Некромерон - Виктория Угрюмова

Альгерс его почти не слушал.

Медленно подошел к огромному тому, переплетенному в зеленоватую кожу, с золотыми уголками и тяжелой застежкой. Приподнял с натугой. Огромные мускулы его взбугрились, под кожей проступили толстые, как веревки, жилы.

Мы были бы не слишком справедливы по отношению к тому самому единственному терпеливому читателю, коего так прославляли в одной из предыдущих глав, когда б не поведали о том, что произошло накануне.

Не думайте, что наши герои были такими уж беспочвенными идеалистами или самоуверенными типами, вроде тех, что свысока глядят на всех и каждого, заранее зная, что они лучше, умнее, сильнее и талантливее. Вовсе нет. И потому их крайне интересовало, каким образом им удалось одолеть Галеаса Генсена и его мертвое королевство.

Речь не идет о финальном поединке, где слава и честь победителя целиком и полностью принадлежат Такангору Топотану и его фамильному боевому топорику, на исключительности которого так настаивал всеведущий грифон. Но то был конец сражения, исход которого предрешили намного раньше, но вот где и кто?

Зелг да Кассар хоть и был приятно удивлен новыми открывшимися возможностями и талантами, о которых прежде и не подозревал, но в эйфорию по сему поводу не впал и весьма трезво оценивал свои перспективы при открытом столкновении с королем Бэхитехвальда.

Будучи истинным ученым, он предпочитал объективные суждения, пусть даже они умаляли его собственную значимость и авторитет в чародейском мире. Так вот, он категорически настаивал на том, что древнее чудовище, сметавшее армии и народы мановением руки, поглощавшее богов и полубогов, ему не по зубам. Вот скачки с препятствиями по улицам, подворотням и закоулкам Бэхитехвальда в тщетной попытке спастись от Генсена — именно то, что он и мог предложить в качестве самого эффективного средства. И если пару раз удалось удачно сымпровизировать, это еще не значит, что Нерожденный король не мог в любой момент истребить всех, кто попался бы на его пути. Ну, может, военного корреспондента Бургежу не смог, но журналисты, мечтающие получить Пухлицерскую премию, — это, по сути, иные организмы, и проблемы простых смертных их не задевают.

Так самокритично рассуждал Зелг и тем принципиально отличался от нашего старого знакомца — утоплика из колодца. Тот начал с того, что с утра считал себя не простым умертвием, но носителем тайного знания; а ближе к ночи закончил назначением себя на должность величайшего мага современности.

— Представляете, — твердил он всем и каждому, дергая ведро и мешая набирать воду, — лезет из-под воды такое рыло. В глазах плывет, всюду туман, и вдруг — рыло. Я обомлел. А оно, чудовище это, меня в пасть запихивает. Я его и проклял: чтоб ты, говорю, гад, подавился мной! А оно возьми и подавись. Да как! В слякоть. И скажите после этого, что мое слово не имеет заклинательной силы!!! Пускай мессир Зелг ко мне заглянет, я ему опыт передам, подучу маленько. Кто ему поможет, как не мы, старшие товарищи, мастера, хранители тайн?

Когда после сражения честная компания вернулась в замок, отмокла в свое удовольствие в огромном мраморном бассейне с теплой водой («Где вы заказывали такую прелестную плитку, милейший Думгар? — спрашивал король. — У кобольдов? А мне нельзя? По знакомству?») и расселись за празднично накрытым столом, к вящей радости Такангора, который никак не мог понять, зачем мыться, если хочется есть, — состоялся важный разговор.

— Не стоит вам преуменьшать свои заслуги, мессир, — говорил добрый голем. — Вы, несомненно, многое положили на алтарь победы. Разрешите предложить тост за двух главных героев этой битвы: мессира Зелга и милорда Такангора!

Тост вызвал у присутствующих радостное воодушевление, в потолок взлетели пробки, раздался звон бокалов, и настроение у всех стало окончательно праздничным.

— Ах, Думгар! — растрогался Зелг. — Мне приятно, что ты так думаешь…

— Все так думают, — ввернул король. — Послушайте, а это что, действительно немериды? Полное блюдо? Можно одну? А это то самое мугагское вино?

И Юлейн откинулся на спинку кресла, обмахиваясь платочком. Маркиз Гизонга сидел неподвижно, но глаза его стали похожи на два гроссбуха, в которых мелькали цифры.

— Спасибо, господа, — растрогался Зелг. — Угощайтесь. Я просто хотел сказать, что по сравнению с Генсеном я — щенок, у которого еще глаза не открылись, не то что зубы не прорезались.

— При всем уважении к тебе, мой мальчик, ты совершенно прав, — согласился Мадарьяга, приникая к коллекционной бутылке драконьей крови. — Ты держался молодцом, но с тобой я бы рискнул сразиться — теоретически, только теоретически, — а вот с Генсеном — увольте. И мне не стыдно в этом признаваться. Это хуже, чем правда, — это неоспоримый факт. Но больше всего я восхищаюсь нашим славным полководцем. Как ты не побоялся, Такангор?

— Пхе, — сказал честный минотавр. — Еще как боялся. Но кому-то же надо было это сделать. Мессир всем и каждому заявляет, что он убежденный пацифист. Я и подумал, что пасть со славой на поле боя не входило в его планы.

— Что же все-таки происходило? — уточнил Юлейн.

— Тоже мне пухнямский тарантас! — заявил доктор Дотт. — Развели тумси-пумсинские тайны, когда все и так понятно, даже вот ей. — И он указал на безголовое привидение, благоговейно державшее рукав черного халата. — Для тех, кто все еще задумчив, поясняю: Кассария сделала выбор.

— О чем это вы? — удивился генерал да Галармон.

— Сложно объяснить в двух словах, — откликнулся, ко всеобщему удивлению, граф да Унара. — Как я понимаю, вотчина кассарийских некромантов обладает собственной волей и разумом. А посему принимает участие в выборе своего нового хозяина; может не признать наследника, которого официально считают законным; может симпатизировать ему и тогда будет оказывать всемерную поддержку и помощь, а это ох как немало! — Он пошевелил губами и подвел итог: — Хотя я все равно этого не понимаю и никогда не пойму. Но я верно обрисовал ситуацию?

— Совершенно верно, — согласился Думгар, ухмыляясь. — Нельзя пояснить проще и короче. Что значит, умный человек.

Тот, кто может изящно объяснить другим то, что они и без того знают, быстрее всего завоюет репутацию умного.

— Но я ничего не чувствовал, — огорчился Зелг. — А вдруг я ее не понимаю и она на меня обидится?

— Исключено. Обиделась бы — мы бы здесь не сидели, — хмыкнул вампир.

— Все равно странно.

— Привыкай. Скоро ты поймешь, что кассарийскому некроманту странным может показаться только одно — жизнь так называемого нормального человека. А все остальное в порядке вещей.