Красный террор глазами очевидцев - Сергей Волков

Ну, вот покой и у пристани! Уже поздно вечером кто-то постучал к нам в дверь. Это была бар. М., пропустившая последний трамвай, и, боясь идти пешком в отдаленную и глухую часть города, она пришла к нам переночевать. Милая М. принесла нам еще булку, хлеба и круп, это было кстати, так как у нас, кроме карточек на «кригзуппе», ничего не было. Да, вопрос питания меня удручает. Купить ничего нельзя или цены такие, что голова кругом идет. Весь мой запас 1000 р., но при этих ценах это капля в море…

Была в трех клиниках, ничего нет. Наташа тоже, со своей стороны, бегает, узнает. Сегодня с ней были у ее хорошего старого знакомого доктора, присланного в Ригу советскими властями открыть на взморье санаторий. Он принял нас очень любезно, обещал устроить, но, услышав мою фамилию, поторопился взять все свои обещания обратно. На все уверения Наташи, что у меня есть латышский документ, он отвечал: «Поймите же, что могут случайно узнать мое положение, как прежнего монархиста, и без того очень неприятное». И эта надежда рассеялась дымом! Унылые, мы вернулись домой. Сегодня в первый раз почувствовала невыносимую боль в груди, принуждена была даже прилечь. Добрая Н. принесла мне грелку, от которой стало лучше.

Положительно теряю голову, чем кормить Люшу. Хлеб, который достается с большим трудом, стоит 25 р. фунт, масло 65 р. фунт, крупа 25 р. фунт, картофель 4 р. фунт. Сегодня с большим трудом достала четыре фунта хлеба по 25 р., десять фунтов овсяной горькой муки по 10 рублей и растительного масла 30 р. за фунт, итого 230 р.

Была еще в различных клиниках и лазаретах, везде один ответ: сестер сверх комплекта. По дороге зашла к Наташе. Прислуга сказала, что она еще не встала; мне это показалось странным, я постучала в дверь, ответа нет, громко позвала ее по имени. Раздались шаги, дверь открылась, и Наташа опять скрылась за ширмой в постели. «Иди сюда», — позвала она меня. Подойдя и присев к ней на кровать, я спросила ее, здорова ли она. «Понимаешь, лежу, чтобы не ощущать голода, буквально нет больше сил жить. Спасибо, что ты пришла, я хотела уже положить конец этому ужасному существованию. Опоздай ты немного, и я выпила бы эту гадость». — Она указала на стакан, стоявший на стуле у постели. «Что это?» — «Сулема». — «Наташа!» — «Да ведь пойми же: два дня ничего не ела, а вот эта дрянь своего кота ветчиной кормит и знает, что рядом человек с голоду умирает», — прибавила она, указав на дверь хозяйки. Я вылила жидкость из стакана в ведро и сказала, что не уйду, пока она не встанет, что затем мы пойдем ко мне и там решим, как быть. Люша, наверно, уже давно проголодался и ждет меня. Остальную часть дня Н. провела у меня, помогая мне в нашем несложном хозяйстве. Решено было, что она с утра будет приходить к нам и исполнять мои обязанности дома, пока я буду рыскать в поисках за занятиями.

Буквально везде, куда ни сунешься, везде один ответ — нет свободных вакансий. Зашла Д., она уже девять дней работает в больнице. Работа тяжелая, исключительно ночью. Питание ужасное, одно хорошо — один фунт хлеба обеспечен каждый день. Она обещала поговорить со ст. сестрой относительно меня. Вид у нее очень утомленный, и похудела она очень; я на нее произвела такое же впечатление. Она осталась у нас к обеду, который состоял из стакана черного кофе и овсяных блинчиков. Н. была за хозяйку и со свойственным ей юмором брала всё с комичной стороны. Я, к сожалению, должна была опять прилечь, так как боли ужасные…

Сегодня исходила все лазареты до последнего и ничего!.. Вернувшись домой, сейчас же легла. Милая Н. принесла горячего чаю. Пока они обедали, я лежала и, чтобы не кричать от отчаяния и боли, напевала какой-то однообразный мотив. Вечером с Наташей сосчитали наши финансы; за девять дней израсходовано 470 р. Что же дальше? Есть от чего с ума сойти…

Сегодня с Н. тащили через весь город в ремнях купленные дрова; достать кого-нибудь, чтобы принес, нет никакой возможности. Дрова теперь тоже своего рода предмет роскоши; кольцо 35 р. Устали, как почтовые лошади, а ко всему этому еще эти ужасные боли. Около четырех часов зашла Ниночка за Люшей; сегодня рождение Андрюши, а мы с Наташей прилегли. Около шести часов постучали в дверь. Н. открыла, я не слышала, с кем и о чем она говорила, но вдруг раздалось громкое «ура». Я вскочила.

В комнату вошел Саша и, волнуясь, сообщил, что сестра прислала сказать, что ввиду болезни одной из сестер есть свободная вакансия и если я к 7 часам сегодня явлюсь, то место останется за мною. Ура! Вмиг всё было забыто — и боли, и голод! Оставался час на все сборы и дорогу. Через полчаса уходил последний трам[вай]. Поручив Люшу заботам Н. и сунув в сак халат и косынку, я в сопровождении Саши направилась к трамваю. Дорогой он мне рассказал, что моя предшественница заболела тифом и что вообще в больнице свирепствует тиф. Ровно в 7 часов я была уже на месте. Старшая сестра встретила меня приветливо; пошла со мною в канцелярию, где уже сидели исключительно только товарищи. Здесь были проверены мои бумаги, вернее, мой исторический документ, и я включена в штат служащих. Затем сестра повела меня по отделениям. У меня их оказалось три, больных около 300 человек, тяжелобольных — 20, из них пять были тифозные, но лежали в общих палатах; предполагалось их перевести в тифозное отделение, когда там освободятся места. Начало недурно, думала я, но один фунт хлеба чего-нибудь да стоит! В 8 часов вступила на дежурство. Сестры в отделениях латышки, за исключением двух; одна из них особенно была симпатична — сестра Регина, к сожалению, черев два месяца ее уже не стало, она умерла от тифа. В 9 часов пришел дежурный врач и, обойдя со мною все палаты, ушел к себе, а я, улучив свободный момент, спустилась вниз к Дэзи. Свидание было радостное, теперь будем вместе работать, вместе домой уходить. До одиннадцати было все спокойно, мы с Д. успели уже несколько раз повидаться и обменяться мыслями. С 12 ч. началась работа. Привезли раненых и больных. В мое отделение 40 человек. Несчастные должны были мыться в холодной воде, так как низший служебный персонал не работает ночью и горячей воды ночью не имеется. Некоторые были с высокой температурой, и я спросила дежурного врача, как же быть, неужели и им лезть в холодную ванну. «Раз такое постановление существует, приходится подчиняться», — был ответ. Брань и неудовольствие царили среди больных. Помимо всего этого, многим из них пришлось лечь в своем грязном белье, так как чистого не хватало на всех. Пока вся эта процедура мытья, бритья и стрижки и записей продолжалась, было уже три часа. Тяжелобольные отнимали тоже много времени. В каждом отделении был свой шприц для впрыскивания морфия и камфары, но ничего для дезинфицирования игл, так что я в первое свое дежурство и не рискнула прибегнуть к этому сомнительному «инструменту», вследствие чего несчастные тяжелораненые страшно страдали. В пять часов зашумели под окнами автомобили. Неожиданная эвакуация пятидесяти больных. Опять пришлось их собирать и отправлять. В 11/2 часов явились дежурные сестры, и мы с Д., сдав отделения, отправились вниз в кухню за своей суточной порцией. Оказалось, что сегодня еще давали четверть фунта колбасы, это уже роскошь! Уложив эти драгоценности в сак, мы вышли на улицу, где еще простояли минут двадцать в ожидании трамвая. От усталости мы едва говорили и, найдя свободные места, успели вздремнуть дорогой. Дома прошла сейчас в ванную, где умылась и переменила белье и платье, после чего только вошла в нашу комнату, где Люша и Наташа ждали с кофеем. Наскоро выпив горячего кофе, я сейчас же легла, Н. села с Люшей за немецкий урок, обещав разбудить меня в два часа.

Отлично выспавшись, дала Люше урок русского языка, а затем принялись с Н. за глажение белья. В 6 1/2 часа пришлось уже опять отправляться. По дороге зашла за Д., ей бедной сегодня сильно нездоровилось. Вторая ночь была очень беспокойная. Кроме привезенных раненых и больных, мне принесли еще с улицы двух умирающих рабочих. Осмотрев их, доктор сказал, что, по-видимому, от истощения, и посоветовал их положить прямо в так называемую «покойницкую». «Неужели ничего сделать нельзя?» — «У нас для этого ничего нет, понимаете. Нет соответствующих средств, даже горячей воды не имеется. Игра не стоит свеч», — заметил он, уходя. Когда я нагнулась над одним, то заметила крупную слезу, скатившуюся из-под полузакрытых век. Может быть, отец семейства, подумала я. Нет, как-то еще не все чувства притупились. Найдя свободную койку, велела его положить. У ст. сестры вымолила электрич. кипятильник и, согрев воду, обложила его горячими бутылками, сделала несколько впрыскиваний камфары и сама не поверила глазам, когда через два часа заметила маленькую перемену к лучшему в пульсе. Мало-помалу он перестал хрипеть. С помощью санитара влила ему в рот немного теплого молока. Он стал дышать ровнее. Второй был очень стар, и все мои старания не увенчались успехом, пришлось его действительно отнести в «покойницкую». К утру мой «пациент» пришел в себя. Я принесла ему немного булки и молока, выпросив для него у эконома. Он съел малость и выпил. Передавая отделение, просила сестру обратить на него особенное внимание. Домой пришлось пойти пешком, по случаю того, что в воскресенье трамваи не ходят.