не было доказано, что он их распространял. Тоже мера, которую предлагает Чухнин, — нижних чинов, заподозренных в политической пропаганде, переводить на всегда плавающие суда без повышения. По этому рапорту не видать, как распорядилось Морское министерство, есть только пометка — про все это сообщить министру внутренних дел, которая сделана по приказанию генерал-адмирала вел. кн. Алексея Александровича.

Говорила сегодня Павлова, что Жданов, ректор университета, уходит, так как студенты ежедневно все более и более бушуют. Принц А. П. Ольденбургский, узнав, что у профессора Набокова собирался в квартире земский съезд, уволил Набокова от профессорства в правоведении.

22 ноября.

Вчера сказанное Толем, что Мирский уходит, сегодня подтверждено сперва Грингмутом, а потом Штюрмером, который сказал, что сегодня представляется царю кн. Васильчиков, и его называют заместителем Мирского. А может быть, будет назначен Муравьев, протеже вел. кн. Сергея Александровича, который в эту минуту в Петербурге, а завтра уезжает в Москву. Понятно только одно, что новый министр должен будет прибрать все в руки, что выпустил из рук Мирский. Штюрмер прямо называет Мирского изменником, двуличным человеком, Грингмут же этого не говорит. При этом говорится, что Мирский оттого не может остаться, что должен подписать циркуляр губернаторам, чтобы они оповестили предводителей, чтобы на земских собраниях говорили только о насущных нуждах, а не касались политических вопросов, а подписать Мирскому подобный циркуляр не под силу, это будет в разрыв с его теперешней политикой. Этим объясняют, что Мирский уходит.

23 ноября.

Сейчас видела Грингмута и Штюрмера. Сегодня у них новость, что вчера Мирский был у царя, который его вызывал в Царское Село и уговорил его временно остаться. Слово «временно» Штюрмер подчеркнул.

Про наследника говорил сегодня Штюрмер, что якобы у него есть одна болезнь, с которой он и родился, и что теперь один хирург находится неотлучно во дворце.

25 ноября.

Говорили сегодня мои гости про неурядицы внутри России, что в Вязьме Лифляндский полк взбунтовался, были жертвы.

Вчера Соколовский (Уфа) говорил, что, когда представлялся царю, нашел его совершенно спокойным, даже веселым. Это производит странное впечатление. Сегодня Кутепов говорил, что царь старается казаться спокойным на приемах у себя, но что при интимной обстановке он очень удручен, недоволен всем тем, что творится в России, и про все, что творится, он знает. Доказательство, что знает, что в Петербурге не спокойно, — не приехал царь на парады Московского и Семеновского полков, на которых бывал ежегодно.

Сегодня уверенно говорили, что пойдет еще 3-я эскадра на Дальний Восток. Если так, то она не раньше мая сможет начать свое плавание и придет в Тихий океан, когда японцы уничтожат эскадру Рожественского, так как она совсем не больше японской. Печальные сегодня депеши, полученные «Агентством» из Токио и непропущенные цензурой, передавал Гейнц. В них говорится, что наша Порт-артурская эскадра тает, что «Баян», «Полтава», «Ретвизан» отоплены, на «Пересвете» был пожар, «Победа» искалечена. С момента, когда японцы захватили форт 203, ядра их попадают в эскадру, и теперь не далек момент, когда Порт-Артур падет.

26 ноября.

Была у Максимович. Говорили там про присяжных поверенных, что после заседания своего в Думе они, числом 400 человек, пошли обедать в ресторан. Там кто-то из них провозгласил тост за Мирского. Большинство не приняло этого тоста, сказав, что еще рано пить за его здоровье, так как он еще ничего не сделал. Затем был провозглашен тост за Сазонова (убийцу Плеве), который был принят с горячим единодушием всем собранием. Идет говор, что 28-го готовятся большие уличные беспорядки с красными знаменами и проч.

27 ноября.

Толь говорил, что Плеве не терпел Витте, собирал материалы о его вредности и в день, когда был убит, вез царю документальные данные об изменнике Витте. Со смертью Плеве главный враг Витте был уничтожен, но остаются еще два человека, которые для Витте являются тормозами для его планов, это вел. кн. Сергей Александрович, который его не терпит, и Муравьев, про которого Витте пустил анонимное пасквильное письмо, в котором затрагивается честь Муравьева, и уже идет слух, что Муравьев уходит, и его заместителем называют Нольде, креатуру Витте, который таким образом спускает тоже опасного врага.

Говорили, что вчера на георгиевском празднике царь был мрачен, а молодая царица радужная. Толь так объясняет: что молодая царица уговаривает царя дать конституцию, чтобы обеспечить этим наследнику царство. Валь прямо называет молодую царицу «porte-malheur» (Человеком, приносящим несчастья (франц.).), что она нерусская и осталась нерусской.

Валь с возмущением вспоминал Горемыкина и Н. И. Петрова, который был в то время, что теперь Лопухин в Департаменте полиции; вспоминал, как Петров тогда помешал ему (он в то время был градоначальником) сделать обыск у Калмыковой, дамы сомнительной, которая любила молодых людей вроде Струве («Освобождение»), который и тогда пользовался известной репутацией и с ней жил. Петров по телефону просил Валя не делать обыска у этой дамы. Валь ничего не отвечал, прекратил переговоры. Тогда Петров известил баронессу Икскуль, что это ходатайство у Валя успеха не имело.