Осенняя поездка в прошлое - Станислав Владимирович Далецкий

И в тот свой визит, сидя с другом за столом, он пробовал перевести разговор от застольных слов к воспоминаниям об их общем прошлом, но это не удалось. Борис с женой, выпив, повеселели, потом добавив ещё, стали клясть себя, что уехали сюда в город, потом занялись привычной, по-видимому, пьяной перебранкой, кто из них виноват в этой нынешней их жизни, совсем не обращая внимания на своего гостя. Иван Петрович, послушав ещё некоторое время их свару, сказал что ему пора уходить и собираться к отлету в Москву.

Хозяева пьяной квартиры не препятствовали его уходу: как будто он жил рядом и мог заходить к ним, когда вздумается. В дверях он столкнулся с каким-то забулдыгой, который привычным пинком открыл дверь квартиры, почуяв запах спиртного. Так и ушел он тогда, не пообщавшись толком с другом, пусть и спившимся, а оказалось, что это была их последняя встреча на этом свете.

Миновав привокзальную площадь, Иван Петрович вышел на прилегающую улицу и через несколько минут вошел во двор дома, где жил его приятель до своей смерти. За несколько лет здесь ничего не изменилось, только обветшал фасад дома, да тротуар был весь в выбоинах: как и везде, в стране победившей демократии, дорожки внутри дворов не ремонтировались много лет. Зато, входная дверь подъезда была заменена на железную с кодовым замком: так жители защищали себя от демократии. Иван Петрович потоптался у этой двери, не зная как ему попасть внутрь, но тут дверь открылась, выпуская жильца, и он проскользнул в подъезд. Нужная квартира находилась рядом с лифтом – налево.

Входная дверь была отремонтирована и покрыта новым дерматином, и он позвонил в квартиру, втайне ожидая увидеть незнакомых ему жильцов: за минувшие годы, его приятель с женой вполне могли лишиться этой квартиры из-за пьянства и неуплаты за жилье. Это вам не Советская власть, когда квартиру невозможно было потерять ни при каких условиях: ни продать квартиру, ни выселить жильцов по закону было невозможно – можно было только обменять, да и то с большими трудностями.

Дверь отворилась и на пороге оказалась жена – теперь уже вдова, его друга: опрятноговида пожилая женщина – явно не пьющая. Она сразу узнала Ивана и, обрадованная встречей, пригласила войти. В квартире было чисто прибрано, но не уютно, и ощущалась бедность. «Проходи, раздевайся, я сейчас чайник вскипячу, – говорила вдова, – а Борис –то умер, уже три года как похоронила, там на родине. Я теперь живу одна, мне пенсию за него платят – поскольку была на его иждевении и не работала, а по возрасту мне ещё не положена была пенсия». «О смерти Бориса я знаю, – отвечал Иван Петрович,– я тогда мать похоронил, заезжал в городок – там и сказали. Сейчас еду как раз оттуда, был и на кладбище, нашел Бориса». « Я летом тоже ездила туда на годовщину, побыла день и обратно: там нет никаких родственников, да и здесь живу совсем одна – ни родных, ни знакомых, только телевизор». « Я пробовал звонить вам сюда, – продолжал Иван Петрович, – но телефон недоступен был». «А нам ещё тогда, как ты приезжал, телефон отключили за неуплату, так и остались без городского телефона. Мне здесь звонить некому, на родине есть знакомые, так им дешевле по мобильнику позвонить,– отвечала вдова друга, включив чайник и доставая вазочку с конфетами, – извини, угостить больше нечем – пенсия только через три дня будет. Наверное, знаешь сам, как живут одинокие пенсионеры: за квартиру заплатишь, а на остаток живи – не хочу: пакет молока, да батон хлеба на день – только и хватает на это.

Там, в городке, хоть огород был, а здесь всё только из магазина, цены кусаются. Зря мы с Борисом тогда уехали – десять лет назад: остались бы, может и он ещё пожил». «От чего он умер? – спросил Иван Петрович, – кажется, такой здоровый был мужик, хотя и выпивал крепенько?» «Так у него диабет был, надо следить за сахаром в крови, диету соблюдать, уколы делать, а он выпивал и я с ним, никакого контроля – вот и впал в кому. Врачи откачать не смогли: так и умер, не приходя в сознание, – отвечала вдова, – я теперь тоже выпивать не стала: не с кем, да и за ум взялась, только поздно это, ничего уже не поправить, одна осталась, навсегда».

«Ничего, – постарался приободрить вдову Иван Петрович, – одной жить – не в земле гнить. Можно квартирантов пустить в одну комнату – вот и добавка к пенсии. Можно эту квартиру продать, а однушку купить, что – то останется на жизнь. Может ещё и на работу устроишься – ты же молодая, кажется экономистом работала раньше в банке?» « С квартирой я и сама думала уже, только кто этим будет заниматься? Могут обмануть, и окажешься на улице, а работать мне нельзя – тогда пенсию отберут за мужа, да и зарплаты у нас в городе такие же маленькие, как и пенсии: нет никакого смысла в работе», – отвечала женщина, пригорюнившись от воспоминаний о своей вдовьей жизни.

За таким разговорами они посидели ещё, Иван Петрович попил чаю и засобирался к месту своего ночлега, хотя хозяйка и предложила ему остаться, чтобы завтра ехать в аэропорт. Он отказался, потому что не хотел последний вечер своей поездки провести в опустевшей квартире друга, не имея возможности помочь его жене ни словом, ни делом. Они попрощались и Иван Петрович, привычно подхватив сумку, пошел прочь.

У подъезда дома на скамейке сидели трое мужчин неопределенного возраста и протухшего вида, с синюшными, поцарапанными лицами и заскорузлыми немытыми руками: по-видимому, местные бомжи. Один из них подскочил к Ивану Петровичу: «Отец, дай червонец поправиться, душа горит, уважь, пожалуйста». Благотворительность к алкашам, после встречи с вдовой, была вполне уместна, и он исполнил просьбу бомжа.

Он уже привык к таким просьбам: не было дня, чтобы подобного вида люди не обращались к нему на улице за подачкой. Причем, если он бывал не один, то всегда просили именно у него, а почему – неизвестно: может быть чутьем, эти опустившиеся люди видели в нем такого же, но несостоявшегося алкоголика. Да и в мыслях у Ивана Петровича иногда появлялось желание бросить все дела и заботы, взять котомку и уйти бродить по свету, примыкая к таким же изгоям демократического общества, какими стала вся страна.

Не было ни