Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не так-то легко бороться с этим! — вздохнул я.
— Послушайте, Жаке! — Кенжетай, обычно серьезный, вдруг лукаво посмотрел на меня. — Я вам не сказал, что тоже прихожусь племянником нашему Кунпеису по линии матери. Если по-родственному, то он не вправе обидеться… Хотите, посадим его в рваную галошу, и пусть посмеются люди. Вам ничего не надо будет делать, только поддакивать в нужном месте!..
— Что же это за «галоша»? — поинтересовался я.
— Да все очень просто… Понимаете, у дядюшки Кунпеиса есть слабое место — зрительная память. Он быстро забывает лица знакомых. Как-то, к примеру, навестил его сын одного из его старших братьев, живущих в другой области. Приехал вместе с женой, и дядя Кунпеис целый день потчевал его с великим почетом. Вечером дядю вызвали куда-то, а вернувшись, он увидел у порога своего дома какого-то постороннего человека. «Эй, убирайся отсюда, бродяга! — заорал Кунпеис. — В прошлый раз здесь тоже один такой околачивался, а потом я лучшего индюка не досчитался!..» Молодого гостя чуть удар не хватил. Еле-еле разъяснили ему родственники дядюшкину слабость…
Нельзя сказать, что меня очень обрадовала затея Кенжетая, но отговаривать его я не стал. К вечеру мы оказались уже возле дома Кунпеиса, и Кенжетай попросил шофера дать несколько долгих требовательных гудков. Шофер так постарался, что из дома высыпала вся кунпеисова семья.
Увидев самого Кунпеиса, Кенжетай торопливо вывалился из машины, бросился прямо к нему:
— О, дядюшка, суюнши — одари меня за хорошую весть! В этой машине сидит твой ближайший родственник, с которым ты еще не виделся… Помнишь своего знатного родственника по шестому колену Шарипбая? В тридцать третьем году он сдал своего самого младшего сына в детский дом, и тот вырос в чужих краях. Ведь ты сам всегда говорил, что если «кобеля тянет туда, где он наелся, то мужчину — туда, где он родился». Вот почему он приехал в соседний район на должность судьи. Первым делом он решил навестить вас, так как много слышал о ваших достоинствах!..
При этих словах Кенжетай широко открыл дверцу машины и почтительно приложил правую руку к груди. Вот уж не думал я, что в нем таятся такие артистические способности. Но делать было нечего, пришлось выходить.
С некоторым опасением посмотрел я на старика Кунпеиса. Но, по-видимому, его зоркие глаза застлал туман. К тому же слово «судья» подействовало на него куда сильнее, чем слово «родственник». Задыхаясь от волнения, наступая второпях на подол длинного домотканого халата из верблюжьей шерсти, он бросился вперед и сжал меня в своих объятиях. Я не успел еще выйти из машины, и он висел у меня на шее, горько рыдая.
— О, бедный мой Шаке! Не подтверждает ли наша встреча, что «мертвые воскресают и погасшее воспламеняется вновь!» Ведь мы были настолько близкими родственниками с ним, что не позволяли между семьями кровосмешения… О время, время! Сколько хороших людей взяло ты от нас! Чьи только кости с тех пор не грызли голодные волки!.. А мать твоя! Какой была она замечательной женщиной! Матерью семи джигитов была, а остался лишь ты один! Теперь ты — единственный продолжатель рода!..
Старик продолжал голосить, а мне было неловко. Судьба неизвестного мне Шарипбая взволновала меня до глубины души. Действительно, нелегкие были те годы, а потом война. Сколько людей погибло. До сих пор через газеты, журналы и по радио ищут матери потерянных детей, дети — отцов, братьев и сестер. Ведь я тоже один из них!..
Вся обида на старика Кунпеиса сразу выветрилась из меня. Видимо, чувства мои отразились на моем лице. Посмотрев на меня, в один голос заревели сбежавшиеся женщины. Теперь я возмущался в душе легкомыслием Кенжетая, но он спокойно стоял в стороне и только печально кивал головой.
А мне уже хотелось поднять обе руки к небу и признаться во всем. Даже нужные слова сложились в голове: «Простите меня, аксакал, но я не имею близких отношений с вашим родом. Разве лишь, что я тоже сын казахского народа. Так что не волнуйтесь из-за меня, не лейте напрасных слез. К тому же никакой я не судья. Рядовой газетчик, не очень влиятельный при этом…»
Кенжетай не дал мне и рта раскрыть:
— Об остальном поговорим потом, когда гость отдохнет с дороги, утолит голод…
Он поспешил взять меня под руку и так при этом сдавил ее, что я чуть не вскрикнул. Мы прошли в дом. Видимо, слово «судья» подействовало на всю семью, и никто не заходил к нам в комнату. Кенжетай, боясь осуждения с моей стороны, тоже поспешил выйти. Он сослался на то, что следует помочь шоферу. Я остался один в богато убранном помещении для почетных гостей.
И тут я понял всю несуразность своего положения. Конечно, виноват во всем Кенжетай, но и я неправ. Следовало с самого начала отказаться от сомнительной затеи. Теперь я оказался в положении верблюда, с которого можно безнаказанно ощипывать шерсть. Но и хозяин дома хорош. А что, если бы не назвал меня его племянник судьей? Вряд ли бы столько слез было исторгнуто из глаз аксакала. Ну, а как бы поступил аксакал, узнав, что гость из другого казахского рода и племени, я уже знал…
Открылась дверь, и вошел сияющий Кенжетай.
— Баран уже зарезан, чай поставлен! — радостно сообщил он мне.
— Все это хорошо, Кенжетай, и по праву родства вы имеете право на шутки. Но при чем здесь я, совершенно посторонний для вашей семьи человек?!
— Никакого позора здесь нет, Жаке! — возразил Кенжетай. — Если бы вы знали моего дядюшку так, как я, то ни минуты бы в этом не сомневались. Думаете, он действительно так уж предан старым законам? Нет, все это ерунда. На совести его немало предательств по отношению к самым близким родственникам.
