Инквизиция: царство страха - Тоби Грин

Асунсьон олицетворял злость, испытываемую многими из его сословия в конце XVIII века. Он выполнил тщательную цензуру книги «Голос истины», которая была опубликована в 1776 г. в Мадриде. В ней Асунсьон особенно возражал против наказа: «Относитесь терпимо к братьям вашим, какой бы ни была их вера, точно так, как терпимо относился к ним Господь».

Это означало, что истинному католику пришлось бы «притворяться, затаиться, переносить их насмешки над монастырской жизнью, над клиром, над инквизицией… Вы должны есть вместе с ними, жить среди них, беседовать с ними»[1436]. Глубочайшее возмущение Асунсьона вызывала и следующая фраза: «Терпение и смирение — сильнейшие из орудий… Их использование никогда не может быть чрезмерным».

Разве это не было желанием «подавить ненависть к нечестивым, задушить священный гнев, который удовлетворяет святое отмщение тем, кто оскорбляет Создателя»? Асунсьон явно входил в то сословие, у которого постоянно жгло под воротничком.

Эта злость вытекала из ощущения, что Испания стала страной, находящейся в блокаде. Интеллектуальные инструменты просвещенных врагов из Франции становились все более острыми, цензура превратилась в основное занятие инквизиции во второй половине XVIII века. В период между 1746 и 1755 гг. Вольтер, Монтескье и Руссо написали свои основные работы. Инквизиция ответила в 1756 г. запретом всех их произведений[1437]. В период между 1747 и 1787 гг. было выпущено тридцать шесть указов, запрещающих книги. Указы следовало развесить на дверях церквей и монастырей.

Только в одном указе от 1750 г. запретили шестьдесят книг[1438].

К 1797 г. сторонникам Просвещения в Испании (таким, как Гаспар де Ховельянос, тогдашний министр юстиции) стало понятно: инквизиция получала большую часть своей власти, которой еще пользовалась, в результате занятия цензурой книг[1439].

Квалификаторы книг обычно были людьми посредственного интеллектуального калибра. Многие из них не могли читать ни на одном языке, кроме испанского, хотя книги, передаваемые им на цензуру, были написаны на французском. Из Логроньо французские книги приходилось отправлять в Мадрид, так как там их никто не понимал вообще[1440].

Носивший истерический характер запрет трудов, являющихся основными для модернизации мира за Пиренеями, погрузил Испанию в идеологическую яму, вырытую собственными силами. Просвещенные сословия, из которых вышли такие люди, как Ховельянос, могли получать эти книги, не испытывая никаких трудностей[1441]. Цензорам просто не удавалось сдержать их поток[1442].

Но указы поляризовали общество. Это означало, что народ ничего не знал о новых идеях. Испания разделилась на два лагеря: буржуазно-либеральную фракцию и консервативное не-буржуазное крыло[1443]. На ликвидацию этого разделения уйдут столетия.

Новое разделение воплотил суд над двумя братьями, Бернардо и Томасом Ириарте, процесс по делу которых начался в 1778 г. в Мадриде. В XVIII веке братья Ириарте были успешными фигурами столичного общества: Томас стал романистом, Бернардо служил дипломатом в Лондоне, а после возвращения работал в министерстве иностранных дел[1444]. У братьев имелся свой салон в Мадриде, где обсуждали религиозные идеи, шокируя более ортодоксальных верующих, которые бывали там. Один из них, Жозеф Антонио де Рохас из Чили, запомнил, как однажды услышал, что один из братьев сказал другому: Испания обязана своим невежеством только инквизиции[1445].

Это был постоянный рефрен среди просвещенных классов в Испании XVIII века. Тех, кто поддерживал инквизицию, было много, как подтверждал сам Ховельянос. Но влиятельные фигуры в искусстве и политике возлагали на нее ответственность за нарастающую материальную и интеллектуальную отсталость страны по сравнению с остальной Европой. То, что такие люди презирали массы, имеющие проинквизиторские настроения, а также испанских священников, следует из обвинений, выдвинутых против братьев Ириарте их собственным третьим братом — монахом доминиканского ордена Хуаном Ириарте, жившим на Канарских островах.

Хуан счел, что он больше не может выносить издевательства своих братьев. Тем более что они развлекались, смеясь над его религиозными убеждениями и утверждением, что он способен изгонять нечистую силу. Братья яростно выступали против истинности Евангелий, считали бессмысленными литургии[1446]. Идеологические расхождения, которые стали всплывать на поверхность в испанском обществе, проявились именно в заявлении Хуана Ириарте, что он часто «провоцировал дискуссии на религиозные темы, чтобы убедиться в том, что подозрения в неверности своих братьев хорошо обоснованы»[1447].

Не возникает сомнений, что братья Ириарте с удовольствием провоцировали верующих. Однажды в ноябре в начале 1770-х гг. Бернардо в разговоре с монахом Феликсом де Ла Гуардиа в библиотеке дворца Эскориал, построенного Филиппом II, спросил священнослужителя, говорит ли он на французском. Услышав утвердительный ответ, он поделился с ним книгой, которую читал, посвященной вопросам онанизма и мастурбации (того, от чего, как следует справедливо заметить, воздерживались не все монахи). Понятно, что Ла Гуардиа счел себя оскорбленным. Он сказал, что подобные книги следовало бы сжечь. «Вовсе нет, — пошутил Ириарте, — эта книга ничему плохому не научит. Просто там рассматривается естественный грех, грех произвольного извержения. Именно по этой причине, в конце концов, лучше заставить тридцать шесть раз вложить меч в ножны при благородных дамах, чем еще раз предаться пороку»[1448].

Действительно, поведение Бернардо Ириарте было нетерпимым. Но мера его презрения и злость его обвинителей демонстрирует перед нами общество, в котором ни у одной стороны не было времени для другой. Для всех, кто интересовался новыми идеями, застойная интеллектуальная атмосфера той эпохи была невыносима сама по себе. Один из обвинителей Бернардо Ириарте служил библиотекарем Эскориала, это монах Хуаном Нуньес. Эскориал был самой главной библиотекой Испании, но Нуньес рассказал о разговоре с Ириарте, в котором заявил, что является большим сторонником запрета книг инквизицией. «Я хотел бы, чтобы она запретила еще больше», — сказал великий библиотекарь, обращаясь к Ириарте[1449].

Этот страх перед новыми идеями, затаившийся в глубине сердца, был своего рода самореализаций. Инквизиция знала: Просвещение возвещает ее уничтожение. Подобно всем организациям такого рода, она была готова сделать по возможности все, чтобы отложить свою кончину. Но этот процесс сам по себе требовал развития самопознания определенного уровня.

Как мы видели, секретность была одной из характеристик инквизиции. Но в 1751 г. сторонник инквизиции Франсиско Раваго обрушился на «ужасную клятву, обязывающую масонов хранить тайны»[1450]. Как в 1786 г. сформулировал иезуит Луэнго, коллега Раваго, «характеристика этих масонов может быть только порочной. Вполне достаточно увидеть их желание скрывать абсолютно все… Если все невинно, достойно и безупречно, никого не оскорбляет — ни государство, ни религию, — разве имеет значение, что все станет известно?»[1451]

Но то, что справедливо для масонов, было справедливо и для инквизиции.

Такое бессознательное самопознание появилось и в Португалии, где в последнем практическом кодексе инквизиции, написанном в 1774 г., говорилось: «Безумие может заключаться в фиксации воображения безумца на определенной точке зрения, окончательным и бесповоротным сторонником которой он является — настолько, что он проявляет свое сумасшествие только тогда, когда упоминают названную точку зрения. Во всех остальных случаях он разговаривает обычным и корректным образом»[1452].

Что же было сутью инквизиции, если не иррациональное преследование выдуманных ересей у людей, которые во всех остальных случаях говорили разумно о многих вещах? Подобное исследование безумия и обвинение в секретности свидетельствуют о медленном и бессознательном появлении самопознания.

Но стало уже слишком поздно. Инквизицию уже ничто не могло спасти от краха, который был спровоцирован ее собственным мировоззрением.

Глава 14

Крах страха и страх краха

«…Против суверенитета и независимости нации и гражданской свободы испанцев…»

В 1789 г. во Франции вспыхнула революция. В течение следующих двадцати пяти лет Иберию победили брошенные в бой вооруженные силы. В ноябре 1807 г. королевской семье Португалии пришлось бежать в Бразилию в результате наполеоновских вторжений. В следующем году испанскую монархию заменит король-марионетка. В 1812 г. в южном порту Кадис провозгласят либеральную конституцию, первую в истории Испании.