Hermanas - Тургрим Эгген

К счастью, я выше ростом, чем мексиканцы. В противном случае я вряд ли увидел бы человека, стоявшего с книгой в руке позади наседавших таксистов. Он что, хотел продать ее? Но человек был одет в водительскую форму. Когда я остался практически в одиночестве в зале прилета, я приблизился к нему и взглянул на обложку. На ней крупными красными буквами было написано: «Instrucciones».

— Простите, это моя книга, — обратился я к шоферу.

— Значит, я жду вас. Машина за углом.

Он извинился и отошел позвонить. Потом он вернулся и взял мой чемодан. Я испугался. Моя рукопись!

— Кстати, поздравляю, — сказал он. — Не все были уверены, что вы справитесь.

Все казалось новым и фантастическим в тот первый день в чужой капиталистической стране. Машина была класса люкс, даже верхушка партийного руководства позавидовала бы такой. Когда я спросил, можно ли открыть окно и подышать свежим воздухом, шофер нажал на какую-то кнопочку, и из крошечных вентиляционных отверстий подул холодный ветерок. Воздухом Мехико лучше не дышать, сообщил он. Достаточно только посмотреть на серо-желтое облако над нами. Если считать вместе с пригородами, то это самый большой город в мире — двадцать миллионов жителей. По этим пригородам — серым, пыльным, убогим — мы ехали не меньше сорока минут. Как будто кто-то взял самые нищие кубинские деревни, положил их в копировальную машину и запустил ее в бешеном темпе, а результаты расположил вплотную друг к другу на бесконечной равнине. Значит, вот как живут мексиканцы? А потом мы увидели сам город и появились рекламные щиты: «Пейте пиво „Дос Экис“!», «Покупайте Volkswagen!», «Читайте „Кьен“ — все о телезвездах!», «Ешьте чипсы „Твист-Ит“ со вкусом сыра оаксака!» Сигналы другой цивилизации, расположенной в десятках световых лет от нас.

— Хотите холодного пива? — спросил шофер.

— А у вас есть «Дос Экис»?

Образцовый студент капитализма! У него было другое пиво, но все равно вкус его был сказочным.

Машина остановилась в фешенебельном районе Сона-Роса у гостиницы «Мария Кристина» с полом из полированного бежевого мрамора. Он был таким чистым, что с него можно было есть. Медь в холле была начищена до блеска — может быть, ее чистили сегодня! Меня встретили, как короля. И они были…

— Рауль?

Я не узнал его голоса. И лица не узнал. И он моего тоже. Мы встречались всего один раз, поздним вечером в Гаване восемь лет назад, и еще виделись недолго на следующий день. Если кому-нибудь понадобятся доказательства огромной силы печатного слова, то ими может служить наша встреча с Рубеном Элисондо, произошедшая при таких обстоятельствах.

После того как я оставил в номере свой чемодан — опять эта почти неприятная чистота, — он пригласил меня поужинать. Конечно, я сильно напился, да к тому же от обилия чужой острой еды у меня прихватило живот. Но в тот момент это не играло абсолютно никакой роли.

Количество произнесенных мною благодарностей невозможно сосчитать. Мои благодетели (Педро Карденас, редактор «Пренса Тлателолко», присоединился к нам после ужина) вынуждены были объяснить мне происходящее. Все было организовано на мои деньги. Что, простите? Да, я понял правильно. Я заработал деньги на «Instrucciones» и к тому же получил хороший гонорар от «Эксельсиора» за тюремный дневник. Если бы «Тлателолко» выплатило его Кубе, власти просто конфисковали бы деньги. Куба, кстати, потребовала выплаты этих средств, но не получила ответа. Вместо этого издательство положило деньги в банк. Счет был открыт в долларах США чтобы мексиканская инфляция не сожрала все заработанное мной. Так, во всяком случае, мои денежки росли. Когда Рубен услышал, что меня выпустили на свободу — мое признание и унижение в Гаване достигло и мексиканской прессы, — он встретился с руководством издательства и предложил использовать деньги для организации моего выезда с Кубы. Директор издательства отказался участвовать в потенциально политически опасном предприятии, но Рубен пригрозил, что уйдет из «Тлателолко», забрав весь свой престиж. Что касается деталей, то лучше, чтобы о них знало как можно меньше людей. Особенно представителей властей.

Может, это касалось и меня? Рубен объяснил так:

— Когда кубинские власти поняли, что посредником являюсь я, меня объявили нежелательной персоной. Так что я не имел никакой возможности встретиться с тобою лично. У нас не было политической поддержки на высоком уровне, чтобы потребовать у Кубы отпустить тебя. Но американские доллары могут сделать в Гаване довольно много. Я сам выяснил, что ты сидишь в Ведадо и составляешь кроссворды, а потом уже за дело взялись гангстеры. Учитывая то, что Куба провозглашает, будто на острове нет преступности, размах преступной сети в стране сильно впечатляет.

— Я заметил. А существует ли настоящий Томас Гутиеррес?

— Кто его знает. Кто-то же должен был пройти паспортный контроль, чтобы его внесли в списки иммиграционных властей. Думаю, он выехал на лодке. Или по другому паспорту.

Безусловно, деньги еще не кончились. Я смогу прожить в Мехико еще несколько месяцев, если устроюсь поскромнее. Потом они спросили, пишу ли я что-нибудь, и я начал рассказывать о «Круге» — это рабочее название моей песни об аде. Карденас очень заинтересовался. В случае публикации денег мне могло хватить на более долгий срок. Теперь мне надо было как можно скорее попросить политического убежища.

Я попросил. Но еще до того, как мое заявление рассмотрели, решил покинуть Мексику. Тому было несколько причин. Деньги стали подходить к концу, настали времена экономического спада, и иностранцу нелегко было найти работу. Если я собирался двигаться дальше, надо было что-то предпринять прежде, чем я останусь без гроша в кармане. Климат Мехико был вреден для моего здоровья. Сухой, пыльный воздух и ужасное загрязнение на высоте две с половиной тысячи метров над уровнем моря вызвали сильную реакцию. Возможно, какую-то разновидность астмы. И несмотря на то что Мексика большая и в ней есть разные климатические зоны, меня манили большие города. Как обычно.

И вот что важнее всего: я начал бояться. Мексика была в хороших отношениях с Кубой. Мексика в основе своей — удивительное государство: коррумпированная клептократия, где бразды правления находятся в руках у капитала, где не угрозы, а взятки определяют, что будут писать газеты, и где все овеяно квазисоциалистической революционной риторикой. Она у них в крови, как говорится. Как у Фиделя. Когда Организация американских государств (ОАГ) в 1961 году под давлением США разорвала дипломатические отношения с Кубой, лишь одно государство подало голос против — Мексика. Когда США начали торговый бойкот, мексиканцы ответили договором о свободной торговле. Куба нужна была Мексике прежде всего для того, чтобы показать свою независимость от северного соседа.

Поэтому агенты Кастро могли довольно свободно действовать в Мехико. Вскоре после того, как я подал заявление о предоставлении политического убежища — о чем наверняка было доложено прямо в Гавану, — я начал замечать странные вещи. Напротив комнаты, что я снимал неподалеку от парка Линкольна, стояли «нищие» и приглядывали за моим домом. Через пару недель я уже знал в лицо все смены. По словам моего квартирного хозяина, к нему постоянно приходили какие-то люди и спрашивали меня, не называя своих имен. Однажды по дороге в издательство я заметил за собой слежку. Мой преследователь держался на приличном расстоянии, но солнечный луч, на какой-то миг озаривший улицу, отразился от объектива фотокамеры, выдав его.

Паранойя — это элитарный спорт. Но в Мехико я не чувствовал себя в безопасности. Именно здесь пятьдесят лет назад в голову Льву Троцкому вонзился сталинский ледоруб — не говоря уже обо всех остальных обстоятельствах. К тому же за границей велось устранение врагов Кастро, а в этом городе невозможно спрятаться.

Какое у меня осталось самое яркое впечатление о Мехико? В первые ночи я не мог спать. Я часто выходил на улицу погулять в самые опасные часы. Однажды ранним утром в пять часов я брел по шестиполосному бульвару Реформы. Я увидел, что на широкой, засаженной растениями центральной части бульвара началось движение, там кишмя кишело людьми. Я подумал, что это поднимаются алкоголики, чтобы успеть к открытию ближайшей pulqueria[87]. О черт, как же, наверное, холодно спать на улице. Но там были семьи… мужчины, женщины, дети. Они убирали картонные коробки и соломенные мешки, на которых спали, варили кофе на костре из хвороста, умывались грязной водой из пластмассовой бутылки. Скоро им на работу: обливать грязью из тех же пластмассовых бутылок лобовые стекла автомобилей, ждущих зеленого света, и выклянчивать несколько песо за то, чтобы эту грязь смыть.

Подобного я никогда раньше не видел.