Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли

Оно принадлежало ему как офицеру предприимчивому и неустрашимому, но не была испытана способность его обнимать обширные и многосложные соображения. Генерал Дохтуров говорил, что хорошо бы идти навстречу неприятелю, но, после потери в Бородинском сражении многих из частных начальников, на места которых поступившие другие, малоизвестные, будучи по необходимости исполнителями распоряжений, не представляют достаточного ручательства в успехе их, и потому предлагает отступать.

Генерал барон Беннигсен, известный знанием военного искусства, более всех современников испытанный в войне против Наполеона, дал мнение атаковать, подтверждающее изложенное мною. Уверенный, что он основал его на вернейших расчетах правдоподобия в успехе или по крайней мере на возможности не быть подавленными в сопротивлении, много я был ободрен им, но, конечно, были удивленные предложением.

Генерал-лейтенант граф Остерман был согласен отступить, но, опровергая предложение действовать наступательно, спросил барона Беннигсена, может ли он удостоверить в успехе? С непоколебимою холодностью его, едва обратясь к нему, Беннигсен отвечал: «Если бы не подвергался сомнению предлагаемый суждению предмет, не было бы нужды сзывать Совет, а еще менее надобно было бы его мнение».

Приехавшему после всех генерал-лейтенанту Раевскому приказано мне было пересказать рассуждение военного министра и мнение каждого из членов Совета. Он изъявил согласие на отступление. Всем одинакового мнения служило руководством предложение военного министра, без всякого со стороны их объяснения причин, и, конечно, не могло быть места более основательному рассуждению.

Разделяя его вполне, князь Кутузов приказал сделать диспозицию к отступлению. С приличным достоинством и важностью, выслушивая мнения генералов, не мог он скрыть удовольствия, что оставление Москвы было требованием, не дающим места его воле, хотя по наружности желал он казаться готовым принять сражение.

В десять часов вечера армия должна была выходить двумя колоннами. Одна, под командою генерал-адъютанта Уварова, чрез заставу и Дорогомиловский мост. При ней находился князь Кутузов. Другая колонна, под начальством генерала Дохтурова, проходила чрез Замоскворечье на Каменный мост.

Обе колонны направлены чрез Рязанскую заставу. Переправы, тесные улицы, большие за армиею обозы, приближенные в ожидании сражения, резервная артиллерия и парки, и в то же время толпами спасающиеся жители Москвы до того затрудняли движение войск, что армия до самого полудня не могла выйти из города.

Князь Кутузов послал меня к генералу Милорадовичу, чтобы он сколько возможно удерживал неприятеля или бы условился с ним, дабы иметь время вывезти из города тяжести. У Дорогомиловского моста с частью войск арьергарда нашел я генерал-лейтенанта Раевского, которому сообщил я данное мне приказание для передачи его генералу Милорадовичу.

Сойдя с лошадей, поговорили мы некоторое время; смотря на Москву, погрустили о ней. Впереди ничего не представлялось нам утешительное, и большой перемены в положении нашем предвидеть было невозможно. От князя Кутузова чего-то ожидали, но не с полною предавались доверенностью.

Арьергард наш был преследуем; генерал Милорадович скорее отступал, потому что неприятель, усиливаясь против отряда генерал-адъютанта барона Винценгероде, показывая намерение ворваться в город, мог прийти в тыл арьергарду. Он послал сказать неприятельскому генералу Себастиани, что если думает он преследовать в самых улицах города, то его ожидает жесточайшее сопротивление, и, защищаясь в каждом доме, прикажет он наконец зажечь город. В условленное время вступил неприятель без боя, и обозы армии, равно как и самих жителей, выходили беспрепятственно; все заставы заняты.

Я наблюдал, какое действие произведет над войсками оставление Москвы, и заметил с радостью, что солдат не терял духа, не допускал ропота. Начальников поражала потеря древней столицы[31]. В Москве было уже мало жителей, и по большей части не имеющих пристанища в другом месте.

Дома были пусты и заперты; обширные площади уподоблялись степям; в некоторых улицах не встречалось человека. В редкой из церквей не было молящихся жертв, остающихся на произвол врагов бесчеловечных. Душу мою раздирал стон раненых, оставляемых во власти неприятеля. В городе Гжатске князь Кутузов дал необдуманное повеление свозить отовсюду больных и раненых в Москву, которых она до того не видала, и более двадцати тысяч их туда отправлено[32].

С негодованием смотрели на это войска. На поле сражения иногда видит солдат остающихся товарищей, не разумеет другой причины, как недостаток средств к их сохранению.

Но в Москве, где есть способы успокоить раненого воина, жизнию искупающего Отечество, где богач в неге вкушает сладкий покой за твердою его грудью, где под облака возводятся гордые чертоги его, воин омывает кровию свои последние ступени его лестницы или последние истощает силы на каменном помосте двора его. Оскорбительное равнодушие столицы к бедственному состоянию солдат не охладило, однако же, усердия их, и все готовы были на ее защиту.

Итак, армия прошла наконец Москву. Недалеко за городом нашел я князя Кутузова и доложил ему о переданном мною повелении его генералу Милорадовичу. Вскоре за тем слышны были в Москве два взрыва и обнаружился большой пожар. Я вспомнил слова графа Ростопчина, сказанные мне накануне, и Москва стыд поругания скрыла в развалинах своих и пепле! Собственными нашими руками разнесен пожирающий ее пламень.

Напрасно возлагать вину на неприятеля и оправдываться в том, что возвышает честь народа. Россиянин каждый частно, весь город вообще, великодушно жертвует общей пользе. В добровольном разрушении Москвы усматривают враги предзнаменование их бедствий. Все доселе народы, счастью Наполеона более пятнадцати лет покорствующие, не явили подобного примера.

Судьба сберегла его для славы россиян! Пятнадцать лет побеждая все противоборствующие народы, в торжестве проходил Наполеон столицы их; чрез Москву назначен путь к падению славы его и могущества! В первый раз устрашенная Европа осмелилась увидеть в нем человека!

Армия наша имела ночлег и растаг 3-го числа в 15 верстах от Москвы. Арьергард, пройдя спокойно чрез Рязанскую заставу и расположив передовые посты в трех верстах от города, ночевал поблизости.

Переправа армии чрез Москва-реку у Боровского перевоза, по множеству обозов спасающихся из Москвы жителей, совершилась с чрезвычайным затруднением и в неимоверном беспорядке. Слышны были пушечные выстрелы в арьергарде, но неприятель не теснил его. Здесь отменено было предложенное военным министром направление на Владимир и решено выйти на Тульскую дорогу.