Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

Первое, что сделал Пизон, встретившись с Германиком, — это налетел на него с руганью, обвиняя в том, что Германик нарочно медлил с помощью, так как надеялся, что Пизон погибнет. Худшего оскорбления, заявил Пизон, он не получал никогда в жизни. И разумеется, этого Германику не простит.

От такой наглости даже уравновешенный Германик мог выйти из себя. Но он сдержался, так как Пизон был значительно старше годами, и Германик ограничился лишь тем, что резко оборвал поток ругани и холодно заявил, что Пизон может считать аудиенцию законченной. Пизон тут же повернулся и ушел. На следующий день бури уже не было, и он отправился в Антиохию.

По прибытии на место новой службы Пизон принялся действовать. Первым делом он занялся армией: став во главе расположенных в Сирии легионов, сместил всех офицеров, которые ему показались слишком требовательными и дисциплинированными, а значит, не годились для осуществления намеченного плана. На освободившиеся должности Пизон назначал своих ставленников — тех, кто выказывал ему личную преданность, а также таких, которые отличались грубостью и распущенным поведением. Вместе с этим он щедро раздавал солдатам подарки, всячески потворствовал им, поощрял вольности, недопустимые в римском войске. Эти меры принесли ожидаемый Пизоном результат: в короткое время армия разложилась настолько, что напоминала скорее не армию, а разнузданную толпу. Солдаты самовольно покидали расположение лагеря, пьянствовали, грабили местное население, устраивали в городах целые побоища. Все они при этом обожали Пизона, позволявшего им вести такую веселую жизнь, и в один голос называли его отцом легионов. Разумеется, беспорядки в войске Пизон намеревался списать на плохое управление со стороны Германика и доложить о том Тиберию.

От мужа не отставала и Планцина. Она, нарушая правила поведения, приличествующие женщине, сама принялась командовать армией, организуя конные учения и занятия маршировкой. При этом она явно пародировала Агриппину, которая была известна своим героическим поступком — принятием на себя командования солдатами возле моста на Рейне. Планцина из кожи вон лезла, насмехаясь над Агриппиной и Германиком, во весь голос рассказывая солдатам разные несусветные сплетни про них. И многие из солдат выражали удовольствие по случаю того, что ими командует такой веселый начальник, как Планцина.

Обо всем, что происходило в Сирии, Германику становилось известно. Он злился, но понимал, что если немедленно ринется восстанавливать там порядок, то сыграет тем самым на руку Пизону, который явно этого добивается. Агриппина тоже не советовала мужу ехать, а предлагала подождать, чтобы посмотреть, до какого абсурда доведет Пизон обстановку в подчиненной ему провинции — и тогда, во-первых, станут более понятны его цели, а во-вторых, Германик получит полное право применить к негодяю самые крутые меры воздействия.

Германик решил заняться другими делами, тем более что появились весьма неотложные. Немедленного вмешательства

требовала Армения, оставшаяся без царя; Нет, царь Вонон не умер, а просто был изгнан соотечественниками. (Кстати, этот Вонон, прихватив с собой казну, сразу же отправился в Сирию, под крыло Пизона и Планцины, благоволения которых добился при помощи щедрых подарков.) При Вононе Армения не могла считаться очень надежной провинцией, так что потеря для Рима была небольшая. Германик выяснил, что народ Армении и даже большинство знати, хотят призвать на царство Зенона — сына понтийскош царя Полемона. Зенон с юных лет жил среди армян, усвоил их обычаи, образ жизни и язык. И, как сообщили Германику, был лоялен к Риму. Не теряя времени, Германик отбыл в Армению и там, в городе Артаксате, с полного одобрения местной аристократии и при большом скоплении народа, возложил на голову Зенона царский венец. Теперь имя Зенона, по названию города, в котором он стал царем, было — Артаксий.

Кроме этого Германик добился окончательного превращения Каппадокии в римскую провинцию и посадил там правителем легата Квинта Верания. Усилиями Германика жители Коммагены, также оставшейся без царя, приняли к себе управителем Квинта Сервея.

Германик оставался верным себе — он служил отечеству, не обращая внимания на интриги, которые плетутся против него.

В это время в Германии началась междоусобная война. Царь восточных германцев-готов Маробод поднялся против херусков, возглавляемых Арминием и его ближайшим сподвижником и дядей Ингвиомером. Восточные германцы не враждовали с Римом, по крайней мере до боевых действий дело не доходило. Но Маробод, считавший себя — и не без основания — гораздо более сильным вождем, чем Арминий, завидовал ему. Племена готов, бургундов и вандалов были гораздо многочисленнее северных и западных племен, а их владения с северной и восточной стороны могли простираться безгранично далеко — только иди и Завоевывай все новые и новые земли. И Маробод, пользовавшийся среди своих народов огромным влиянием, полагал, что мог бы возглавить союз германских племен.

Но Арминий опередил его, объединив херусков, хаттов и марсов в борьбе против Рима. А уж победа над легионами Вара вообще поставила Арминия в положение едва ли не божества, что наполнило душу Маробода черной завистью. Когда пришел Германик и принялся громить армию херусков и марсов, Маробод, хотя к нему и обращались за помощью, ничего не сделал, чтобы помочь Арминию. А ведь победа Арминия могла быть обеспечена, если бы Германику пришлось сражаться еще и со свирепыми и искусными в бою воинами Маробода. Теперь уже Арминий имел право обижаться на своего восточного завистника.

Но в свою очередь Маробод ничем не помог и Риму в войне с Арминием. Поэтому, когда союз западных племен напал на Маробода и тот, терпя поражение за поражением, обратился за помощью к Тиберию, то получил отказ. С чего бы это Рим стал помогать племенам, не поддержавшим его?

С другой стороны, Тиберий не хотел оставлять без внимания войну Арминия с Марободом. Этим надо было воспользоваться! Пусть варвары режут друг друга: чем больше их погибнет, тем спокойнее будет жить империя. Но и Маробода не следовало делать врагом, хотя бы из опасения, что варвары могут помириться, и тогда их объединенное войско пойдет на Рим.

Германик был занят своей миссией на Востоке. Но он и не годился для тех планов, что созрели в голове Тиберия. Прямолинейный Германик непременно принял бы сторону Маробода, исходя из того, что враг врагов Рима — друг. А варвар по определению не может быть другом. Туда следовало послать не Германика, а совсем другого человека.

Тиберий решился отправить туда своего сына — Друза Младшего. Пришла наконец пора ему проявить себя в настоящем деле. Снабдив сына советами и порядочным войском, император благословил его. Советы отца были просты и сводились к одному: прибыв на место, занять выжидательную позицию, предоставив Арминию и Марободу самим решать свои проблемы. А потом действовать по обстановке.

Друз Младший пошел дальше. Разбив лагерь на правом берегу Дуная, он начал по отношению к племенам, не вовлеченным в войну, проводить политику хитрых провокаций. Его люди по ночам нападали на мирные селения, убивали детей и стариков и оставляли на месте преступления улики, указывавшие то на воинов Арминия, то на подданных Маробода.

В итоге заварилась такая каша, в которой ничего невозможно было разобрать: все воевали против всех. Один Друз сохранял нейтралитет, якобы ни во что не вмешиваясь. Германцы благополучно истребляли друг друга, Арминий наседал все мощнее, и наконец Маробод, едва сумев вырваться из окружения, прибежал в лагерь к Друзу и попросил убежища. Он обещал, что восточные германцы поклянутся в верности Риму на вечные времена — только бы Друз двинул против Арминия свои легионы.

Друз поступил так: он согласился начать войну с Арминием, но поставил условие — Маробод должен был отправиться в Рим заложником. Это для гарантии, что его подданные не ударят римлянам в спину. Что делать, Маробод согласился.

Восточные германцы поклялись, Друз двинулся на Арминия и оттеснил его — херуски и марсы, еще не забывшие сокрушительных поражений от солдат Германика, сражались не очень храбро и при первой серьезной опасности убегали с поля боя.

Маробод приехал в Рим в качестве то ли союзника, то ли почетного пленника. Второе, наверное, более правильно. Его обласкали (Тиберий все же не удержался от того, чтобы не попенять Марободу на его невмешательство, стоившее Риму многих жизней) и отправили в Равенну, где он потом прожил в роскоши, но без права покидать место жительства, в течение шестнадцати лет, пока не умер от старости и тоски по родине.

В Риме опять был повод для празднеств. Сенат постановил присудить триумфальные украшения и Друзу Младшему — за Германию, и Германику — за Каппадокию, Армению и Коммагену.