Три последних самодержца - Александра Богданович

Штюрмер сегодня высказался, что Мирский прямо в душе поляк, что все его симпатии к этой нации, что он в руках Витте, который им управляет, политика которого в том заключается, по словам Штюрмера, чтобы в России шли дела как можно хуже, что Мирский этого не смекает, но это есть на самом деле. Сказал он также, что Мещерский целиком перешел на сторону Мирского, даже открещивается от знакомства со Штюрмером. Штюрмера вся эта компания считает заговорщиком, что он желает заместить Мирского.

Всю эту кампанию против порядка и общественной безопасности ведет Бурдуков — le dernier amour (Последняя любовь (франц.).) Мещерского, который с ним может делать ce que bon lui semble (Что ему заблагорассудится (франц.).). Чтобы иметь Мещерского за себя, и Мирский и Витте ему посулили золотые горы, всякие почести и проч.

21 октября.

Много высказывал Н. А. Павлов насчет предстоящего съезда 75 земцев в Петербурге 6 ноября под председательством сперва Мирского, который откроет съезд, а затем председателем будет Шипов (московский). Сказал он, что этот съезд напоминает Etats Generaux (Генеральные Штаты (франц.).), которые привели к падению монархии. Эту мысль высказывал вчера Никольский, который находит, что наше положение в данную минуту напоминает тогдашнее положение французов. Характерное было свидание у Павлова с Мирским. Павлов привез ему проект реорганизации уездного управления. Эта работа была ему поручена Плеве. Павлов увидал, что взгляду его Мирский не сочувствует, что раньше администрация должна иметь власть, а потом земство, — у Мирского наоборот. Мысль Плеве была та, что свободу он дал бы впоследствии, но раньше он хотел привести в порядок Россию. В своей образной, как всегда, речи он так объяснил Павлову, что раньше, чем пустить жильцов, он хочет убрать комнату, расставить мебель, устроить окна, навесить двери, и тогда жильцы там могут поместиться свободно и удобно. Это заявление Мирский принял саркастически, сказал, что с ним не согласен.

22 октября.

Был сегодня бывший курьер Плеве, теперь Мирского — Минчагин. Рассказал, что Мещерский за все время всего два раза был у Мирского, а теперь сказано его не принимать. П. Н. Дурново часто бывает у Мирского, сидит подолгу, по 3–4 часа.

Витте был два раза после приезда из Сочи, сидел тоже подолгу; в последний раз пришел с книгой, изданной в память Плеве. Оказывается, верно, что говорили про Рожественского, что он накануне ухода эскадры из Либавы выстрелил из револьвера в одного офицера, нарушившего дисциплину.

23 октября.

Штюрмер сказал, что лучше Муравьева вместо Мартенса назначить представителем России в Гаагу на разбор дела эскадры с английскими рыболовами; что Мартене — лукавый, может Россию продать. Сказал также Штюрмер, что могут там постановить не допустить эскадру идти дальше, вернуть ее в Либаву.

Была у нас сегодня наша бывшая англичанка miss Smith. Она прямо отрицает, что были два миноносца среди рыболовов, заверяет, что это спьяну увидели русские моряки, что это ей известно достоверно.

24 октября.

Бывший агент тайной полиции Феофанов рассказывал сегодня, что охрана у нас поставлена из рук вон плохо. Начальники охранного учреждения сами, чтобы выслужиться перед начальством, устраивают тайные типографии, чтобы их затем якобы открыть и получить награду. Так поступили полковник Кременецкий, его помощник Модль и Коттен.

25 октября.

Вчера Никольский заверял, что теперешнее направление внутренней политики вреда России принести не может, что «душительная» политика Плеве привела бы к катаклизму. Когда же я ему поставила вопрос: что если уступки будут продолжаться и требования на них будут возрастать, что он на это скажет, — он отвечал, что уступок-де довольно.

Е. В. вспомнил, что 19 октября, когда он был в Москве, там была антиправительственная демонстрация: ходила толпа по улицам с двумя красными знаменами; на одном было написано «Долой царя», а на другом «Долой войну». Еще не это мы скоро увидим!

Вивьен сказал, что Мейендорф и Случевский, по желанию Куропаткина, возвращаются из действующей армии.

Павлов говорил, что продает свое родовое имение, перевел деньги за границу, так как близится время, когда надо будет бежать из России. Отовсюду толки, что Мирский упразднил царя, что все обращаются к нему, благодарят его за новую эру, а царя как будто и нет.

27 октября.

Сегодня из Москвы нехорошие известия, что 1000 человек призывных такие там творили беспорядки, что пришлось прибегнуть к войскам для их усмирения, и несколько человек убито. Валь сказал, что подобное явление уже было.

Пантелеев передал, что ему говорили, что Шихматов, бывший тверской губернатор, рассказывал, что когда он представлялся царю, то увидал у него на столе газеты «Право» и «Русь», которые якобы царь теперь читает.

Сегодня говорили, что Куропаткин потребовал также удаления от него Чекмарева и Аффанасовича.

28 октября.

Вчера Валь приходил предупредить Е. В., чтобы принял меры, помешал бы, чтобы Мирский не взял на службу вновь Зубатова, который — первый революционер.

Сегодня Жаконе рассказывал, что корреспонденты написали, что Стессель — трус, что с пистолетами в руках генералы Фок и Кондратенко заставляют его показываться на бастионах Порт-Артура.

29 октября.

Штюрмер продолжает носить мрачное лицо. Мещерский снова вернулся к прежнему своему направлению — снова пишет о самодержавии. Объясняет Штюрмер этот поворот таким образом, что вертит Мещерским Бурдуков, его последняя любовь, что по совету Бурдукова князь писал за Мирского, так как Бурдуков ожидал от министра внутренних дел всяких благ, но так как его Мирский не сделал даже чиновником особых поручений, то фронт свой «Гражданин» теперь переменил и теперь пойдут восхваления Витте, его будут стараться провести на место Мирского. Убеждения тут роли не играют.

Сухомлинов, который теперь в Киеве командующий войсками, говорил, что «курс» Мирского добра не принесет, что Киев — неспокойный город, что этот «курс» там скоро откликнется. Такое же впечатление производит Петербург — экилибр потерял, летит по наклонной плоскости, не понимая опасности. Война (пожертвования на нее прекратились), театры, рестораны полны, модистки завалены работой, а рядом — траур, нищета, горе. Учащиеся волнуются. В университете по понедельникам Тарле читает лекции о Французской революции, после которых молодежь так возмущена, что каждый понедельник можно ждать беспорядков.