Шотландия. Автобиография - Розмари Горинг

Дождь продолжал лить. Мы насквозь промокли, и Бриди, как наш доктор-терапевт, посоветовал, исключительно в качестве лекарственного средства, дабы не подхватить простуду, принять порцию «горячительного». Мы заглянули еще в несколько залов и еще несколько раз приняли по стаканчику. Поиски пошли веселее. Бриди и пожилой шофер затянули песню, а наш старинный «даймлер» несся от плавательного бассейна, воду из которого, как нас уверяли, можно без проблем слить и который находился на восточной окраине города, к центру отдыха с парной баней и прачечной, расположенному в западной части города. Наползала тьма; уличные фонари отражались в лужах. Наши певцы почти исчерпали свой репертуар; у лимузина кончался бензин; Уильям Грэм заснул на потертом сиденье. Я начал остро осознавать, что втянул всех в погоню за химерой. Потом, тоном человека, для которого признать нечто для себя неприятное все равно что нож острый, сказал Кемпу: «Есть еще зал Ассамблеи».

В тот миг я в душе понял, что мы попали в самую точку. Зал этот просторный и квадратный, в готическом стиле, относится примерно к 1850 году. В нем есть глубокие галереи и покатый пол, с уклоном к центру, где, окруженный оградой, стоит трон председателя церковного суда. На креслах — серовато-зеленая обивка; везде бесконечные каменные коридоры. На середине крутого черного подъема — здание возведено на одном из обрывистых уступов Замковой скалы — стоит грозная статуя Джона Нокса. Там еще висят бесчисленные портреты покойных столпов шотландской церкви, в числе прочих, как я впоследствии выяснил, имеется очень неплохая картина работы Харви, на которой изображен мой прадед, проповедующий под открытым небом в Хайленде.

Из прочих никто не считал этот зал особенно подходящим; но на них произвели впечатление моя страстная уверенность и энтузиазм, и мы договорились, что нужно будет спросить церковные власти, возможно ли использовать зал для постановки пьесы. Шотландская церковь, славящаяся своей суровостью, могла недоверчиво отнестись к тому, что в зале Ассамблеи перед сидящими зрителями будут скакать и кувыркаться шуты и самодовольно расхаживать накрашенные женщины. Напротив, никаких затруднений просьба не встретила; никто не предлагал подвергнуть цензуре скабрезные места в тексте, не провозглашал запрета на табак, алкоголь или гримерные. Было лишь одноединственное условие: нельзя забивать гвозди в трон председателя церковного суда.

Похищение Камня судьбы, 25 декабря 1950 года

Иэн Гамильтон

Со времен Александра III Скунский камень, в народе широко известный как Камень судьбы, играл символическую роль в получении королевской власти. В 1296 году он был вывезен из Скунского аббатства в Пертшире солдатами Эдуарда I и помещен в Вестминстерское аббатство, что породило у шотландцев чувство национальной обиды и возмущения. Многие мечтали о том, чтобы Камень вновь оказался на своем законном месте в Арбротском аббатстве. В 1996 году, с должными церемониями, он был возвращен в Шотландию, однако героическая попытка вернуть Камень судьбы была предпринята в Рождество 1950 года. Иэн Гамильтон и три его приятеля-студента сумели выкрасть реликвию, но успех их был недолог.

Мы перескочили через ограду, перебежали освещенное место и стояли, прижавшись в отсветах фонарей к сверкающей двери. По крайней мере, действовать придется не в темноте.

Гэвин налег плечом на дверь.

— Фомка! — прошипел он.

Я повернулся к Алану.

— Фомку давай!

— Что? — сказал Алан. — Я думал, ты ее взял.

Сконфуженно я вернулся к машине и вытащил ломик из-под сиденья, куда я его спрятал во время встречи с детективом.

Поначалу дверь произвела на нас некоторое впечатление, поскольку створки закрывались плотно, а щель между ними была закрыта деревянной планкой, от самого верха до низа. Мы страшно боялись шума, и острым концом фомки выковыряли достаточно дерева, чтобы просунуть лапку ломика между двумя створками двери. Потом мы втроем налегли на другой конец фомки, и дверь несколько раз заскрипела. Скрип показался нам выстрелом сигнальной пушки. При каждом скрипе мы ожидали, что вызванная сторожем полицейская машина с сиреной промчится по улице. Пусть приезжает; если мы и проиграем, то проиграем в борьбе.

Теперь я смог просунуть в щель пальцы и нащупать изнутри засов. Он был слабым. Мы сунули ломик под низ двери, и она, вместе с запором, приподнялась над землей. Наша брешь расширилась до трех дюймов. Мы заглянули внутрь аббатства. Никакого сторожа там не было. Никто нас не поджидал.

Мы просунули фомку под замок и втроем, мощным рывком, провернули ломик. Издав громкий треск, дверь распахнулась. Сидевшая в машине Кей услышала раздавшийся треск и вздрогнула, но путь в аббатство был открыт.

Мы прошмыгнули внутрь. Я вернулся и притворил за собой двери. Эту часть я не раз повторял в уме.

Западная часть нефа была тускло освещена, все остальное было погружено в непроглядную темень. В молчании мы торопливо двинулись по трансепту и обнаружили, что дверца в металлической решетке открыта. Мы прокрались внутрь, добрались до капеллы Исповедника. К шагам сторожа мы не прислушивались, так как все равно услышали бы его приближение. По крайней мере, мы сумеем коснуться камня.

Капелла утопала во тьме. В слабом свете моего фонарика ведущие в алтарь стеклянные двери походили на черные простыни, и я торопливо отвел луч в сторону, высветив зеленый мрамор надгробия Эдуарда I, чьих мертвых костей Брюс боялся больше, чем любого живого англичанина.

Двое других парней уже убрали в сторону ограду, отделявшую публику от трона. Камень был перед нами, на высоте груди, в нише под сиденьем Коронационного кресла, установленного на высоте трех футов на каком-то подобии скамьи. Мы осторожно отделили фомкой деревянную планку спереди трона, удерживающую Камень. Дерево иссохло от возраста, оно трескалось и расщеплялось, и я испытал сожаление, поскольку это нам не принадлежало.

Теоретически Камень должен был выскользнуть, но он был очень плотно пригнан и из-за своей тяжести неповоротлив. Я обошел трон сзади и толкнул каменный блок. Камень чуть сдвинулся с места. Цепи по бокам не давали возможности ухватиться за резные боковины трона, и так как мы втроем были охвачены лихорадочным возбуждением, ни у одного из нас не хватало терпения, чтобы держать фонарь. Наконец мы поняли, что грубая сила и непроглядный мрак не помогут сдвинуть камень с места, и решили перевести дух. Потом мы, с новыми силами, взялись за работу: один человек держал фонарь, другой фомкой, как рычагом, поддевал сбоку, а третий толкал сзади. Он двигался. Он скользил вперед. Мы двигали Камень. Английский трон больше его не удерживает.

Мы истекали потом и тяжело дышали. Он вылезал. С трона упала табличка «Коронационный трон и Камень». Я подхватил ее в воздухе и сунул в карман пальто. Больше она им не понадобится. Камень почти освободился. Еще один, последний толчок.

— Давай! — сказал Гэвин.

Я толкнул сзади. Камень скользнул вперед и оказался между ними. Я бросился на помощь, и мы, пошатываясь, преодолели ярд. Нам пришлось его опустить на пол. Камень был слишком тяжелым.

— Пальто! — сдавленно промолвил Алан.

— У меня самое крепкое, — сказал я.

Да, оно было крепким, но мне хотелось, чтобы мое пальто удостоилось подобной чести. Я вытряхнул фомку из кармана. Вернемся за ней позже. Я содрал с себя пальто и положил его наземь; одно торопливое усилие, и Камень оказался на моем пальто.

Я ухватился за одно из железных колец и сильно потянул. Камень пошел легко — слишком легко для своего веса, и я понял, что произошло нечто жуткое.

— Стойте! — воскликнул я и зажег фонарик.

Не забуду того, что предстало моим глазам в слабом свете: как оказалось, я оттащил кусок Камня от большей его секции, и вторая, малая, часть лежала в страшном разъединении от родительской.

Мне стало плохо. Все теперь стало иначе, и появилась новая задача, не самая приятная. Чем уносить разбитый Камень, лучше завопить и позвать сторожа — пусть починят Камень!

— Мы разбили счастье Шотландии, — в благоговейном ужасе прошептал Алан.

Я посветил фонариком на излом и вдруг заметил, что большая его часть намного темнее, чем тонкая светлая полоса с верхнего краю. В Камне многие годы была трещина, и никто об этом не говорил.

— Нет, не мы! — сказал я. — Это они его разбили. Они обманывали нас и утаивали!

— Кончайте болтать и пошевеливайтесь! — заметил Гэвин.

Я схватил меньший кусок, как футбольный мяч, и открыл дверь алтаря. В дальнем конце нефа по-прежнему дрожал тусклый свет, но от сторожа ни слуху ни духу.

Я торопливо прошагал мимо алтаря, спустился по ступеням и вошел в трансепт. Эта часть Камня весила примерно сотню фунтов, но я был словно бы на спортивной площадке, какой бы помехой ни была эта тяжесть. Я вышел на свет, льющийся из двери Уголка поэтов, и вновь нырнул во мрак дворика каменщиков. Алан предусмотрительно открыл двери, перед тем как войти в аббатство, так что ничто мне помешало. Кей увидела меня и проехала по улочке навстречу мне. Она открыла дверцу, и я закатил кусок Камня на заднее сиденье.