Анжелика и ее любовь - Анн Голон

Анжелика хотела было спросить, что сделали с пленными гугенотами, но не нашла в себе сил.

Переступив через порог, она почувствовала себя так плохо, что ей пришлось опереться о дверь, закрытую за ней нормандским дворянином, и немного постоять в полутьме, чтобы прийти в себя. Этот салон, где восточные ароматы смешивались с запахами моря, был ей хорошо знаком.

Сколько драматических сцен произошло здесь с того первого вечера в Ла-Рошели, когда капитан Язон проводил ее к Рескатору!

Анжелика увидела мужа не сразу. Немного оправившись от потрясения, она заметила его в глубине каюты у большого окна, подсвеченного переливами серебристого тумана. Этот достаточно яркий свет искрился в жемчужинах, алмазах и других драгоценностях, вынутых Жоффреем де Пейраком из ларца, стоявшего на столе.

Как и говорил д'Урвилль, хозяин «Голдсборо» готовился к встрече на суше с прославленным вождем Массавой. Явно по этому случаю он надел великолепный наряд, при виде которого Анжелике вспомнились былые празднества при королевском дворе. На графе был красный муаровый плащ, расшитый большими бриллиантовыми цветами, из-под которого виднелись бархатный камзол и штаны темно-синего цвета, без украшений, но очень тонкого покроя, придававшего его высокой стройной фигуре неотразимую элегантность. Именно в этом качестве ему в свое время не было равных среди придворных щеголей, хотя он и прихрамывал на одну ногу. Его высокие испанские ботфорты были сшиты из темно-красной кожи, из такой же кожи были сделаны лежавшие на столе перчатки с манжетами и пояс с подвешенными пистолетом и кинжалом.

Единственное, что не соответствовало дворцовой моде, было отсутствие шпаги, вместо которой сверкала серебряная рукоятка длинного пистолета с перламутровой инкрустацией.

Анжелика наблюдала, как он надел на пальцы два Перстня, а затем пришпилил под воротником камзола цепь из золотых пластинок, усыпанных алмазами, какие стали носить при Людовике XIII выдающиеся военачальники, после того, как начали выходить из употребления стальные доспехи, и кому-то пришло в голову заменить их драгоценными поделками для мужчин.

Граф стоял к ней вполоборота. Знал ли он, что она пришла? Наконец он закрыл шкатулку и повернулся к ней.

Иногда в самой серьезной ситуации внезапно возникает какая-то вздорная мысль. Вот и сейчас Анжелике пришло в голову, что ей придется привыкнуть к появившейся на лице мужа бородке, которая придавала ему сходство с сарацином.

— Я пришла… — начала она.

— Вижу, — прервал ее граф. В его взгляде не было и тени приветливости и желания прийти к ней на помощь.

— Жоффрей, что вы собираетесь сделать с ними?

— Вас это очень беспокоит?

В ответ она наклонила голову. Горло ее перехватил спазм.

— Сударыня, вы прибыли из Ла-Рошели, плавали по Средиземному морю, интересовались морской коммерцией. Поэтому вы должны знать законы моря. Какая участь ждет тех, кто во время плавания восстает против капитана и покушается на его жизнь? Их вешают без суда. Споро и высоко. Поэтому главарей я повешу.

Он сказал это с полным спокойствием, но решение было бесповоротным.

Анжелику охватил озноб, в голове помутилось. «Немыслимо, чтобы это случилось, — сказала она себе, — я готова пойти на все, даже ползать перед ним на коленях, лишь бы не допустить этого».

Она пересекла каюту и прежде, чем он успел предупредить ее, упала на колени.

— Жоффрей, пощадите их, прошу вас, мой любимый, умоляю вас. Умоляю вас не столько ради них, сколько ради нас с вами. Я так боюсь, что этот поступок подорвет мою любовь к вам, что мне никогда не удастся забыть, по чьей воле они лишились жизни… Между нами окажется кровь моих друзей!

— А кровь моих уже пролилась. Это Язон, мой верный друг, десять лет деливший со мной все печали и радости, это старый Абд-эль-Мешрат, мой спаситель, жестоко убитый ими.

Его голос дрожал от гнева, в глазах сверкали искры.

— Для меня ваша просьба оскорбительна, сударыня, и я боюсь, что вами движет недостойная привязанность к одному из этих людей, предавших меня, вашего супруга, которого вы якобы любите.

— Нет.., и вы это хорошо знаете… Я люблю только вас.., я всегда любила только вас.., эта любовь сильнее жизни и смерти.., без вас сердце мое не выдержит…

Он хотел оттолкнуть ее, но не смог, боясь показаться слишком грубым. Она с такой силой прильнула к его коленям, что он ощутил тепло ее рук, обнявших его ноги.

Он старался избегать ее полного мольбы взгляда, но не мог не слышать ее взволнованного голоса. Из всех произнесенных ею бессвязных слов только одно обожгло его: «Мой любимый!» Он считал себя непоколебимым, и вдруг его расстрогал нежный призыв и неожиданный жест этой гордячки, ставшей на колени перед ним.

— Я знаю, — сказала она глухим голосом, — их поступки должны быть наказаны смертью.

— Тогда мне совершенно непонятно, сударыня, почему вы так упорно выступаете в их защиту и особенно почему вас так волнует судьба мятежников, если вы действительно осуждаете их предательство?

— Если бы я сама знала! Я чувствую себя связанной с ними, несмотря на их заблуждения и измену. Может быть, потому что в свое время они спасли меня, а я помогла им покинуть Ла-Рошель, где их ожидала гибель. Я жила среди них, мы делили хлеб. Если бы вы знали.., какой несчастной я была, когда мэтр Берн приютил меня. В стране моего детства за каждым деревом, каждым кустиком прятался враг, готовый на все, лишь бы погубить меня. Я превратилась в животное, которое беспощадно травили и предавали буквально все…

— Неважно, что было раньше, — жестко сказал он. — Прошлые заслуги не оправдывают нынешние проступки. Вы — люди, за которых я несу ответственность и на корабле, и на этих землях, — должны подчиняться только тем законам, которые издаю я. Вам, как женщине, трудно понять, что дисциплина и справедливость должны уважаться, иначе воцарится анархия, и я не создам ничего великого, ничего прочного, оставив после себя только бесцельно растраченную жизнь. На этой земле нельзя быть слабым.

— Речь идет не о слабости, а о милосердии.

— Это противопоставление таит в себе опасность. Такой альтруизм может ввести вас в заблуждение, и вам он не идет.

— А какой вы надеялись увидеть меня? — возмущенно воскликнула Анжелика. — Жестокой? Злой? Беспощадной? Да, несколько лет тому назад я была полна ненависти. Но теперь я так не могу… Я не хочу больше зла, Жоффрей. Зло — это смерть, а я люблю жизнь.

Он пристально посмотрел на Анжелику.

Этот крик ее души окончательно разрушил его оборонительные порядки.

Во время всех последних событий его не оставляла мысль об Анжелике, о тайне его любимой женщины. Теперь он был уверен, что в ней не было ни притворства, ни расчета. Повинуясь обычной женской логике, своеобразной, но безошибочной, она требовала, чтобы он принимал ее такой, какой она была теперь. Вряд ли ему действительно хотелось встретить в ней честолюбивую, злую, сухую эгоистку.