Расследование. Рукопись, найденная в ванне. Насморк - Станислав Лем

— Ах да, я забыл вас предупредить… Медсестра позаботится о ваших вещах. Может, пуговицу какую-нибудь надо пришить, выгладить что-либо…

— Досмотр? — бросил я флегматично.

Он вздрогнул.

— Бога ради! Ох, все еще следы шока, — закончил он тише, словно бы обращаясь к самому себе. — Ну ничего. Я пропишу вам какое-нибудь успокоительное и что-нибудь укрепляющее. А теперь, с вашего позволения, мне хотелось бы осмотреть вас.

Я дал ему себя выстукать и прослушать. В процессе этого он мотал головой, словно упитанный жеребенок.

— Прекрасно, замечательно, — повторил он. — У вас превосходный организм. Может, вы оденете пока этот халат и мы пройдем ко мне в кабинет? Сестра скоро принесет ваши вещи. Туда, прошу вас…

Через коридорчик, заставленный пирамидками металлических стульев, мы прошли в другую комнату, довольно темную, хотя в ней горела большая лампа под потолком, а вторая, с зеленым абажуром, стояла на письменном столе. Вдоль стен с трех сторон стояли черные шкафы, забитые толстыми книгами с золотыми надписями на корешках переплетов из черной кожи. Возле четвертой стены был низкий овальный стол с лежавшим на нем черепом и два стула.

Я сел. От собрания книг за стеклами шкафов, казалось, исходила темнота. Доктор снял халат, под ним на этот раз оказался уже не мундир, а скромное светло-серое гражданское одеяние. Он занял место по другую сторону стола и некоторое время смотрел на меня с выражением приветливой доброжелательной внимательности.

— А теперь, — наконец сказал он, словно бы удовлетворенный состоянием моего лица, — не расскажите ли вы мне, что, собственно, вызвало ваш срыв?

Он указал глазами на чернеющие ряды книг.

— Здесь, в этих стенах, вы спокойно можете говорить все. — Затем выждал минуту и, поскольку я продолжал молчать, заговорил снова. — Вы мне не доверяете. Вас можно понять. Вероятно, я бы на вашем месте вел себя точно так же. И все же прошу вас поверить мне. Для собственного блага вы должны, хотя бы ценой насилия над собой, преодолеть это желание молчать. Пожалуйста, попытайтесь. Самое трудное начать.

— Дело-то не в том, — ответил я. — Я просто не вполне уверен, стоит ли. Впрочем, вы удивили меня: ведь в том кабинете вы говорили нечто прямо противоположное: что вы не хотите знать ничего о том, что произошло.

— Прошу прощения, — сказал он тихо и снова продемонстрировал ямочки на щеках, — но я прежде всего врач. Ранее я не был еще вполне уверен, полностью ли вы вернулись к душевному равновесию, и не хотел задеть вас неосмотрительным затрагиванием весьма неприятных для вас событий. Сейчас все иначе. Я осмотрел вас и знаю, что не только могу, но и должен это сделать. Я не буду, разумеется, настаивать. Здесь все решает исключительно ваша добрая воля. Готовы ли вы…

Он не договорил.

— Ладно, — нетерпеливо бросил я. — Хорошо, но это долгая история.

— Наверняка, — кивнул он. — Я охотно выслушаю вас.

В конце концов, что я мог от этого потерять? Я начал свой рассказ с получения вызова, изложил разговор с главнокомандующим, историю с миссией, об инструкции и имевших место затем осложнениях. Поведал о старичке, офицерах, священнике, не забыв описать и мои подозрения. Я сделал исключение только для Эрмса. Рассказал о том, что было позже — о том, как застал в ванной спящего, и о разговоре с ним. При этом я уже начал излагать несколько рассеянно, ибо понял, что исключение столь существенного звена, как срисовывание Эрмсом секретного плана, сообщало моей вспышке, точнее, нападению на него, черты психической ненормальности, поэтому я пытался отыскать в разговоре с бледным шпионом какие-то детали, которые, будучи подчеркнутыми, даже утрированными, могли бы хотя бы отчасти оправдать мое скандальное поведение, но даже для меня самого все это звучало не слишком убедительно. Я чувствовал, что погрязаю тем глубже, чем больше распространяюсь, что мои пояснения ничего не объясняют, и последние слова договаривал уже в мрачном убеждении, что теперь мне придется примириться с тем фактом, что ко всему, что меня обременяло, я прибавил, словно прежнего было мало, еще и этот груз, улики, свидетельствующие о моей ненормальности.

Врач не смотрел на меня, пока я все это говорил. Несколько раз он осторожно брал в руки череп, который словно пресс-папье лежал на бумагах на столе, и переставлял его так, чтобы он то стоял ко мне боком, то смотрел на меня глазными впадинами. В таком положении он и остался, когда я закончил. Дослушав меня, доктор уселся в кресло поглубже, переплел руки и заговорил своим тихим, приятным голосом:

— Если я вас правильно понял, то центром кристаллизации всех ваших сомнений в серьезности и реальности миссии служит такое необычайное количество изменников, которых вы якобы случайно встретили за очень короткий промежуток времени. Не так ли?

— Можно сказать и так, — ответил я.

Я уже несколько оправился от впечатления, что целиком отдал себя в его руки, и теперь смотрел в пустые глазницы черепа, лежавшего передо мной, опрятного, слабо поблескивающего гладкой поверхностью кости.

— Вот вы сказали, что тот старичок был изменником. Вы сами пришли к такому выводу?

— Нет. Об этом мне рассказал тот офицер, который застрелился.

— Рассказал — и застрелился? Вы сами это видели?

— Ну да. То есть слышал выстрел и шум в смежной комнате, когда он падал, и через щель увидел его ногу… ботинок.

— Ага. А до этого был арестован офицер-инструктор, который вас сопровождал. Позвольте спросить, как выглядел этот арест?

— К нам подошли два офицера, отозвали его и поговорили с ним, о чем — я не знаю, не слышал. Потом один удалился с ним, а второй пошел вместе со мной.

— Кто-нибудь говорил вам, что это арест?

— Нет.

— Значит, вы не могли бы за это поручиться?

— Ну… Нет, но обстоятельства… Особенно после того, что произошло позже… Я счел, что…

— Не торопитесь. Давайте рассматривать по порядку. О старичке вам рассказал офицер. В том, что и он, в свою очередь, тоже предатель, вас убедил звук выстрела и замеченная в щели часть ботинка. О первом инструкторе вам известно лишь то, что он был отозван. Все эти случаи выглядят по меньшей мере неясными. Кто еще у вас там был? Ага, еще остался тот бледный шпион. Но ведь вы нашли его спящим в ванной?

— Да.

— С какой бы это стати ему спать в ванной после того, как он сфотографировал столь важные документы? Ведь не пошел бы он туда просто чтобы отдохнуть! Кстати, вы вошли в ванную — дверь, следовательно, не была заперта?

— Действительно. Она была не заперта.

— И вы по-прежнему убеждены, что все эти люди — изменники?