Андрей Ярославич - Ирина Горская

Корабль Олава Якобсона поплыл вперед. Корабль Хайнриха Изинбиргира пристал в гавани Риги, крестоносной крепости. Андрея снесли на берег. Уже задували холодные ветра. Острый шпиль Домской церкви проглядывал сквозь темные тучи… В Риге задержались недолго. Андрей мучился слабостью, говорить не мог. От его имени говорили Константин и Хайнрих. На прямой вопрос, поддержит ли Андрея свейский правитель ярл Биргер, Хайнрих отвечал, что этого знать не может, он всего лишь воин, решения ярла неведомы ему и никакие полномочия в этом деле не даны ему ярлом… Вскоре после этой беседы им откровенно намекнули на то, что лучше всего им будет продолжить свой путь в свейские земли…

В Ревеле, называемом еще Колыванью, принудило их остановиться тяжелое состояние раненого. Андрей совершенно утратил надежду, пал духом, и ему вновь сделалось хуже. Им позволили какое-то время оставаться в городе, но время это ограничили. Жилище, отведенное им, было совсем бедным. Содержание им отпускали настолько скудное, что женщины, княгиня и Маргарита, вынуждены были отдавать торговцам свои украшения за свежее мясо и мягкий хлеб. Лекарственных снадобий, так необходимых Андрею, не находилось в этом городе. Никакого почета им не оказывали. Константина очень все это насторожило. Он решился поговорить с Хайнрихом. Что все это значит? Быть может, сюда дошли слухи о нежелании Биргера не только поддерживать Андрея в дальнейшем, но даже и вовсе принимать его… Хайнрих выслушал Андреева ближнего, хмурясь.

— Даже если это и так, — сказал Хайнрих, — что с того! Мир велик. Андрей не пропадет, он воин. Достало бы ему только сил оправиться от раны. Когда-то он подарил мне свободу, теперь я не оставлю его в беде. Но я не верю в то, чтобы дошли подобные слухи. У ярла Биргера нет оснований не принять Андрея, Александрова врага…

Эсты, давние насельники этих мест, звали Ревель Даллином — «Датским городом», некогда город основали даны, воздвигнув для себя крепость. Крепость эта и сейчас высилась на скалистой возвышенности, вокруг нее расположились кварталы Верхнего города. Лет шесть назад король датский Вольдемар II продал Ревель-Даллин Ливонскому ордену. Город не был особенно большим, жилища теснились вокруг замка магистра и соборной церкви Святого Олая с высоким шпилем.

Еще рано было Андрею пускаться в путь, но их торопили. Часть дружинников порешила остаться и примкнуть к орденцам. Теперь и вправду оставалась с Андреем горстка людей. На корабль несли его на носилках деревянных, подостлав плащи. Он увидел, как подходят Маргарита и его молодая жена, которой еще не минуло шестнадцати. Он подумал, как плохо должно быть ей, привычной к роскоши, а теперь у нее в услужении одна лишь Маргарита. Жена его подошла к носилкам и пошла рядом, оправляя плащ, которым он был покрыт. Она тоже была закутана в плащ и казалась совсем худенькой, хрупкой. Но теперь она шла близко, и он не видел ее, видел только руки, как она оправляла его покров…

Его морем везли, труднобольного. Холодно было на море. Приступы озноба изнуряли его. Он бредил на непонятном языке. И никто не понимал его слов. Это был язык его дальнего детства, мордовский диалект. Андрей застудился, разболелся совсем. Пришлось причалить к острову Готланд, название которого означало — Божья земля. Приют нашли в городе Висбю, это был город Ганзейского торгового союза. Хайнрих обрадовался встрече с единоплеменниками, возможности говорить на родном языке своего отца и деда, которому выучился от них. После холодного Варяжского моря казалось тепло в городе, окруженном башенными стенами, на извилистых улицах, среди высоких домов с каменными резными арками и белокаменных храмов, островерхих, с розетками. Это был многолюдный торговый город, было здесь торжище не хуже новгородского. Власти городские отвели Андрею и его спутникам хороший каменный дом и дали в услужение людей. Здесь нашлись и лечители, и нужные снадобья. Никто не торопил, не гнал беглецов. Но задержаться пришлось надолго, Андрей был очень болен. Лечители советовали поить его виноградным соком и давать ему виноградные ягоды. Никто из спутников Андрея никогда прежде не видел винограда; они даже не знали, что из виноградного сока изготовляют заморское вино, самое вкусное и сладкое. И были они удивлены, разглядывая тонкие-тонкие ветки, переплетение узорных листьев, гроздья нежно-прозрачных округлых плодов. За городскими стенами, внутри, у самых ворот, были виноградники. И вправду виноградный сок оказал целительное действие, Андрей стал поправляться быстро.

Он от отца слыхал о виноградниках, много их было в Картлийском царстве, куда забросила прихотливая судьба незадачливого князя Георгия, Юрия Андреевича, сына Андрея Боголюбского. И думал Андрей Ярославич о судьбе своей. Никогда не увидать ему теплых заморских краев, его судьба — холодный Север…

Андрей начал вставать, после и ходить. Но ходил еще скорчившись, как-то перегибаясь набок. Марина умоляла его прилечь, не утомляться, поберечь себя. Но он, всем своим существом сосредоточенный на том, чтобы перемочь слабость, не был внимателен к молодой жене. Он очень боялся так и остаться кривобоким калекой, он скоро уставал, но все равно заставлял себя вставать и ходить. Константин тихо и немногословно поддерживал его в этом желании, ободрял. Также и лекарь-иудей говорил, что выздоравливающий уже должен побольше двигаться. Но Марина видела это болезненное выражение на лице своего Андрея, как прикусывал верхнюю губу, сдерживался — не стонал… и она плакала тихомолком, чтобы он не слышал и не видел, плакала от жалости к нему…

Поплыли дальше. Теперь уже напрямик в свейские земли. Теперь, когда Андрей поправился, путешествие в море Северном начало занимать Марину. Холодное бурное море, синее и свинцовое, было красиво. Кроме нее и Маргариты, на корабле были еще женщины, уже немолодые, низкородные. Они были взяты в дальний поход нарочно, чтобы воины могли удовлетворять свою нужду в совокуплении, эти женщины и пищу готовили. Хайнрих рассказал, что когда-то правители брали в дальнее плавание своих жен и наложниц, о тех временах жива еще была память.

Хайнрих теперь много рассказывал. Андрей, способней к овладению чужеземными наречиями, уже выучился понимать по-свейски и по-немецки, и теперь им была легче говорить. Вместе со здоровьем возвращалась к Андрею и жадность к новым познаниям, он расспрашивал Хайнриха, слушал его внимательно, хотел знать о той земле, где придется ему жить.

Ярла Биргера Хайнрих назвал человеком сильным и непростым, и это вышло несколько уклончиво. И Андрей понял, что, если не строить иллюзий, эти определения — «сильный», «непростой» — будут означать интриганство и беспощадность, как у Александра; и еще — Биргер поможет Андрею, если сочтет подобную помощь выгодной для себя… Тоскливо было думать обо всем этом. Но Андрей сейчас был здоров, силы возвращались к нему, хотелось надеяться; и в глубине души он и надеялся уже на какое-то радужное чудо, которое свершится вопреки логике. И ведь уже свершались в ею Жизни такие чудеса…

Хайнрих сказал, что хорошо, что с Андреем нет большой дружины, ярл Биргер не захотел бы допустить в слои владения опального правителя из чужих земель с многими воинами. И снова Андрей с грустью и странным удивлением осознал, насколько беден сейчас, всего лишен — горстка верхних людей — и ни земель, ни богатства… И никого, кто бы поддержал… Танас? Жив ли? Даниил Романович? Далеко, и если и позаботится, то не об Андрее, не оправдавшем его надежд, но лишь о своей дочери, просто может забрать ее; такое случалось; кажется, Мстислав Удалой забирал свою Феодосию от Ярослава… Но Даниил Романович далеко…

Хайнрих рассказывал о землях, куда они плыли, населенных свеями и йотами. Ярл Биргер знатного рода, но род этот не свейский, а йотский. Отсюда и распря Биргера с Фолькунгами, знатным свейским родом…

— Королевская власть не передается по наследству, короли избираются горожанами и свободным крестьянским сословием…

Андрей удивился, заинтересовался и подумал, что это, пожалуй, похоже на Новгород…

— Ярл — это правитель при короле, он осуществляет, претворяет в жизнь королевскую власть. Биргер был ярлом еще при Эрике Эриксоне Шепелявом, с которым не ладил. А когда выбирали нового короля, Биргер полагал, что на этот раз выберут его самого. Но его сила пугает; если он сделается королем, то уже будет править самовластно. Однако совсем устранить Биргера от власти — это невозможно, он умен и силен и умеет принимать решения верные. И потому королем избрали его сына, четырнадцатилетнего Вольдемара, и при нем Биргер и состоит ярлом — правителем. Года два тому назад Биргер совершил крестовый поход на земли финнов, называемых на Руси «чюдью», и расширил королевские владения…

Андрей едва сдержал улыбку. На эти земли ведь и Александр зарится. И он, Андрей, сейчас добирается к противнику, к врагу своего старшего брата. Быть может, придется и в походах участвовать, если и не против самого Александра, то уж, во всяком случае, нарушая его выгоду. Но эти «чюдские земли» Андрей бы отдал Биргеру, не стал бы за них держаться. Если — права на эти земли в обмен на помощь — Андрей согласится. Что-то подсказывает сознанию: Руси чудью не владеть. А даром людей класть в походах напрасных на чудь, зачем оно! Своих подданных!.. Ах, если теперь снова сядет Андрей на владимирский стол, уж будет знать, как править, люди будут за него!.. Но внезапно пробудившееся холодное чутье подсказывало исподтишка, что людям вовсе не тот правитель по сердцу, который заботится об их благе, людям сильный люб; и пусть этой своей силой давит их, терзает, а все люб!..