Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

Заходите, пожалуйста! Я Лукерья Костина, ассистент директора. Я пойду, позову Петра Андреевича. А Вы пока раздевайтесь.

– Тетя Мусенька, Вы ведь покажете Паше все, что нужно? – обратилась крохотная девушка куда-то внутрь комнаты. Павел снял куртку. Девушка убежала, а его опять позвали. На этот раз женский голос был явно на октаву ниже.

Еще одна дверь, и картина, открывшаяся его глазам, оказалась полностью под стать домику и его необычным обитателям. В просторной светлой комнате было тепло и уютно. Голландская печь, облицованная изразцами с голубой росписью, гудела и потрескивала. Он увидел обеденный стол с белой крахмальной скатертью, накрытый на пять человек. А немного в стороне от него в кресле – румяную полную пожилую женщину. На ней было свободное платье на кокетке с кружевным воротником. Ноги ее покоились на коврике, на котором дремала, свернувшись, кипенно-белая пушистая кошка. Когда Паша вошел, кошка на звук шагов открыла глаза. Бог ты мой, кошачьи глазищи оказались небесно-голубыми!

Паша ахнул. Он не имел особых склонностей к домашним животным. А опыта их держать вовсе никакого. Когда-то в детстве ему хотелось собаку. Да куда там! Он даже не решился спросить. Какие собаки в московской коммуналке?

Да, киска-то, что и говорить, кошачья красавица! А что касается глаз. Разве не у всех кошек зеленые глаза? Есть и поговорка такая!

Мария Тимофеевна тем временем представилась.

– Сейчас будем ужинать, – сказала она. – Петр Андреевич и Олег, это наш второй ассистент, уже идут. Павлик, Вы Киевские котлеты любите?

– Мария Тимофеевна, я не знаю, никогда не пробовал. А как их в Киеве делают? По-другому? Не так, как у нас в Москве? – Павел откашлялся и сел к печке на стул с мягкой вышитой подушечкой. Таких он тоже никогда в жизни не видал.

– Павлик, Вы это что, серьезно? Да как же так, неужели. Я Вам расскажу!

Но тете Мусе не удалось просветить кулинарно дремучего Пашу. С другой стороны открылась дверь, и в комнату вошел рыжий высокий мужчина, лет на десять старше Мухаммедшина. За ним следовал другой, лет пятидесяти с совершенно лысой головой и в очках. Они принялись здороваться и знакомиться, как вдруг…

Крупная японская лайка, проскользнувшая в комнату рядом с Петром и державшаяся у его правой ноги, поднялась и положила огромные лапы Паше на плечи. Уши у нее стояли торчком, пасть приоткрылась, и большой розовый язык вывалился наружу.

Павел не так уж много читал. Зато хорошие книги. Он бы мальчишкой, наверно, не выбрал Дюма, если бы не мама. В девяностые годы были другие властители дум. Но Эрна знала любимого автора почти наизусть, и сын проштудировал с ее подачи как «Трех мушкетеров» со всеми продолжениями, так и «Королеву Марго». Подробности он, конечно, подзабыл. Но все же, все же. Он, правда, не испугался. Но. Что говорил Генрих Наваррский, если ему наступали на мозоль? Как он…

– Святая пятница, – ахнул второй раз Павел Мухаммедшин в этот удивительный вечер. – Вы их что, сами делаете? У этой собаки, да у нее же тоже глаза.

– Как у меня, – сказал тут директор Ирбиса «Синица», – и похлопал густыми ресницами.

Ничего подобного, у тебя, дорогой, глаза серые, а у твоего пса -голубые, – запротестовал мысленно его гость.

Но тут Лорд лизнул его в нос и тем закончил дискуссию. Тетя Муся скомандовала – за стол! Котлеты – самые настоящие Киевские куриные котлеты с кусочком сливочного масла внутри, в золотистых хрустящих сухариках, истекавшие соком на большой нарядной тарелке Кузнецовского фарфора, в отличие от терпеливого коллектива, ждать не могли.

За ужином о делах не говорили. Павел с большим удовольствием умял основное блюдо. Он не очень упирался и когда ему настоятельно посоветовали взять добавку. Ирбисовцы весело помогали тете Мусе по хозяйству, непринужденно болтали, и Паша скоро почувствовал себя свободно и хорошо. Настало время десерта. Луша принесла из кухни блюдо с эклерами. А Петр принялся разливать чай. На минутку все стихло. И Павел услышал отчетливый мерный звук, которого до сих пор не замечал.

Тикали ходики! Он поискал глазами. На правой стене – акварели, на левой – явно семейные портреты и фотографии Петра со всеми соратниками вместе и порознь. Так, а впереди?

Между двумя окнами в стенном проеме он увидел изображение дамы в парадном платье, которое поначалу принял тоже за портрет. Ее хорошенькое личико с нарумяненными щечками в аккуратных кудельках улыбалось. Но что это? Глаза дамы – оливковые бусины с яркими белками – двигались слева направо совсем как у совы. Петр проследил за взглядом гостя.

– Я вижу, Вы заметили нашу даму, сказал он. – Ну как, нравится? Обратите внимание, это не игрушка.

– Мне кажется, она тикает! – отозвался неуверенно Павел.

– А что ей остается делать? Это же часы. Взгляните. Внизу на платье в виде букета – циферблат. Это Шварцвальдские часы, традиционные для своего времени и места, – с удовольствием пустился в подробности Петр.

А Луша тихонько пояснила.

– Шеф любит прикладное искусство и точную механику. В особенности часы. У нас, знаете, много разного связано с часами. В кабинете совсем другие – грозные и ответственные. Они с боем. И эти голос подадут. Кстати, осталось еще четверть часа попить чайку. Хотите эклер? Тут трех сортов. Вам какие больше нравятся, с ванильным кремом, шоколадные или…?

Пашу с мороза и после сытного ужина слегка потянуло в сон. Следовало встряхнуться. Он отправил в рот парочку эклеров и рассказал несколько баек о Швейцарии. Неотразимая Снежана вскочила к нему на колени, мявкнула, и он покорно принялся гладить пушистую шерстку. Олег как раз объяснял, что абсент просто крепчайшая мятная водка, и если народы захотят, так он ее сделает, выйдет еще получше, чем у «фирмы» в то время, как кальвадос…, когда зазвенели колокольчики.

– О, дама заиграла! Восемь часов. Нам пора, – сказал Петр Андреевич и поднялся.

Они перешли в кабинет. Директор и хозяин агентства «Ирбис» усадил Павла за стол и уселся напротив. Перед ним лежали папки, альбом и пачка фотографий. А на стене висел большущий плоский экран. Петр взял в руки пульт и нажал на кнопку. Экран засветился. Поплыли кадры, снятые любительской камерой. Она дрожала, выхватывая то заснеженную дорогу, то парк тоже весь в снегу. А затем, словно зритель, сосредоточившийся на своей цели, и переставший отвлекаться на посторонние предметы, – красивый особняк в глубине парка. Он приближался, вырастал, обретал детали и подробности и, наконец, закрыл экран целиком.

– Павел, – начал Петр, и его голос слегка дрогнул от волнения, – я сейчас расскажу Вам всю историю замужества