Лица - Джоанна Кингслей

В ноябре они обедали в «Ла Каравелле». Метрдотель подошел к ним и поздоровался с Пелом по фамилии, и Жени почувствовала, как снова окунается в прошлое. На ней было платье, которое она не надевала годами: шелковое от Гуччи — платье из ее гардероба в бытность миссис Вандергрифф.

После обеда Пел заскочил к ней в квартирку на кофе и сказал, что сдает их дом в Джорджтауне, но продавать его не собирается — пока. На этот невысказанный вопрос Жени ничего не ответила.

Он ей также сообщил, что Мег продала Топнотч и квартиру на Парк авеню и теперь постоянно живет в небольшом доме по соседству с матерью. Восьмидесятилетняя, но все еще крепкая, Роза завела оранжерею и с увлечением принялась взращивать цветы с таким же, как у нее, именем. По поводу отца Жени Пелу удалось выяснить лишь то, что слухи вокруг его имени затихли и никакой книги воспоминаний, написанной им или кем-либо другим, так и не появилось.

Расставаясь, он мимолетно поцеловал ее в губы — застенчиво, как будто мальчик, целующийся в первый раз.

— А ты не смогла бы вернуться к нему? — спросила Чарли.

— Как знать. (Она легонько оттолкнула Пела, когда его мимолетный поцелуй сделался более настойчивым.) Тебе не нравится здешняя кухня? — Жени заметила, что Чарли оставила все наполовину недоеденным.

Подруга улыбнулась ее нежеланию говорить, но тоже переменила тему.

— Восхитительно. Но по определенным причинам я не могу сейчас есть много. Набита до отказа моей собственной картофелиной.

— Ты еще долго будешь работать?

— Я не собиралась бросать работу до самого конца.

— А после рождения ребенка? Кто будет с ним сидеть?

— Я. Мы так решили, и я уже объявила у себя на работе. Пока буду нянчиться с чьими-то, моя будет со мной. Поменяю кабинетный диван на кабинетную люльку.

— А не слишком ли она мала для службы с девяти до пяти? — Жени подали яблочный струдель со сбитыми сливками. Ей часто приходилось оставаться без нормальной еды, и когда выдавалась возможность, она набрасывалась на пищу с упоением.

Чарли наблюдала за подругой и вспоминала их прошлые трапезы, когда сама угощалась так же охотно, как и Жени.

— Не знаю, — проговорила она. — Не представляю себя матерью. Это мне кажется намного сложнее, чем быть медсестрой. Иногда мне снится, что я рожаю очаровательную маленькую девчушку размером с куклу. И она мне говорит, чтобы я ни о чем не беспокоилась, она все знает и будет обо всем мне рассказывать, — Чарли улыбнулась. — Мне нравится этот сон.

— Ты будешь превосходной матерью, — убежденно заявила Жени.

— Я решила, что единственная вещь, которую я могу отдать своему ребенку, это я сама. И я не позволю никому другому ухаживать за ним. Мы будем все больше и больше узнавать друг друга.

— Ты никогда не жила в кибуце, но твой метод воспитания детей смахивает на кошерный. Для Нью-Йорка он просто превосходен.

Обратно в квартиру Жени они шли, взявшись за руки. После долгих протестов Чарли все-таки согласилась занять кровать, а хозяйка устроилась на диване. Жени поднялась рано и оставила подругу мирно спящей. С тех пор она не видела ее, пока маленькой дочери Чарли не исполнилось почти шесть часов.

Тора Джой родилась на неделю раньше положенного — пять минут назад наступило 4 июля, и стране исполнилось 195 лет. У девочки были густые черные волосы, длинные реснички и сморщенное личико.

— Оказывается, не картошка, скорее слива. Правда ведь она красивая? — Чарли широко раскинула руки навстречу подходящей к кровати Жени и обняла подругу с такой силой, что почти повалила на себя.

— Материнская слепота, — заявил Тору, стараясь сохранить серьезное лицо. — Наш ребенок выглядит, как все новорожденные: что-то среднее между Черчиллем и ракообразным, — улыбка, которую он старательно сдерживал, все же прорвалась на лице. — Но она чудесна!

Тора Джой лежала рядом с матерью в небольшой кроватке, и Чарли не могла оторвать от нее глаз дольше чем на минуту.

— Больше шести фунтов, — объявил Тору. Он оставался с женой с начала родов и в больнице пребывал лишь в роли мужа, а не врача.

— Утирал мне лоб, — с гордостью сообщила Чарли Жени, — советовал, как дышать, а сам затаил дыхание, говорил, когда тужиться, и все время держал за руку.

Он первым заметил головку и остальное тельце, показавшееся между ног Чарли — покрытое кровью и связанное с утробой матери.

— Девочка! — закричал Тору и лишь тогда на миг отвернулся и выпустил руку матери.

Чарли глядела на мужа с любовью.

— Роды дались ему труднее, чем мне. Я просто тужилась, а он следил за всем.

— Пустяки, — Тору пожал плечами.

Жени была названа крестной матерью. Она сумела вырваться рано, хотя четвертого июля и дежурила — успела на двухчасовой рейс и еще до четырех оказалась в госпитале Вет Дэвид. Побыв там лишь три часа, она поспешила на последний рейс в Нью-Йорк, чтобы с утра уже объявиться на работе.

Когда она вошла в вестибюль своего дома, сзади кто-то появился из тени. Она почувствовала, что он следует за ней. Жени пошла быстрее, но ощущала, что преследователь приближается. Она подумала, не стоит ли повернуться и попытаться прорваться на улицу, но вспомнила, что в праздничный вечер улица совершенно безлюдна. Он был сзади, совсем уже рядом. Тело сковал страх. Ударит ножом или выстрелит? Нельзя жить одной, было ее последней мыслью перед тем, как он крепко схватил ее за плечо. Жени зажмурила глаза.

Он впился губами в ее губы. «Изнасилование», — подумала Жени. Она открыла рот, чтобы закричать, но его язык проник глубоко в горло, заглушая вопль. Он крепко держал ее за обе руки, рот делал немой, язык кругами носился по внутренней стороне губ.

Руки двигались к талии. К ужасу Жени, насильник оказался нежным. Но еще страшнее было то, что она отвечала на его ласки.

Она открыла глаза, и он ослабил напор.

— Дэнни!

— Привет, Россия!

Она обняла его за шею. Закрыв глаза на этот раз, провалилась в нежное искрящееся пространство. Они пошли назад к лифту.

Поднимаясь, не прикасались друг другу, но пространство между ними становилось осязаемым и заряженным. На шестом этаже они вышли, и Жени провела его к своей двери. Пальцы не слушались. Она неловко копалась с ключами, уронила их на пол. Дэнни поднял, подал ей. Она взяла со смущенной улыбкой и наконец сумела открыть дверь.

— Ты смущаешься, — тихо проговорил Дэнни. — Это тебе идет, красавица.

Жени прошла вперед, включила свет и кондиционер.

— Ужасно жарко.

— В самом деле? Погода просто пугающая.

— Хочешь выпить? — предложила она, застывая на миг.

— Превосходная идея.

Он остался у бара, а Жени принесла из холодильника лимонад.

— Разбавить? — она разлила по рюмкам водку. — Откуда ты взялся?

— Из Калифорнии. Вылетел сразу, как только ты меня позвала.

— Я тебя позвала?

Дэнни кивнул.

— Ясно, как будто по телефону. Я прогуливался вдоль берега в Малибу в сопровождении лишь пеликана и веретенника. Ближайшие люди были в милях от меня. Внезапно твой голос окликнул меня с волн. Мы все трое его отчетливо слышали. Мои пернатые друзья сразу же рванулись к тебе, и я тоже вылетел вслед за ними и вскоре оказался в тени твоего подъезда.

У Жени вырвался смешок:

— А я думала, что ты собираешься напасть на меня, когда вот так возник из темноты.

— И я тебя не разочаровал? — Дэнни подошел к ней сзади, в то время как Жени наклонилась над столиком, чтобы расставить стаканы, пропустил пальцы под мышками, погладил шею. — Я по тебе скучал.

Она выпрямилась, повернулась, коснулась рукой его щеки, потом губ, кончики пальцев наткнулись на его язык. Заглянула в глаза и задрожала, схватила его голову и крепко прижалась губами к его губам.

— Дэнни, — шептала она в его открытый рот, вновь и вновь повторяя имя.

Он кивнул. Их руки встретились, и они направились в спальню. Там встали над кроватью, так сильно прижавшись друг к другу, что их тела пронзила общая дрожь. Слова сами собой возникали в ее голове: «Это было так давно».

Но ее руки помнили, и пальцы помнили; губы тоже помнили. Она расстегнула его рубашку и ощутила соль на его коже. Он пах океаном, и она почувствовала, как в ней самой нарастает прилив.

Сбросив рубашку, расстегнув ремень, он стоптал с себя брюки. Они стояли и, обнявшись, раскачивались. Он опустил молнию на ее юбке, и та упала к лодыжкам. Переступив через юбку, она сбросила блузку, сняла бюстгальтер и снова повернулась к нему:

— Дэнни.

Он снял ее трусики, потом свои, нежно коснулся бедер. Дыхание вырывалось толчками, тело пронзали разряды. Они пошатнулись, но он ее поддержал, медленно, будто в танце, повел к стене. Она прижалась, наклонилась, коснулась пальцем его плоти. Он застонал, отбросил ее руку, прижался к ней всем телом, нашел ладонью ягодицы и вошел в теплый поднимающийся прилив ее любви.