Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев

Это была разведшкола. Знаменитая «сто первая», которая потом стала Краснознаменным институтом.

В разведшколе Леонид Макаров познакомился со своим тезкой Леонидом Шебаршиным.

Жили напряженно и весело. Чай был любимым их напитком. Водку не пили (и портвейном не увлекались), и это не просто утверждение ради какого-нибудь модного веяния или обеливания того времени, — так оно и было: спиртным действительно не увлекались.

А вот чай был. И много. К чаю специально сушили сухари: на батарею клали несколько листков писчей бумаги, сверху раскидывали ломтики черного и белого хлеба. Вечером, когда ложились спать, клали хлеб, утром, просыпаясь, снимали урожай сухарей.

Иногда девушки в столовой, зная о любви слушателей к сухарям, сушили их сами, горкой выставляли на подносе… Вкусно было.

Макаров признается, что именно Шебаршин научил его пить настоящий чай. На курсе их был еще один такой подлинный «чаевник», который понимал толк в «солнечном напитке», — Гургенов, впоследствии также ставший генералом. Вот вдвоем с Шебаршиным они и образовали пару таких «гуру», которые приучили к настоящему чаю всю разведшколу.

С тех пор Макаров никогда не пьет чай с сахаром, поскольку сахар убивает тонкий вкус божественного напитка, никогда не заваривает в чайнике, потому что это — убожество, заваривает только в стакане, при этом следит, чтобы стакан был не граненый, а гладкий, с тонкими стенками. В граненом стакане чай получается совсем иным, чем в гладком.

Кстати, в деревянных домиках разведшколы, где они жили, граненые стаканы не водились, на подносе обязательно стоял графин со свежей вкусной водой и два тонких стакана.

— Когда рано утром в «Лесу» Шебаршин приходил на работу, то дежурный первым делом приносил ему в кабинет чай в подстаканнике, — вспоминает Макаров, — иногда с ломтиком лимона, иногда — без, но обязательно без сахара.

Шебаршин собирал редкие сорта чая, можно сказать, коллекционировал их, иногда заваривал по щепотке, чтобы попробовать, насладиться, отпивая от стакана по глотку, смакуя каждую каплю. И действительно, только у него можно было попробовать какой-нибудь «Симба-ти» — «Львиный чай», выращиваемый в Танзании на небольших полях, примыкающих к подножию горы Килиманджаро, или редкий красный чай с вулканических плантаций острова Маврикий. У Шебаршина имелись такие сорта чая, которых не было больше ни у кого в Москве.

Как-то Макаров сидел у Шебаршина дома, корпели над бумагами, обговаривали «текучку» — текущие дела, — и Шебаршин, обложенный бумагами по самый подбородок, попросил Макарова:

— Прошу тебя, сходи на кухню, завари чайку. Без чая, мне кажется, в этой горе макулатуры не разобраться, — он обвел рукой пространство.

Макаров прошел на кухню, в настенном шкафчике нашел пачку чая, вскрыл ее и заварил два стакана. Принес в комнату, где они работали.

Шебаршин глянул на Макарова неожиданно подозрительно, схватил стакан с чаем, поднес его к носу, понюхал, потом с шумом втянул в себя запах, — действовал, как опытный дегустатор.

— Ты какой чай заварил? Где взял его?

Макаров объяснил.

Лицо Шебаршина неожиданно перекосилось, казалось, что он сейчас заплачет, а он действительно чуть не заплакал: чай, который так неосторожно заварил Макаров, был очень редким, урожай его был ничтожно малым, Шебаршин буквально пылинки с него сдувал — и вот такая незадача.

…Когда мы прощались с Макаровым, он оставил мне свои заметки о Шебаршине. Предлагаю их вашему вниманию.

Остается добавить только, что Макаров Леонид Алексеевич дослужился до звания генерала и при Шебаршине входил, скажем так, в состав «директората» службы внешней разведки.

«В жизни мне посчастливилось встречаться со многими интересными, яркими людьми, вызывавшими уважение и выделявшимися достоинствами, такими, которых в силу наивного желания хотелось бы “догнать” в своем развитии. Гораздо реже встречались те, кто подкупал своей душевностью и давал несомненные основания восхищаться ими, понимая при этом их недостижимость. Таким человеком в моей жизни был Леонид Владимирович Шебаршин.

Конечно, осознанность масштаба его личности пришла не сразу; потребовалось время, жизненный опыт и продолжительность общения.

Душевно красивая, многогранно одаренная, морально чистая и светлая личность. Истинно русский интеллигент в подлинном смысле этого слова. Когда задумываешься над тем, что он родился и вырос в рабочей среде, где, казалось бы, мало было предпосылок “принять эстафету”, то невольно возникает вопрос: откуда все это? Да, образование, во многом постоянное самообразование и совершенствование, но и этого, пожалуй, мало. Для всякого бурного роста прежде всего нужны хорошие семена. Значит, родовой корень был крепкий, от которого и взошел такой самородок. Спасибо за это его родителям и предкам.

Мы познакомились с ним в сентябре 1963 года в Москве, в разведшколе, где год учились на одном отделении.

Оно насчитывало человек 25, и большинство слушателей пришло “со стороны”, из различных ведомств и организаций. Почти все они уже где-то побывали за рубежом и принесли в нашу среду свой опыт работы и впечатления от различных стран. Поэтому общение с ними для нас, кто не работал еще за границей (а таких среди нас оказалось мало), был и интересен, и познавателен.

Уровень развития и общеобразовательной подготовки многих был довольно высокий. Достаточно сказать, что из нашего отделения в последующем вышел, насколько знаю, один доктор исторических наук, пять генералов, два из которых вошли в руководство Службы.

Среди слушателей отделения уже тогда выделялся Леонид Шебаршин — обаятельный, доброжелательно настроенный, собранный эрудит-книжник. Он приятно удивлял своими разнообразными знаниями, логикой рассуждений, культурой речи и дружелюбной иронией. Мысленно я отдавал ему пальму бесспорного первенства в нашем отделении.

Мне не довелось работать с Леонидом Владимировичем за рубежом, поэтому об этом периоде его жизни расскажут другие. Слышал только, что путь его был тернистый, со своими трудностями и неизбежными волнениями.

Встретились мы с ним в работе только после того, как он стал руководителем советской внешней разведки.

В этом качестве он предстал передо мной как волевой, требовательный, хорошо организованный, не любящий пустопорожних разговоров (no nonsense), четко формулирующий задачи, обладающий завидной эрудицией и памятью человек, с аналитическим складом недюжинного ума и глубоко, без трепета сознающий возложенную на него ответственность не только перед начальством, но прежде всего перед Отечеством и историей.