Право на совесть - Николай Хохлов

Яна взглянула на меня искоса и подбросила совсем тихо:

— Или, может быть, ты очень хочешь, чтобы было так?

— Возможно… Конечно… Очень хочу, чтобы было именно так.

Яна поправила завернувшийся обшлаг моей рубашки и сказала, обняв мою руку:

— Ладно, Коля. Делай так, как хочешь и, как веришь. Ты прав. Мы обязаны считать, что Георгий Сергеевич тебя поймет и не выдаст. Выбора у нас нет. Это самое честное, что мы можем сделать. Даже, если нам и суждено ошибиться.

В ночь с десятого на одиннадцатое ноября в Москве выпал снег. Утром механические дворники засуетились на главных улицах и шоссейных магистралях. Широкими, косыми рылами они сталкивали снег к краям дорог и выбрасывали вдогонку струи снежной пыли из-под круглых метел.

В два часа дня, когда мы выехали на шоссе, ведущее к Новогорску, асфальт был уже чистым и зигзаги коричневого песка размяты шинами. Я сидел в заднем углу машины и смотрел на уносившиеся назад, к Москве, ровные горки сметенного снега. Студников обернулся с переднего шденья.

— Между прочим, Пильц вернулся с той стороны, — сказал он. — Помните Пильца?

Его слова были обращены, вероятно, ко мне, а не к Окуню. Студников, как начальство, мог сам решать, о чем ему говорить в присутствии шофера. Я же предпочел ответить нейтрально:

— Помню. Тот, который предлагал работать самостоятельно.

— Точно, — кивнул Студников. — Насчет самостоятельности у него, конечно, ничего не выйдет. Мы тоже не лыком шиты. А вот сходил он туда неплохо. Бродил по местам для нас интересным. Даже принес несколько удачных фотографий.

Окунь вынул руку из кожаной петли над окном и начал открывать свой портфель.

— Фотографии неплохие, — подтвердил он. — Только жаль, что нужного нам человека Пильц не сумел ни сфотографировать, ни даже увидеть.

— Да, это плоховато, — согласился Студников. — Хорошо бы ребятам показать личность объекта так, чтобы запомнили и, главное, узнали. Кстати, вы помните снимок за столом? Ну тот, единственный, который у нас по этому человеку? Так вот, источник, через который мы этот снимок получили, завалился. Тот самый, который с краю сидит, круглолицый и лысеватый. Ему, между прочим, было приказано не размениваться на мелочи, а он, дурак, взял да полез в какой-то секретный ящик, да еще в тот момент, когда за ним следили. Ну, накрыли, конечно. Обидно. Парень был с перспективой. А Пильц вот принес только снимки дома. Но и то хорошо. Хоть подходы можно изучить…

Я взял из рук Окуня стопку любительских фотографий на тонкой бумаге. На одной из них был вид пятиэтажного дома, снятый, очевидно, с противоположной стороны улицы. Стрелка, сделанная чернильным карандашом показывала на одно из окон пятого этажа. Вероятно, квартира Околовича. На другой карточке был парадный подъезд снятый вблизи. Карандашная стрелка отмечала здесь табличку со звонковыми кнопками рядом с входной дверью. На следующей карточке та же табличка была снята крупным планом.

Заметив, что я пытаюсь рассмотреть надписи на доске с кнопками, Студников сказал с грустью в голосе:

— Табличку изучаете? Да, с этими звонками проблема. Приедем на дачу, обсудим.

Я вернул карточки Окуню не досмотрев до конца.

— Неудобно рассматривать в машине. Тогда и посмотрю, вместе с вашими объяснениями.

На даче нас ждали с обедом. Студников вкатился быстрыми шагами в столовую и потряс руки обоим агентам с демонстративной сердечностью. Я представил свое начальство:

— Лев Александрович… Сергей Львович…

Больше агентам ничего не было сказано и больше им ничего не полагалось знать, но по поведению Студникова нетрудно было понять, что хозяин в этом обществе именно он. Студников деловито осматривался по сторонам, задавал короткие и строгие вопросы о горячей воде, есть ли дрова, подвезли ли достаточно продуктов, почему не поставили до сих пор антенну для радиоприемника и, вволю подчеркнув свою демократичную дотошность в мелочах, вернулся к обоим агентам. Он покровительственно хлопнул Франца по плечу:

— Как спали? Не замерзли? Погодка-то у нас здесь похолоднее берлинской. Это вам не дойтчланд.

Он раскатисто засмеялся. Потом, взглянув на стол, накрытый к обеду, спросил с нарочитой серьезностью:

— А где же водка? Разве можно гостей встречать без водки?

Настя, так звали женщину следившую за хозяйством на «даче», внесла металлический поднос с водкой. Она переливала ее в графин.

— Ну, что же, прошу к столу? — полуспросил, полупригласил Студников.

Ели все довольно усердно. Феликс не скрывал, что после скудного продовольственного режима восточной Германии, он был искренне рад обилию редких и дорогих закусок на столе. Франц делал вид, что интересовался в основном национальными русскими блюдами. Студников, подвигая к Францу тарелки, произносил русские названия блюд «по буквам» и тем искусственно громким голосом, которым недалекие люди разговаривают обычно с иностранцами. Мы с Окунем молча ели и ждали, когда наши переводческие способности понадобятся начальству.

Студников разлил водку по рюмкам.

— Ну, что ж, товарищи… — Он бережно закрыл графин, скрипнув притертой пробкой. На лице его сияла торжественная улыбка. — Переведите, что пьем за их приезд в Москву. Такие поездки — явление не повседневное. Мы привезли их сюда потому, что хотим подчеркнуть важность задания. Так сказать, наше особое доверие к ним. Так, что пьем и з, а то, чтобы это доверие оправдалось.

Окунь перевел. На туманный тост Студникова немцы ответили сдержанными жестами благодарности. Но чокнулись и выпили они с энтузиазмом.

Студников продолжал свою роль радушного хозяина.

— Как им Москва понравилась?

— А мы ее еще и не видели, — ответил Феликс, — выжимая лимон на бутерброд со шпротами.

Окунь поставил обратно вазочку с зернистой икрой и вмешался на немецком языке.

— Но вы проезжали через город. Видели архитектуру, улицы, общий вид Москвы. Какое ваше первое впечатление?

Франц принял из рук Насти тарелку с борщем, взял было ложку, задумался и заявил авторитетно:

— Много телевизионных антенн на домах. Это знаменательно. Значит, у людей есть деньги для телевизоров и время смотреть программы.

— А у них, в Берлине, есть телевизоры? — поинтересовался Студников.

— Лично у нас? — переспросил Франц и получив ответ, засмеялся. — Что, вы! У нас лично телевизоров нет. Вообще-то в Берлине есть телевизионный центр. Но — две тысячи марок!!! Нам телевизор не по карману. В моем хозяйстве, например, и так много дыр. Не знаю, как у него. Он ведь холостой.

Феликс покачал скептически головой.

— Еще неизвестно, кому жизнь обходится дороже, женатому или холостому. У холостого столько непредвиденных расходов.

Студников вежливо посмеялся и сказал, подняв указательный палец.

— Скажите, что когда вернутся с задания, обязательно подарим им по телевизору. Пусть считают, что им это обещано. И о материальных проблемах не надо им беспокоиться. Устроим все, что надо. Семьям дадим единовременное пособие на несколько месяцев вперед, а потом придумаем какую-нибудь премию. Так что все заботы об этих делах пусть выбросят из головы.

— Это очень мило, — кивнул Феликс и, показывая на Франца, добавил: — У него жена еще слабая после родов, с сердцем что-то. Осложнение, говорят. Нельзя ли ее на месяц-другой в санаторий?

— Да, да, конечно, — заторопился Студников, — обязательно. Напомните мне позвонить Иванову в Берлин, — обратился он к Окуню. — Пусть устроит через немецкий профсоюз, а мы оплатим. Все будет в порядке, — вернулся Студников к Феликсу. — И город посмотрите, как следует. Поводят вас по театрам. На балет надо их, обязательно. Ну, в музей, там. В Третьяковскую, конечно…

— Мавзолеум, — выговорил Франц и поднял руку, как бы демонстрируя, что он кандидат на посещение.

Студников сморщился, почти болезненно.

— С мавзолеем трудней. Билеты туда распределяют очень скупо. Из нас, например, никто еще не был. Ну, да ладно. Как получим первые билеты, пойдете. Запишите, Сергей Львович, чтобы не забыть.

Обед продолжался в таком духе еще с полчаса. Окунь записал еще несколько мелочей, связанных с обеспечением семей агентов и развлекательной стороной их визита в Москву.

Потом Настя принесла чай и кофе. Студников и я от кремового пирожного отказались. Студников вынул пачку «Казбека» и положил ее между собой и агентами: — «Курите, товарищи…»

— А, Казбек! — улыбнулся Феликс. Папиросы были ему знакомы еще с конспиративных встреч в Берлине.

Настя убрала со стола и постелила цветную скатерть. Окунь вопросительно взглянул на Студникова. Тот кивнул:

— Да, да. Приступим к делу…

Окунь взял с буфета свой портфель и начал выкладывать карты, конверты, папки. Студников засунул руки в карманы брюк и покачался взад-вперед на стуле, как бы в раздумье. Потом повернулся ко мне.