Дорога смерти - Роберт Стоун

Ей не верилось, что где-то сейчас утро, но Елена прекрасно понимала: тьма и изоляция полностью нарушили ее биоритмы. Она спала не меньше двадцати раз и так и не смогла определить, сколько времени длились эти разрозненные, наполненные кошмарами сны.

— С чего вы решили, что нас кормят раз в день? — спросила она.

Брент рассмеялся.

— Двенадцать на двенадцать, — ответил он. Судя по ее молчанию, Имбресс явно требовалось объяснение.

— Эта камера совершенно квадратная… и если моя догадка верна, она в высоту точно такая же, как в длину и ширину. А раз наши тюремщики крайн или просто существа, которым понравился вид жилья крайн, готов поспорить, что они любят порядок.

— Ну, если судить по тем безумным обмоткам, которые они носят, то не очень, — пробормотала Имбресс.

— М-да, — протянул Брент. — В этом есть резон. Но если нас кормят не раз в день, тогда я вообще понятия не имею, сколько мы здесь торчим. Такой расклад вам больше нравится?

— Нет, — как-то непривычно резко ответила Имбресс. То есть, конечно, она достаточно часто высказывалась подобным тоном, но сейчас в ее голосе прозвучала иная нота. Обычный сарказм и чувство превосходства исчезли. Не задумываясь, Брент сделал несколько шагов по направлению к женщине.

Елена услышала, что он приближается, и отодвинулась назад. Если он уже покончил со своим сводящим с ума вышагиванием, она могла опять прислониться к стене, ее жутко раздражало, когда он перешагивал через ее ноги.

Она коснулась спиной холодного камня и вздрогнула.

— Нам надо выбраться отсюда, — решительно заявила она.

— Отсюда не выберешься, — жестко ответил Брент.

Он был уверен в этом. Вчера, в то время, которое он считал утром, бывший шпион встал у двери, с тем чтобы не пропустить тот момент, когда принесут еду. Он ждал короткой, ослепительной вспышки света, появления деревянного подноса, который в тот же миг поставят на каменный пол. Брент не планировал побега, во всяком случае пока. Он просто хотел оказаться достаточно близко, чтобы успеть увидеть коридор и того, кто приносит еду. Понять, сколько всего тюремщиков, как они вооружены и как выглядит коридор. Он простоял возле двери, казалось, целую вечность, прикрывая растопыренными пальцами глаза, чтобы вспышка света не ослепила его. Но свет так и не вспыхнул. И чем дольше он так стоял, тем больше крепла его уверенность в том, что его тюремщик находится по другую сторону двери, с поистине дьявольским терпением ожидая, пока пленник отойдет. Наконец, будто решив прогуляться, Брент повернулся и пошел к середине комнаты. Немедленно вспыхнул свет, дверь открылась, появился поднос, и дверь тут же захлопнулась вновь. Весь процесс занял не больше секунды. Тогда Брент сделал вывод, что, несмотря на поразительную легкость, с которой они одолели его в первый раз, тюремщики не склонны недооценивать отчаявшегося человека. Ему никогда не дадут шанса добраться до открытой двери.

— Нет, — повторил он. — Отсюда не выбраться.

Елена чуть было не задала вслух вопрос, занимавший все ее мысли: «Что они с нами сделают?» — но в последний момент прикусила язык. Брент Каррельян был сильным человеком, поэтому она не сомневалась в его ответе: их ожидала смерть. Разумеется, так оно и есть. Кем бы ни были их тюремщики, они явно собрались убить ее. Впрочем, вряд ли они ограничатся тем, что просто умертвят их, а этого-то Каррельян и не понимал. Но она знала. Судя по тому, как это существо глядело на нее, ему требовалось нечто большее, чем просто отнять у нее жизнь. В его голосе звучало странное, жуткое вожделение. Впрочем, вряд ли таинственный тюремщик испытывал сексуальный голод, поскольку его неприятные, бесцветные глаза ни разу не взглянули на ее тело. Он неотрывно смотрел ей в глаза. Это было вожделение, которого она не понимала, вожделение, превышавшее обычное физическое удовольствие. Оно смешивалось с чем-то, чего она не могла распознать. Елене Имбресс было очень страшно.

Внезапно она поняла, что Каррельян подошел еще ближе. Она слышала его дыхание, Брент находился всего в нескольких шагах от нее. Елена не могла сообразить, что сказать, чтобы заставить его отойти.

— Неужели вас не беспокоит эта чертова темнота? — спросила она, не в состоянии придумать что-нибудь еще.

— К ней привыкаешь, — спокойно ответил он.

Имбресс стиснула зубы. Его небрежный тон жутко разозлил ее.

— На самом деле, — продолжал Брент, — много лет назад мне пришлось жить в подобном месте.

— Не смешно, — огрызнулась Имбресс.

— Разумеется, — согласился он. — Потому что я вовсе не шучу. Я не имею в виду, что жил в какой-то странной темнице в Улторнском лесу, но мне довольно долго пришлось обитать в подвале старого дома, это было еще в Белфаре. Тот подвал находился под бакалейной лавкой, но отделялся кирпичной стеной от самого дома. В сильные дожди его заливало, поэтому, я думаю, они и решили замуровать вход. Бакалейщик — его звали Пелман, хотя он меня и знать-то не знал… Ну так вот, в конце концов Пелману надоело, что его запасы портятся, а может, запах из подвала мешал торговле, в общем, он велел заложить дверь кирпичами, предварительно выкопав в полу подвала нечто наподобие дренажной канавы и выведя ее на улицу, в сток. Полагаю, он надеялся таким образом осушить склад, но из этой затеи ничего не вышло, все равно в углах стояли лужи не меньше фута глубиной. Меня это, правда, нисколько не волновало, поскольку входом в мое убежище служила сточная канава.

— Очаровательно, — пробормотала Имбресс, сморщив нос от отвращения.

К ее удивлению, Брент рассмеялся.

— Именно так и казалось семилетнему мальцу. Странно, он вдруг почти ощутил атмосферу этого подвала, он помнил, что там пахло чем-то вроде мха, как будто стоишь на скалистом берегу реки, куда никогда не попадет солнце. Подошвы его ног помнили неровный каменный пол, пальцы вспоминали прогнившую деревянную лестницу, ведущую к кирпичному прямоугольнику, который когда-то был дверью.

— Мне этот подвал казался чудесным. Он принадлежал мне. Там было безопасно, только я знал об этом месте. По крайней мере, до тех пор, пока не встретил Марвика. Однако пару лет я владел им один, и он был примерно такого же размера, как наша камера.

Брент повернулся и указал наверх, в середину того, что он считал восточной стеной. В темноте он представил себе сцену, нарисованную его памятью.

— Там под самым потолком имелась решетка, первоначально встроенная для того, чтобы впускать хоть чуть-чуть воздуха и света. Всего два фута в длину и около четырех дюймов в ширину. Когда вставало солнце, я мог посмотреть наверх и увидеть сквозь решетку фасады и крыши домов через улицу и маленький кусочек неба. Примерно с полчаса каждое утро, если день был ясным. Затем Пелман открывал лавку и выставлял ящики с товаром на улицу. Обычно яблоки или груши. Иногда, летом, сливы или персики из Гатони. К сожалению, ящики всегда стояли вплотную к стене, и в моем подвале весь день было темно. Старик никогда не закрывал лавку до захода солнца. Ну, разве что изредка, летом, удавалось мельком увидеть отблеск пурпурного неба. Но зимой дни были короче, и Пелман начинал торговлю до восхода, а заканчивал после заката. Зимой я иногда подолгу обходился совершенно без света, как здесь.