Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев

Был снисходителен к слабостям других, если они в его глазах были простительными. О его щадящей людские слабости доброжелательности можно привести такой пример. Как-то я разговаривал с его родственницей об одном человеке, вызвавшим удивление своим поступком. Родственница высказалась об этом человеке критически, а я заметил: “А вот Леонид говорил о нем хорошо”. На что мне родственница ответила: “А вы, что, не знаете, что Леонид Владимирович ни о ком не сказал ни одного плохого слова!”. Конечно, это было не совсем точно, но было характерно для Шебаршина.

Трезво оценивая людей, не концентрировал свое внимание на какой-то одной стороне, будь то достоинства или недостатки, но, когда не требовали интересы дела, воздерживался от высказывания оценок людям, тем более “развернутых”. Если не по делу, значит, болтовня, которая к тому же может обидеть человека (ежели передадут ему) или даже может быть использована в ущерб.

Никогда не кичился достигнутым им положением, не позволял себе показать свои знания, лучшее понимание проблем, если речь не шла о чем-то принципиально важном для него самого.

Ценил и берег дружбу. Болезненно воспринимал исчезновение “друзей” после своей отставки. Терпеть не мог славословий в свой адрес. Если кто-то заводил подобную речь, всегда останавливал подобные попытки, стараясь не обидеть человека. В одном из таких случаев он мне привел слова древнего мыслителя. “Один мудрец сказал: «Я хуже, чем вы говорите, но лучше, чем вы думаете»”. И рассмеялся.

Был бессребреником. Никогда не копил, не стремился к приобретениям, украшениям. На стенах его двухкомнатной квартиры (скромной для человека его должности) висели пара небольших ковров восточной работы, картины — все это были подарки друзей, а также семейные фотографии. Помогал материально друзьям. Когда у жены его покойного друга и коллеги сгорела дача, он помог ей построить новый дачный домик.

Хорошая, умная, блестяще написанная книга была в течение всей жизни неизменной целью его поисков в магазинах и у букинистов, как у нас в стране, так за рубежом. Она же, книга, была и его отдохновением, радовала, давала новые знания и наслаждение. В часы отдыха любил слушать музыку, разную, но не попсу. Увлекался шахматами. Телевидение игнорировал, как что-то непозволительное. Любил разгадывать кроссворды на английском языке, для поддержания уровня знаний и в качестве гимнастики для ума.

Был нетребователен в еде (“Есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть”). Предпочитал простую русскую пищу: картошку, квашеную капусту, соленые огурцы, блины. Оставшись холостяком, всегда спрашивал в гостях: “А суп есть?”. Моя жена это знала и всегда готовила к его приходу борщ или свежие щи.

Любил жизнь, но не мыслил ее себе как простое продление бесцельного существования. Жизнь без встреч, без дружеского общения, без пусть даже ограниченного возрастом и недугами движения, без чтения — была для него бессмысленным делом, как что-то нереальное. Хотя в последние годы здоровье его стало сдавать, не любил ходить по врачам и обрывал всякие разговоры о своем здоровье и о готовности помочь ему.

Леонид Владимирович трогательно любил внуков, заботился о них, гордился их успехами.

На моей памяти, с конца 80-х годов, у него в доме всегда были домашние животные. Сначала — большая и умная собака, бассетхаунд Глория (Глаша), и вторая собака тибетской породы лхаса апсо, Макс, затем маленькая домашняя собачка Ксю-Ша, которая ухаживала за Ниной Васильевной и помогала по хозяйству. Остальных, в том числе и хозяина, встречала пронзительным лаем. Собачонка эта была задириста, устраивала потасовки с котом в борьбе за свои права в доме. Леонид Владимирович делал вид, что этот лай ему не по душе, что хочет приструнить собачку, но на самом деле был к ней привязан. После смерти жены собачку забрали, и в доме остался один кот Бася, большой и красивый, которому позволялось все. Несколько лет тому назад в квартире сделали большой ремонт, но кот скоро ободрал все углы, и это ему простилось. Хозяин горевал шутливо по этому поводу, для вида ругал при людях кота, но постоянно его баловал. Кот скрашивал последнее время его одиночество, хотя и досаждал тем, что по утрам будил, требуя к себе внимания и корма.

Длительная болезнь жены сильно подкосила Леонида Владимировича. Он преданно и заботливо за ней ухаживал, сочувственно переживал. И надо же было так случиться: он заблаговременно пригласил большой круг гостей на свое 70-летие, а приглашенные оказались вынужденными придти в день его юбилея на похороны Нины Васильевны.

После ухода в отставку Леонид Владимирович чувствовал себя “отключенным от системы”. Столь резкий переход от напряженной и ответственной работы на пользу Отечества к хоть и предполагаемой, но все же внезапной остановке, такое выпадение в небытие не могло пройти бесследно для его здоровья, не говоря уже о настроении.

В первый период свободной жизни он был приятно тронут вниманием, которое проявляли к нему за рубежом — приглашали на различные международные конференции и встречи ветеранов разведки для обсуждения злободневных вопросов современности. Приглашают, значит, признают опыт советской разведки, хотят послушать нашего человека. Но вскоре это ему надоело своим однообразием и безрезультатностью разговоров свободных от обязательств людей.

Позднее на это грустное настроение наложилась болезнь жены, события в стране, которые он столь болезненно переживал. Выход из подобного состояния он искал в новой работе, которая позволила ему и его коллегам помочь многим людям, как бывшим сослуживцам, так и честным людям вообще. Круг его общения оставался широким, в том числе и по диапазону политических ориентаций его собеседников. Однажды он в шутку сказал мне, что коллеги из параллельной службы, увидев его встречу с одной оппозиционной дамой, наверно, отнесут его к диссидентам.

В последний год его самочувствие заметно ухудшилось. За два месяца до его ухода из жизни я заехал к нему домой. Он спустился на лифте и прошел метров 20 до калитки, чтобы впустить меня во двор. Когда мы шли к его квартире, он сказал: “Вот, кажется, что сделал? Спустился на лифте, прошел всего ничего, а дышать уже почти не могу, слабость”. Но курить так и не бросил.

Часто употреблял в обращении к друзьям слово “миляга”. Это, видимо, сохранившееся из детства, из оставшейся ему родной Марьиной Рощи.

Те, кто не читал книг Леонида Владимировича и кого заинтересует личность этого одаренного человека, Слуги Отечества, советую их прочесть. Полезно. Особенно его последнюю книгу “И жизни мелочные сны”, в которой он выплеснул свои потаенные чувства и настроения человека, сознающего законченность активного периода своей жизни и ностальгически воспроизводящего прошедшее. Щемящую тоску вызывает ее чтение!