Манящая корона - Борис Алексеевич Давыдов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Хольг неторопливо проглотил последний кусочек, допил вино и кивнул Ральфу, подавая знак, что ужин окончен. Дворецкий проворно поднес господину свежую салфетку, граф утер губы и бросил ее в опустевшую тарелку.
– Уберите со стола, потом пришлите ко мне старшего десятника.
– Слушаюсь, ваше сиятельство.
* * *
Скромная трапезная придорожной гостиницы показалась двум промокшим до нитки людям раем земным: настолько там было тепло, уютно, спокойно. Тяжело дыша, они застыли на пороге, смущенно улыбаясь посетителям, с которыми простились совсем недавно.
Те встретили их громким радостным гулом.
– Я же говорил: останьтесь, подождите, гроза будет! – качая головой, воскликнул длинноусый. – В речку-то хоть не полезли?
– Не п-полез-з-зли… – с трудом шевеля губами, отозвался Монк.
– Хвала богам! Хоть на это ума хватило…
– Да вы же насквозь промокли! – ахнула хозяйка, выскочившая из кухни на шум. – Вам надо немедленно переодеться, а то расхвораетесь!
Бывший сотник, запоздало сообразивший, что запасная смена одежды и белья осталась в притороченных к седлам сумках, беззвучно выругался от досады. Выходить снова под проливной холодный дождь ему совершенно не хотелось, а посылать стражника было рискованно: вдруг озлобится и все-таки наплетет графу всяких небылиц!
– Ничего страшного, голубушка. Мы и так обсохнем… Люди привычные, закаленные…
– А рисковать-то попусту зачем?! Ну-ка идите за мной, быстро! От мужа-покойника осталась одежда, посмотрим, может, вам и подойдет.
Монк, поломавшись еще немного для приличия – мол, не стоит беспокоиться, невелики господа, – последовал за хозяйкой, мысленно обдумывая, как бы лучше намекнуть ей, что с затянувшимся вдовством стоило бы распрощаться. Сзади грузно топал стражник.
«Лучше всего, если бы одежда муженька пришлась впору, тогда скажу: надо же, как хорошо сидит, будто на меня пошита! Вроде и ненавязчиво, безо всякого намека, а если сказать с выражением да прямо в глаза при этом посмотреть… Не каменное же у нее сердце!»
* * *
Хольг медленно откинулся на спинку кресла, не сводя внимательного, испытующего взгляда с человека, вытянувшегося перед ним в струнку.
«А ведь я до сих пор не знаю, как его зовут!» – внезапно подумал он, искренне удивившись, почему такая простая мысль не пришла ему на ум раньше.
– Я позвал вас по важному делу, старший десятник.
– Я весь внимание, ваше сиятельство, – почтительно отозвался Трюкач, склонив голову.
– Прежде всего, как ваше имя?
– Гийом, ваше сиятельство.
– Довольны ли вы службой, Гийом?
– Доволен, ваше сиятельство. Премного доволен и благодарен.
– Это хорошо, что вы благодарны. Надеюсь, вы понимаете, что я рисковал вызвать неодобрение и даже осуждение высшего общества, беря вас на службу к себе…
Хольг сделал паузу.
– Понимаю, ваше сиятельство, – тихим, но твердым и уверенным голосом произнес Трюкач. – Моя жизнь принадлежит вам, и я сделаю все, чтобы вы никогда не пожалели о своем великодушии.
– Слова достойного человека! – одобрительно кивнул Хольг. – Я все больше убеждаюсь, что не ошибся в вас. Как жаль…
Он снова запнулся, сделав вид, что эти слова случайно слетели с его губ.
«Так, теперь немного нахмуриться, отвести взгляд, будто чем-то смущен и расстроен…»
– Сядьте, Гийом! – внезапно распорядился граф, указывая на стул, стоявший недалеко от кресла.
Изумленный Трюкач повиновался скорее инстинктивно, нежели осмысленно, чуть слышно пролепетав: «Слушаюсь, ваш-ш-шшш…» Окончание графского титула он произнес чуть слышно, почти шепотом.
– Поверьте, мне очень, очень неприятно говорить то, что я сейчас скажу. Я дорого дал бы, чтобы в этом не было необходимости…
«Опять нахмуриться, сплести пальцы, сжать губы и вздохнуть, потом постучать по подлокотнику…»
– Меня сегодня вызывали во дворец, к Правителю. Думаю, вы слышали об этом.
– Слышал, ваше сиятельство, – кивнул Трюкач, с нарастающей тревогой следя за изменившимся лицом господина.
– Правитель пожелал узнать все подробности той ночи… ну, вы понимаете, о чем я говорю.
– Понимаю, ваше сиятельство.
– Ни для кого не секрет, что наш Правитель – да продлят боги его дни! – слабоволен, мнителен и не способен принимать быстрые и бескомпромиссные решения.
– Э-э-эээ… – Трюкач замялся, не зная, как реагировать на подобные слова. С одной стороны, это истинная правда, знакомая любому мальчишке; с другой – подданному не подобает хулить Правителя, даже в достаточно деликатной форме.
– Поэтому я совершенно не ожидал его бурной реакции, – продолжал Хольг, будто не заметив замешательства Трюкача. – Поистине, он повел себя так, будто в нем внезапно взыграла кровь деда!
Граф снова нахмурился, но на этот раз не отвел взгляда, а, напротив, посмотрел прямо в глаза Трюкачу с жалостью и нескрываемым гневом.
– Я дал слово пощадить вас, простить и забыть ваше прошлое, и я сдержал его. Не так ли? – резко, отрывисто спросил он.
– Так точно, ваше сиятельство!
– Но я повинуюсь Правителю! А он, к несчастью, придерживается другого мнения…
* * *
Бывший сотник Монк вновь с искренним сожалением убедился, что боги, наделив его недюжинной силой, статью и выносливостью, одновременно поскупились на ум и везение.
Одежда мужа-покойника пришлась впору не ему, а молодому стражнику. Она облегала его фигуру как влитая, без единой морщинки. Вдовушка, постучав и войдя в отведенную для примерки комнату, даже растроганно всплеснула руками, приговаривая: «Ох, прямо как мой Паул, один в один!» А стражник, глупо ухмыляясь, отозвался:
– Ну надо же, как хорошо сидит, будто на меня пошита!
Монк, героическим усилием сдержав поток площадной брани, уже готовой сорваться с губ, и пытаясь застегнуть пуговицы рубахи, никак не сходившейся на его широкой груди, с запоздалой, бессильной злостью подумал:
«Надо было его, подлеца, первого в воду погнать! Утоп бы за милую душу, а с меня взятки гладки: стихийное бедствие! Э-эх, не догадался, дубина!»
* * *
Изумленный привратник прильнул к забрызганному водой оконцу, потом протер глаза. Убедившись, что зрение его не обмануло, он со всех ног выскочил из сторожки под ливень и торопливо принялся вытягивать из воротных колец крепкий дубовый засов.
Через считаные секунды в открывшийся проем въехала четверка вороных лошадей, запряженная в карету, на дверце которой красовался герб Хранителя Печати.
* * *
Граф говорил неторопливым, бесстрастным голосом, но по всему было видно, что это спокойствие дается ему очень нелегко:
– Не знаю, что нашло на него. Просто не знаю! Он никогда не проявлял такую… – Хольг замялся, будто подбирая подходящее слово, и мысленно отметил, что Трюкач, хоть и держится просто превосходно, все больше нервничает, – такую… ожесточенность. И такое упрямство! Он прямо и недвусмысленно заявил, что не одобряет моей мягкотелости и требует, чтобы ни одного разбойника из шайки Барона не осталось в живых. Да, прямо так и выразился! Вы
