Половина любви - Галина Врублевская

В один из последних дней мая Елена вновь вышла прогуляться к Неве, проститься с Медным всадником, с волшебным простором Дворцовой площади. На окраине Петербурга, куда она переедет на днях, этой красоты не будет. А часто ездить в центр города она вряд ли сможет. Елена отвела взгляд от сдержанно-величавой колонны в центре Дворцовой площади, которая словно бы упиралась в небо своей вершиной. Разве передашь в картине это совершенство, это величие? Елена вышла на набережную Невы и расположилась со своей папкой на широком поребрике гранитного парапета реки. По Неве еще плыли голубовато-серые льдины. Вот их надо попытаться изобразить на картоне.

Вдруг она ощутила толчок в спину. Крепкие объятия кого-то, налетевшего сзади, сжали ее. От неожиданности рука дернулась и коробочка с разноцветными мелками полетела в воду. Объятия ослабли, Елена обернулась. Рядом лицом к лицу с ней стояла Женька, ее дочь, а чуть поодаль Зоя Платоновна, которая и привела ее сюда. Вот так сюрприз! Женя писала, что собирается навестить мать, но точных сроков не сообщала. Она постоянно переносила время своего приезда, так что Елена уже не надеялась на скорую встречу.

Она с трудом узнала дочь. Угловатый подросток превратился в юную деву, будто сошедшую с картины Рембрандта. Кровь древнего народа сказывалась в выразительных густо-вишневых глазах девушки. Но светлые, как у Елены, волосы, падающие до середины спины, были такие же, как у большинства ее соотечественниц. «Настоящая красавица, — подумала Елена, — и совсем взрослая». В глазах дочери Елена мгновенно прочитала сочувствие, вызванное ее собственным обликом. Женя действительно была напугана ее видом. Хотя из писем она знала о перенесенном матерью энцефалите, ей трудно было представить последствия этой болезни. Особенно Женю поразила как бы сломленная шея Елены. «Мама, моя гордая мамочка с безвольно поникшей головой!» Девушка вновь кинулась к матери и обняла ее за худенькие плечи (мама теперь была будто ниже ростом).

— Мамочка, теперь я никуда от тебя не уеду. Я вернулась в Рашу навсегда.

Это чужестранное «Раша» больно задело Елену.

Смогут ли они найти с дочерью общий язык, понять друг друга?

Порыв Жени, однако, не был сиюминутным. Она действительно уже приняла решение вернуться в Россию и продолжить здесь учебу. Но изначальной причиной этого была не жалость к матери, не стремление помочь ей. Чувство любви к слабой и больной Елене ужалило девушку лишь сейчас, при встрече. Причиной возвращения Жени в Россию была решающая встреча в Израиле с Мишей Сандлером. Между Женей и Мишей высеклась искра огня, искра любви с первого взгляда. И тут же сложности новой жизни в Израиле, прежде для Жени несущественные, стали заметнее. Во-первых, там не было равенства. Даже ее сверстники делились на коренных израильтян и «русских». И отношение к последним было неоднозначным. К тому же, по законам иудаизма, настоящими евреями считались те, у кого еврейкой была мать. Женя выпадала из этой категории. Так же, как и в России, в Израиле была безработица. Ефим, отец Жени, по-прежнему перебивался случайными заработками.

Трудно было найти работу и молодежи, не имеющей опыта. А обучение в университете было платным. И наконец, Женя не имела никакого желания служить в израильской армии. В России, по крайней мере, она была избавлена от воинской повинности.

Колебания Евгении прекратил Миша Сандлер.

Он был настроен решительно. В последнюю встречу в Израиле он и убедил девушку вернуться на родину.

— Посмотри на меня, — говорил он ей то, в чем убеждал всех и, прежде всего, самого себя. — Я — стопроцентный еврей, а уезжать из России не собираюсь.

У нас сейчас все в движении, все в развитии. Акционерная компания набирает обороты. Игорь Дмитриевич вот-вот станет президентом компании, а я займу его место директора фирмы медтехники.

— Ты уверен? — с недоверием переспросила Женя. — Сколько ты в фирме работаешь, полгода?

Там и поопытнее тебя люди найдутся. Например, дядя Шура, мамин брат.

— Палыч — мужик умный, спорить не буду, но директором ему не быть, — с превосходством умудренного жизнью человека возразил Михаил. — Он — технарь старого поколения. А прежде как было? Или ты ученый, или партиец-руководитель. Среднего не дано! А Палыч — кабинетный человек, типичный инженер советского НИИ.

— Ты-то откуда знаешь? — заметила Женя, задетая снисходительным тоном Михаила. — Сам же в НИИ никогда не работал.

— Говорю, значит, знаю.

И бесконечные разговоры на эту тему, и жаркие поцелуи на берегу Средиземного моря сыграли свою роль. Все мысли девушки были только о нем. Энергичный рыжеволосый парень захватил воображение Жени. К тому же он звонил ей через день, тратя кучу денег на переговоры. Устоять против такого натиска Женя не могла и вернулась в Санкт-Петербург.

Но сейчас, глядя с состраданием на мать, девушка верила, что именно чувство долга перед мамой вернуло ее в Россию. Женя неуклюже-нежно поглаживала мать по вялой руке. Елена чувствовала, что из глаз ее текут слезы. Трудно было поверить, что она вновь обрела, казалось, навсегда потерянную дочь. Свежий майский ветер осушал скудные ручейки на щеках Елены, оставляя едва заметные бесцветные дорожки. Наконец ожидавшая в стороне Зоя Платоновна подошла к Елене, промокнула носовым платком ей глаза и сказала, что пора идти. Елена, с двух сторон подхваченная под руки, послушно побрела к дому. И вдруг спохватилась, что забыла на гранитном парапете рисунок. Она обернулась. Но ветер давно смахнул легкий картон, и теперь незаконченный эскиз дрейфовал на одной из льдин по Неве.

Вечером в гостиной дома на Почтамтской состоялся внеочередной сбор. Обсуждали, где и с кем будет жить Евгения. Оставаться в многонаселенной квартире та не пожелала. Сейчас ей требовались спокойные условия для подготовки к вступительным экзаменам в университет. Михаил уже обещал ей свою помощь. Женя ясно выразила желание пожить до завершения экзаменов одна, в квартире бабушки на Купчинской улице. Елене пришлось отложить переезд еще на месяц. Она понимала, что облегчить дочери быт пока не сможет, а становиться для той обузой в решительные дни экзаменов также не хотелось.

13

Вечерние разговоры Игоря и Елены были теперь легки и приятны. Они проходили с той непринужденностью, какая порой возникает у попутчиков в поезде дальнего следования перед прибытием на конечную станцию. Елена, в мыслях уже отделившаяся от Игоря, вновь обрела былую независимость и гордость. И с такой Еленой Игорю было уютно и тепло, как никогда прежде.

Последние дни он приходил с работы пораньше, еще до возвращения Вероники, и сразу шел к Елене в комнату. Ее комната теперь выглядела как мастерская художника. Вдоль всех стен, прислоненные к мебели, стояли картины: натянутые на раму холсты, плотные прямоугольники картона. На стенах, приколотые к обоям портновскими булавками, висели легкие эскизы, выполненные на бумаге.