Право на совесть - Николай Хохлов

Здесь, в ориентировке, цитаты из материалов были подстрижены, пересыпаны многоточиями и явно подтасованы. Основное внимание составители брошюры уделяли роли американской разведки в деятельности НТС. Подробно рассказывалось о шпионских школах в Западной Германии, руководимых американскими разведчиками, об американских самолетах без опознавательных знаков, с помощью которых агенты НТС перебрасывались в СССР, о кличках американских инструкторов и о техническом материале с маркой «сделано в США», которым снабжались связные НТС. В принципе, те же данные, которые опубликовывались в официальных сообщениях центральной печати, с той разницей, что в центральной печати имя НТС тщательно обходилось. Здесь же, в ориентировке, американские шпионы и диверсанты оказывались членами НТС. Остальные выдержки из допросов и агентурных донесений были подобраны в рубрики с фамилиями отдельных руководителей НТС. Среди них я нашел и цитатную мозаику об Околовиче. Все человеческое из этой характеристики было тщательно убрано. Из остатков получился образ агента иностранного империализма, врага не только власти, но и русского народа. Прозрачное шулерство авторов брошюры заставило меня невольно улыбнуться. «Портреты» остальных руководителей НТС я даже не стал читать. Перелистав кое-как «инструктаж», я добрался до второй части ориентировки. Это была длинная, на несколько страниц, таблица «возможных явок агентуры НТС».

Она содержала, в основном, адреса и фамилии родственников и друзей членов НТС, задержанных «органами». Было сразу видно, что подавляющее большинство этих явок были «мертвыми», то есть об их провале НТС должно было знать. Я понимал, что «живых» явок в такой таблице и не могло быть. Если МВД засекало действующую явку, то на нее заводилось оперативное дело, которое даже соседним службам не выдавалось без разрешения начальника отдела.

Я отложил брошюру в сторону и задумался. Ни идеологии НТС, ни программы действий этой организации, ни даже настоящего анализа ее структуры в брошюре не было. Методов борьбы ориентировка не подсказывала и никакой особой оперативной ценности для руководящего состава МВД она не представляла. Зачем же МВД издало ее? Я мог только гадать.

Может быть, затем, чтобы показать кадру МВД опасность этой организации и поднять бдительность сотрудников на местах? Одновременно оградить задержанных членов НТС от гибели в руках местных следователей, и обеспечить бесперебойную и быструю доставку материалов допроса в центральный штаб борьбы с НТС? Теперь я уже не сомневался, что подобие такого центрального штаба, что-то похожее на координационную группу, существует в МВД СССР. А вторая часть ориентировки, с адресами, должна была, наверное, продемонстрировать сотрудникам попроще, что, дескать, несмотря на свою опасность, НТС окружен агентами МВД и ловушки расставлены повсюду. Кое-кто из составителей брошюры понимал, очевидно, что читатели могли сделать «не те выводы». Мне, например, стало ясно, что министерский отзыв об НТС был продиктован, в основном, нарастающим революционным потенциалом в народных массах и соответственно увеличивающемся страхе у власти.

Однако, несмотря на свою тенденциозность, брошюра напоминала, что на два очень важных вопроса у меня нет точного ответа: об истинных взаимоотношениях между НТС и американской разведкой, и о том, в какой степени НТС пронизан советской агентурой.

Я знал, что будь НТС всего лишь ширмой для американской разведки, планируемая мною встреча с Околовичем превращалась в бессмыслицу. Не потому, что убийство Околовича в этом случае стало бы оправданным, но, просто, ответственность за его жизнь переходила к его иностранным хозяевам. Для моей семьи и меня он становился чужим человеком и наши с ним цели, если и могли казаться на каком-то участке пути параллельными, с таким же успехом могли в любой момент стать противоположными и даже враждебными. Связь с иностранными разведками, какими бы внешне «благородными» целями она ни диктовалась, всегда несет в себе семена предательства.

В то же время, искать гарантий, что НТС не контролируется иностранцами, было для меня невозможно. Более того, в моем положении я должен был считать НТС заслуживающим доверия, пока факты не докажут мне противного. Образ НТС, создавшийся в моем представлении, был настолько далек от филиала американской разведки, что я даже и не пытался анализировать «материалы» брошюры. Честность НТС была мне необходима, иначе вся система моей личной борьбы и надежд, с таким трудом найденная, могла рухнуть.

Единственное, что стоило сделать, это просмотреть еще раз архивные дела Первого управления и проверить, не найдутся ли между строчками подлинников допросов и агентурных донесений добавочные доказательства независимости НТС. Прочитать внимательно эти дела я должен и по другой причине: надо установить основные каналы, по которым советская разведка получает агентурную информацию об НТС. Точных данных в делах я не найду. Копии донесений имеют обычно только псевдоним «источника» и ссылку на офицера, принявшего материалы. Однако профессиональному глазу нетрудно засечь детали, проскальзывающие в рапортах и помогающие определить «координаты» агента. Я могу подобрать такие детали, проанализировать их вместе с Околовичем и попытаться установить, кто эти люди и где они. Сделать это совершенно необходимо. Не только для защиты НТС, но, в первую очередь, для защиты Яны и Алюшки. Объявив войну советской разведке, я должен теперь вести ее до конца.

Вошедшая в комнату Иванова прервала мои мысли.

— Вам подарок от Грибанова, — пошутила она и протянула мне небольшую книжицу в бежевом картонном переплете.

Это был швейцарский паспорт на имя Вальтера Еша.

— Здорово они подобрали этот паспорт, — продолжала Иванова, выискивая из связки ключей тот, который подходил к сейфу в стене. — Приметы вам подходят, как две капли воды, и паспорт настоящий. Этот человек их агент. Живет в Цюрихе, художник, коммунист. Они говорят, что полагаться на него можно полностью. Так что остается только переклеить карточку и вы можете по нему ехать, куда угодно. За исключением самой Швейцарии, конечно.

— Что-то слишком много ответственности, — покачал я головой. — Фактически, мне такой паспорт нужен только для выезда из Австрии в Италию. Стоит ли связываться с документом, собственник которого живет в Швейцарии, в то время как я за него езжу через границы? Не проще ли было сделать фальшивку по образцу этого подлинника и изменить фамилию?

Иванова сделала грустный жест, что логика, моем возражении есть, но дело не так-то просто. И объяснила:

— Скопировать швейцарский паспорт мы пока не можем. Видите, буквы надписей сделаны мелкими точками. Специальная машина. У нас над такой машиной только еще работают. Говорят, правда, что в некоторых кантонах пишут и от руки. Но мы не знаем, система это или случай, в каком именно кантоне, и как выглядят подписи чиновников. В общем, нет у нас подходящего образца, написанного от руки. А мне кажется, что и лучше вам с настоящим паспортом. Не капризничайте. Настоящий швейцарский паспорт большая редкость. Я даже удивляюсь, как это они из Первого управления так расщедрились…

Иванова открыла сейф и стала выкладывать на стол вещи, привезенные мной из Берлина.

— Я с Громушкиным договорилась, — продолжала рассказывать она. — Сейчас понесу ваши вещи на заделку.

Громушкин был одним из офицеров спецотдела, выполнявшего заказы по заделке документов и денег в дорожные вещи. Я удивился:

— Но ведь план еще не утвержден. Даже не закончен начисто…

Иванова хитро улыбнулась.

— Вот об этом я с ним и договорилась. Пусть сразу начнут работу. Мы-то с вами уже знаем, что перебрасывать на ту сторону, а министр с нами вряд ли будет спорить.

Иванова разложила вещи по всей ширине стола, достала из папки страницу, исписанную синим карандашом и, сверяя записи с наличными предметами, комментировала:

— Мы вчера уже решили с Громушкиным в принципе, куда что будем прятать. Ваш австрийский паспорт вот в этот маникюрный прибор. Все равно кроме девушки-курьера везти его в Венецию некому, а набор как раз дамский. Они обещают так сделать потайное отделение, что, вынув в Италии паспорт, вы сможете вложить в освободившееся место ваш швейцарский. Основная сумма денег будет заделана в ваш дорожный несессер: две тысячи долларов в стенки, три тысячи немецких марок в крышку платяной щетки, доллары на первые расходы — в обувную ложку, швейцарские франки в подкладку дорожного зеркала. Для покупки машины Лев Александрович предлагает использовать чемодан Франца с двенадцатью тысячами марок. Помните, тот чемодан, с которым он ходил к сестре? Мы запросили чемодан из Берлина. Громушкин хочет его еще раз проверить, не расклеилась ли заделка. Насчет оружия договорились так: поскольку курьер повезет его в Германию на своей машине, то л учите всего использовать для заделки аккумулятор. Они говорят, что аккумулятор будет выглядеть совершенно нормально и даже действовать, но эту заделку можно будет произвести только в Вене, перед самой отправкой, чтобы металл оружия не окислился. Ну, ладно, я понесу это хозяйство Громушкину.