Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы бы знали, какой счастливой чувствует себя она в эти дни! Щедрость ее не знает границ: словно родной сын вернулся с фронта живым и невредимым. Чем только не закармливает она меня, как будто я приехал бог весть с какого голодного края.
И суетится так, словно не я один, а, по крайней мере, сотня прожорливых гостей у нее в доме. Таково гостеприимство моего народа…
С ее сыном мы были ровесниками и никогда не разлучались друг с другом. Много раз я ночевал у тети, и не одно стеганое одеяло изорвали мы с ним, борясь прямо на постели. Сколько раз получали мы взбучку за это от сурового зятя!..
В тот день я, по установившейся привычке, сразу же поехал к ней. Весь аул, как водится, собрался у нее, услышав о моем приезде. Один за другим прибывали из далеких аулов родственники.
— Емберген!.. Ойбай-ау, куда запропастился Емберген?!
Бывает же такой голос у женщин. Резкий и неприятный, словно перекисший айран, хватающий за горло. Да еще пользуются им не в меру.
— Эй ты, сатана-неряха, к нам родственник приехал, а где же твое уважение к нему?!
Это одернул ее кто-то из стариков. Другой аксакал заговорил помягче:
— Слушай, кликуша в платке, он же ровесник твоему мужу. Вот и следует подойти к нему, поздороваться повежливей, а не вопить почем зря.
Он это правильно сказал. Ровесники у нас считаются друг другу родственниками.
— Эх вы, незадачливые весельчаки! Да разве могу я, если сын лежит при смерти… — послышались глухие, горестные рыдания. — Где же этот проклятый Емберген?!
— Говорят, что он на остров уехал, где колхозные табуны.
— Что же мне теперь делать?!
Слова ее как ножом полоснули по сердцу. Что же с ее сыном?.. Попросив разрешения у собравшихся, я выбрался скорее на улицу. Женщина сидела у порога юрты среди тех, кто не поместился в середине…
Я узнал ее сразу. Да и трудно было не выделить ее в празднично одетой толпе женщин. Не то чтобы она была бедно одета — наоборот: на пальцах блестело множество колец и перстней, запястья охватывали тяжелые литые серебряные браслеты работы местного ювелира, в ушах висели большие золотые серьги. Но сама женщина была босая, а одна из опущенных до щиколотки штанин разорвана была сверху донизу. Из-под грязного платка выбивались длинные и взлохмаченные волосы.
Молодая хорошенькая женщина подтолкнула ее локтем, кивнув на меня:
— Погляди, вот вышел твой ровесник!
Взлохмаченная женщина посмотрела на меня, наклонив голову и спросила, как положено, даже с определенным в таких случаях юмором:
— Как доехали, ровесник? Благополучно ли добрались твои кони до наших мест? Неужели ты только признаешь свою дряхлую тетю, а остальные для тебя не существуют!..
Ее поддержала вышедшая следом тетя Балжан:
— Эх ты, незадачливый верблюд. Смотри, какой удобный момент: ровесника твоего как раз нет дома. Что же тебе теряться!..
Так уж принято шутить у нас, но я оборвал это представление.
— Вот что, шутить будем потом, — сказал я решительно. — Если мальчику так плохо, то надо немедленно послать за врачом!
— Да ну, разве в нашем ауле удержатся настоящие доктора. Мы даже сами послали на учебу в Алма-Ату дочь моего дядьки. Думали, что закончит медицинский институт и к нам приедет. Но она, как только сделалась докторшей, сразу нашла себе умного мужа и укатила с ним куда-то. А к нам, слава богу, фельдшер из центральной усадьбы наезжает, и то хорошо. Вчера он как раз и уехал. Что же делать теперь?..
— Давайте хоть я посмотрю!
У меня была с собой дорожная аптечка, и я пошел за ней в дом. Услышав о моем намерении, тетя покачала головой:
— Какая-то злая судьба у этой женщины. Как только исполняется ребенку четыре или пять лет, аллах забирает его к себе. Это уже четвертый…
— Все же надо посмотреть!
— Только чтобы разговоров потом не было. Сам знаешь, как у нас в ауле. Я накануне была у нее. Не жилец уже мальчик на белом свете. Еле шевелит ресницами…
И все же я решил пойти к больному ребенку. Когда я воспитывался в детском доме, люди полушутя-полусерьезно называли меня «маленьким доктором». Дело в том, что мне поручили руководить аптечным уголком и помогать прикрепленному к нам врачу. А врачом, навещавшим детский дом, был знаменитый в то время Надырша. Султангиреев, один из первых наших докторов. Он совершал у нас еженедельный обход, прописывал лекарства, а серьезно больных отправлял в районную больницу. Нечего и говорить, что я сопровождал его при каждом обходе, получал по его рецептам необходимые лекарства в аптеке и делал многое другое.
У меня была отличная память, и я тут же запоминал название лекарства и его предназначение, тем более что доктор-аксакал переводил все, что было возможно, на казахский язык. Со мной он разговаривал как равный с равным, давал читать медицинские справочники. Если бы не война, то быть бы мне и в самом деле врачом…
Прихватив аптечку, я вышел из дому. Еще издали услышал я чей-то крик:
— Эй, люди, не видели ли вы, где шляется моя баба?!
Это кричал муж несчастной женщины. Заметив меня рядом с ней, он расчувствовался, принялся тискать и дружески пощипывать меня:
— Здорово, ровесник!.. И толстый же стал. Как бурдюк!..
И тут я узнал его, своего ровесника, которого помнил еще мальчиком. Настоящим великаном сделался он. Раза в полтора выше меня, плечи — косая сажень. Зато волосы уже здорово поредели, и выглядел он немного старше своих лет. Было видно, что
