Отважное сердце - Робин Янг

— Ты так и не сказал мне, что сделает король Эдуард, когда соберет все четыре реликвии, — сказал Роберт, вперив в Хэмфри тяжелый взгляд.

— Мы не посвящены в его планы, Роберт, как я уже говорил тебе. Только рыцари Круглого Стола точно знают, в чем они заключаются. А мы должны доказать, что достойны такого же доверия, как и они.

— И тебе никогда не хотелось узнать о них?

Хэмфри выдержал паузу.

— Я просто знаю, что мой король сделает то, в чем более всего нуждается мое королевство.

Роберт ничего не ответил. Он подумал о своей стране, ослабленной и раздираемой на части вмешательством Эдуарда, и тень беспокойства шевельнулась у него в душе. Но он постарался отогнать ее прочь. Шотландия — независимое королевство, у которого есть собственный король. Это не Уэльс или Ирландия, расколотые и изолированные. Как бы сильно ни желал Эдуард завладеть короной короля Артура, в первую очередь он прибыл сюда для того, чтобы подавить восстание.

Тем не менее, стоя рядом с Хэмфри на мрачном берегу, Роберт вдруг ощутил, что оказался на перекрестке множества дорог, каждая из которых вела в темноту и неизвестность.

Пламя множества свечей трепетно освещало стройные ряды рыцарей, отражаясь в глазах воинов и позолоте гробниц вокруг. В святилище, находящемся в самом сердце Вестминстерского аббатства, главное место занимала усыпальница, в каменном основании которой были прорублены ступени, уводящие вниз. Усыпальница, построенная королем Генрихом для останков Святого Эдуарда Исповедника, вместе с парящим вокруг нее аббатством, была возведена всего двадцать шесть лет тому, но ступени ее уже обрели зеркальную гладкость от прикосновения колен множества пилигримов. На каменном основании, в золоченой раке,[54] над которой висел балдахин, разрисованный сценами из Священного Писания, лежали останки святого. Внизу, в библейской темноте склепа, сгущались тени.

Под взглядами нарисованных святых король Эдуард преклонил колени, и его ярко-алое одеяние складками растеклось по ступеням усыпальницы. Он склонил голову. Позади него уходящими вдаль рядами выстроились его люди, и лица их терялись в золотистой полутьме, подсвеченной мерцанием свечей. Впереди стояли самые близкие его сподвижники, рыцари Круглого Стола: Джон де Варенн и епископ Бек, графы Линкольн и Уорик, Арундель, Пемброк, Херефорд и брат короля, Эдмунд Ланкастер, и еще несколько человек. За их спинами выстроились Рыцари Дракона, торжественно держа перед собой щиты.

Роберт, стоя между Хэмфри де Боэном и Ральфом де Монтермером, почувствовал на себе чей-то взгляд. Чуть повернув голову, он встретился глазами с Эймером де Валансом. После Англси синяки сошли у того с лица, но на щеке остался шрам от участия в кампании. Роберт увидел, что и два зуба, выбитые им лично, уже были заменены другими. Аккуратно вставленные в уродливые дыры, они были скреплены с соседними зубами тонкими серебряными проволочками, придавая его улыбке странное сверкание. Интересно, когда это рыцарь ухитрился вставить новые зубы, мельком подумал он. Эймер надолго задержал на нем свой взгляд, а потом отвел глаза, глядя на короля. Минуло несколько месяцев с тех пор, как Роберт видел его в последний раз. После падения Англси многие благородные дворяне были освобождены от королевской службы, получив возможность вернуться в свои владения, и Эймер отправился вместе с отцом в Пемброк. Но по злобному блеску в глазах становилось ясно, что ненависть его нисколько не остыла. Однако Роберт ничуть не жалел о том, что избил наглеца, как и о том, что однажды тот непременно решит поквитаться. Даже сейчас он испытывал жестокую радость, вспоминая, как всаживал кулаки в самодовольное лицо Эймера; лицо, на котором отражалось злорадство, когда Брюс испытывал боль или унижение. Ублюдок сполна заслужил преподанный ему урок. И, если потребуется, Роберт повторит его, не задумываясь.

Когда король покинул остров, на котором уже полным ходом шло строительство нового замка Бомарис, Роберт остался в его изрядно поредевшей свите. Он был с королем, когда они направились на север, чтобы надзирать за планами реконструкции и восстановления Карнарфона, а потом и на юг, дабы посетить с королевским визитом его жалкие и заброшенные прибрежные городки и морские порты, а также побывать в мощных цитаделях Крикайет и Харлек. Мадог ап Льюэллин был в цепях препровожден в Тауэр, где и приговорен к пожизненному заключению. После кровавой казни брата дух валлийского повстанца был сломлен, и в своем отчаянии он казался живым воплощением рухнувших надежд страны, принцем которой он был так недолго.

В каждом поселении Эдуард принимал формальную капитуляцию валлийцев и их вассальные клятвы верности. Куда бы он ни направлялся в цветущем мае и июне, корона Артура неизменно сопровождала его как символ верховной власти. Население Уэльса, лишившееся своего принца и скорбящее по погибшим мужчинам, коих было великое множество, притихло и затаилось в трауре. Но Эдуард, который всего двумя неделями ранее разорвал на части лошадьми младшего брата Мадога, демонстрировал снисхождение и терпимость, создав законодательный орган, который призван был рассматривать жалобы валлийцев на притеснения его официальными представителями, тех самых жалоб, что и привели, в конце концов, к мятежу. Он даже позволил многим повстанцам вернуться к своим семьям, не понеся никакого наказания. Роберт, удивленный масштабом подобного всепрощения, вскоре догадался о его причинах. Эдуард нуждался в том, чтобы валлийцы смирились с его правлением, если хотел, чтобы они платили налоги и участвовали в его войнах.

Несмотря на одержанную победу в Уэльсе, летние месяцы доставили королю немало огорчений. Когда с горных перевалов сошел снег и наступила весна, из Англии один за другим начали прибывать гонцы с посланиями. Первые доклады о том, что войска Эдуарда в Гаскони захватили три ключевых города, были встречены с восторженным энтузиазмом, но когда стало понятно, что дальнейшего продвижения не предвидится, король впал в мрачную задумчивость. Две военные кампании вкупе с колоссальными расходами на строительство Бомариса и восстановление Карнарфона истощили его казну. После возвращения в Лондон Роберт стал свидетелем множества тревожных разговоров, когда обеспокоенные бароны вполголоса обсуждали, когда же король обратится к ним с просьбой ссудить ему деньги.

Но сегодня в Вестминстере эти взволнованные голоса стихли и глаза всех присутствующих были обращены на короля и алтарь перед усыпальницей Исповедника.

На алтаре, задрапированном красной с золотом материей, лежали три предмета. Одним из них был меч. «Меч милосердия», — прошептал ему на ухо Хэмфри, когда клинок внесли в часовню. Вместо того, чтобы сужаться к острию, лезвие, в незапамятные времена выкованное святым, чьи кости теперь лежали в золотой усыпальнице, было словно обрезанным. Меч принимал участие в каждой коронации начиная с 1066 года, когда Вильгельм Завоеватель был провозглашен королем Англии. Хэмфри пробормотал строчку из Последнего Пророчества, когда они с Робертом смотрели, как священник вносит клинок.