Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли

Совсем другого человека видел я в Кутузове, которому удивлялся в знаменитое отступление его из Баварии. Лета, тяжелая рана и потерпенные оскорбления ощутительно ослабили душевные его силы. Прежняя предприимчивость, многократными опытами оправданная, дала место робкой осторожности. Легко неискусною лестью могли достигнуть его доверенности, столько же легко лишиться ее действием сторонних внушений!

Люди приближенные, короче изучившие его характер, могут даже направлять его волю. Отчего нередко происходило, что предприятия при самом начале их или уже проводимые в исполнение уничтожались новыми распоряжениями. Между окружавшими его, не свидетельствующими собою строгой разборчивости Кутузова, были лица с весьма посредственными способностями, но хитростью и происками делались надобными и получали значение. Интриги были бесконечные; пролазы возвышались быстро; полного их падения не замечаемо было.

После производства князя Кутузова генерал-фельдмаршалом за Бородинское сражение нашел он нужным иметь при себе дежурного генерала с намерением, как угадывать легко, не допускать близкого участия в делах (по новому «Положению о действующих армиях») генерала барона Беннигсена, к которому отношения его были очень неприязненны, но звание, последним носимое, необходимо к нему приближало.

Получено известие о кончине достойнейшего и незабвенного князя Багратиона. В память его осталось имя 2-й армии на некоторое время, но она уже не существовала.

22-го числа сентября военный министр генерал Барклай де Толли оставил армию и чрез Калугу отправился далее. Не стало терпения его: видел с досадою продолжающиеся беспорядки, негодовал за недоверчивое к нему расположение, невнимательность к его представлениям[33]. Мне известно было намерение его удалиться, и потому, незадолго пред отъездом его подал я рапорт, что, чувствуя себя к отправлению моей должности неспособным, прошу возвратить меня в армию.

Представленный в подлиннике рапорт мой фельдмаршалом оставлен без ответа. Вместе с Барклаем де Толли уехал директор его собственной канцелярии, флигель-адъютант гвардии полковник Закревский, офицер отлично благородных свойств, с которым был я в отношениях совершенно дружеских, разделяя и горести неудачной войны, и приятные в ней минуты.

Остался один близкий мне человек, исправляющий должность дежурного генерала флигель-адъютант полковник Кикин, почтенный благородными свойствами, искренно мною уважаемый. Едва ли кому мог я нравиться, бывши точным исполнителем воли взыскательного начальника, и я не видел доброжелательствующих мне, но завидующих многих. Генерал-лейтенант Коновницын в новой должности своей, встретившись с делами, совершенно ему незнакомыми, затрудняющими его, нашел облегчение в том, что препровождал их ко мне огромными кучами, чтобы на них надписывал я приличествующие решения.

Некоторое время исполнял я это из уважения к нему, невзирая на чрезмерную ограниченность его способностей. Но когда самолюбие воспрещало ему разделять труды со мною, и он думал продолжать мои занятия, для него весьма выгодные, я объяснял ему, что не нахожу удовольствия изыскивать зависимости, когда могу ее избавиться. Не скрывал в то же время сожаления, что должности его обширной и многосложной он исправить не в состоянии.

Коновницын со врожденною ему хитростью, искусно придавая ей наружность простосердечия, говорил всем, что, вопреки его желанию, сколько ни старался он уклониться от возложенной на него должности, не мог успеть в том. Напротив, он в восхищении был от назначения.

До сего доклады фельдмаршалу делал я, и приказания его мною отдаваемы были, но при новом вещей порядке одни только чрезвычайные случаи объяснял я ему лично и заметил, сколько много переменилось прежнее его особенное ко мне расположение[34]. Пронырством не искал я обратить его к себе милости и воспользовался возможностью переехать к себе жить в ближайшую от Главной квартиры маленькую деревню, к фельдмаршалу являлся не иначе, как по его приказанию; с Коновницыным видался нередко, но чаще переписывался, отталкивая поручения его, которые я не имел обязанности исполнять, и в переписке со мною он, конечно, не выигрывал.

Без ошибки могу предположить, что он вредил мне втайне и прочнее! Природа мало создает людей, у которых наружность всегда спокойная, неразгаданная. Коновницын имеет лицо, на всякого рода впечатления одинаково составленное, на котором является изменническое равнодушие, улыбка уловляющей простоты, располагающая к откровенности. Одного не может он покорить – чувства завистливости: оно обнаруживается бледностью, покрывающею лицо его.

В таких отношениях был я с Коновницыным, который охладил ко мне полковника Толя, в дружбе коего доселе не имел я причины сомневаться: обоим им надобно было полное на князя Кутузова влияние, и они вместе успели поселить вражду между ним и генералом Беннигсеном.

Уменьшившиеся мои занятия заставили меня повторить рапорт мой об удалении от должности, но без успеха; итак, остался я принадлежать Главной квартире, свидетелем чванства разных лиц, возникающей знатности, интриг, пронырства и происков.

По сведениям, доставленным партизанами, видно было, что неприятельский авангард, состоящий в команде неаполитанского короля Мюрата, до самой Москвы не имел никаких войск в подкрепление и потому не мог вовремя иметь помощи. Фельдмаршал решился атаковать его. Невозможно было устранить от составления диспозиции генерала Беннигсена, начальника Главного штаба всех действующих армий; не хотелось допустить участия в успехе, в чем по превосходству сил наших не было сомнения; он же сверх того предлагал вести сам войска, предназначенные к первой атаке.

Положение места тщательно осмотрено, сделана диспозиция; первые войска, назначенные к действию, выступили из лагеря в ночи на 6-е число октября, все прочие 6-го числа пред рассветом переправились чрез речку Нару и были в готовности. 1-й кавалерийский корпус генерал-адъютанта барона Меллера-Закомельского, впереди которого генерал-адъютант граф Орлов-Денисов со многими полками донских казаков должны были обходить левый фланг неприятеля и по возможности действовать в тыл; в то же самое время на оконечность фланга направлена была атака генерал-лейтенанта Багговута со 2-м пехотным корпусом, вслед за которым шел 6-й корпус генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого; резервом для них служил 3-й корпус пехотный генерал-адъютанта графа Строганова; 6-й корпус генерала Дохтурова назначен в центр; левое крыло под начальством генерала Милорадовича составлено из 7-го корпуса генерал-лейтенанта Раевского и войск, бывших в авангарде. В резерве были вся гвардия и кирасирские полки; фельдмаршал при них находился.