Конец фильма, или Гипсовый трубач - Юрий Поляков

— Оттуда! — Гость расправил суставчатую лапку, раскладывающуюся, как перочинный ножик, и указал длинным коготком в сторону прудов.

Кокотов окончательно убедился, что говорит пришелец, задевая шипастым бедром о край надкрылий, которые помимо прочего служат, наверное, еще и резонаторами. Только после этого Андрей Львович взглянул в указанном направлении и увидел, что над прудами зависла огромная летающая тарелка. Она, словно на треногу, опиралась на ослепительные лучи, пробивавшие черную воду до самого дна. Даже из лоджии были отчетливо видны медленные тени крупных карпов и бесчисленная рыбья мелочь, роившаяся в освещенной глубине. Сама же тарелка не вызвала у писодея особого удивления — именно так он и представлял себе космические корабли инопланетян. Заинтересовали его большие, как у круизного лайнера, иллюминаторы, в которых торчали любопытные треугольные мордочки «богомолов».

— Гагарина вы забрали? — светски полюбопытствовал он.

— Нет, мы по металлу, — ответил пришелец.

— С какой планеты к нам прибыли?

— Тебе-то какая разница? Все равно не запомнишь. Допустим, с планеты Джи.

— Это где ж такая?

— Блин, я сюда что, астрономию прилетел преподавать? Ладно, смотри! — он разложил свою лапку, заканчивавшуюся коготком, и указал вверх.

Писодей с готовностью запрокинул голову: звезды сплошь усыпали черное осеннее небо. Казалось, кто-то грабанул магазин «Якутские алмазы» и, спасаясь от погони, рассыпал по Млечному пути всю добычу: попадались яркие «каратники», вроде Полярной звезды, но в основном это была алмазная крошка и даже пыль.

— Ищи Малую Медведицу!

— Нашел! — сразу ответил Андрей Львович, поневоле преподававший в школе еще и астрономию.

— Теперь чуть выше и левей: найди две звезды. Видишь? Малый Пес называется.

— И у вас тоже?

— Глупый вопрос! Имена созвездиям давала Працивилизация. Они у всех «разумников» одинаковые.

— Но ведь вроде…

— Вроде у Мавроди. Продолжаю: если посмотреть в сильный телескоп, можно увидеть несколько точек вокруг правой звезды. Это планеты. Самая яркая точка называется Джи. Это моя родина. Понял?

— Понял.

— А теперь объясни, куда я-то попал? Когда наши прилетали сюда в последний раз, никаких «разумников» не видели. Бродили какие-то гамадрилы. Была, правда, в Африке выездная генетическая лаборатория этих засранцев с Андуара. Но мы с ними не разговариваем…

— Видите ли, эволюция за время вашего отсутствия значительно ушла вперед… — с внутренней гордостью сообщил писодей.

— Вы еще верите в эволюцию? Наивные!

— Откуда же тогда берутся новые формы? Человек, например… — удивился Кокотов.

— Выдумываются.

— Кем?

— Старыми формами.

— Да? А вот скажите, я слышал, что разум есть не что иное, как смертоносные вирусы вроде СПИДа, которыми одна галактика в момент астрального соития заражает другую.

— Возможно. Не знаю, — подумав, ответил «богомол», — Половая жизнь Вселенной еще плохо изучена. А тут у вас не бордель?

— Почему бордель?

— Ну, вопросы интересные задаете. Голых женщин ищете.

— Нет, тут «Ипокренино», — с достоинством объяснил Кокотов. — Дом ветеранов культуры.

— Даже так? В самом деле, продвинулись… И кто же здесь живет?

— Поэты, актеры, художники, архитекторы, композиторы, чекисты…

— Не может быть! Ты тоже ветеран?

— Нет. Я писатель и сюда приехал сочинять сценарий с режиссером Жарыниным.

— Надо же! — От восторга пришелец сложил лапки и молитвенно прижал к груди. — Знаешь, я тоже в юности мечтал стать режиссером. Но пробиться совершенно невозможно…

— Почему?

— По кочану! Страшная, чудовищная семейственность. Мафия!

— И у нас тоже! — обрадовался такому межгалактическому совпадению писодей. — Михалковы, Кончаловские, Германы, Тодоровские, Чухраи, Бондарчуки, Лунгины… Отцы, сыновья, внуки. Страшное дело!

-— Как?! Всего-навсего три поколения?! И вы еще жалуетесь! — вскрикнул «богомол», от удивления затрепетав прозрачными узорчатыми крыльями. — О, счастливцы! У вас какой витальный лимит?

— Простите?

— Живете сколько?

— Лет семьдесят, если повезет… — вздохнул Андрей Львович.

— А мы — тысячу лет! Вообрази, двадцать поколений одной семейки колготятся одновременно. И все — режиссеры! Не пробиться! Никаких шансов. Кто меня поддержит, я ведь не голубой. Я, как видишь, зеленый и предпочитаю самок. В результате пришлось в космосе челночить. У нас астронавтика — профессия неудачников. Семью-то надо кормить! Вот и летаю туда-сюда, мусор всякий собираю. А ты почему такой грустный? Сценарий не получается?

— Нет, вроде с третьего раза получился.

— Жарынин гнобит?

— В известной мере. Но не это главное…

— Ясно. С дамами проблемы?

— Нет, все в порядке. У меня в настоящее время две женщины, — печально похвастал автор «Беса наготы». — Даже три.

— Не может быть!

— Да: Нинка и Наталья Павловна. Была еще Валентина. Но это так… для разминки…

— Для разминки? О, счастливчик! — заломил лапки «богомол». — У нас, понимаешь, на планете дамократия. Им все можно — нам ничего нельзя.

— Почему?

— Потому что мы, самцы, можем один раз в год, а самки — всегда. Поэтому они всем недовольны. Слова им поперек не скажи! Сразу начинается: «Трахнуть раз в год любой дурак может, а ты попробуй хоть одну оотеку отложить — узнаешь, что такое материнство!»

— Что отложить? — не уловил Кокотов.

— Оотека — это капсула с яйцами. А про то, чтобы для разминки, и не мечтай! Один раз налево посмотрел — строгое предупреждение. Если второй раз застукала, приставит яйцеклад вот сюда, — несчастный самец показал на свою тонкую шейку. — Это последнее предупреждение. Ну, а если попадешься в третий раз, просто откусит по закону голову…

— Как по закону?! — воскликнул Андрей Львович.

— Вот так! — «богомол» грозно щелкнул хитиновыми сочленениями, словно резаком. — И конец!

— А у вас случайно после спаривания самцов не съедают?

— Ну, ты сказал! Это ж когда было! Раньше, конечно, съедали. Ведь мы-то можем один раз в год, а они, сучки, постоянно! В прежние времена так и было: сожрет, гадина, и берет себе нового мужа. Но с развитием гражданского общества съедать полового партнера строго запретили. Вот они теперь и бесятся: посмотреть ни на кого нельзя… Но ты мне так и не ответил, почему грустишь?

— У нас хотят отобрать «Ипокренино»…

— Кто?

— Ибрагимбыков.

— Режиссер?

— Нет, бандит.

— Это одно и то же. Так в чем же дело? Возьмите у него анализ мочи и откусите голову. По закону.

— Мочи? По закону?

— Ну конечно! У нас на планете Джи полный социальный мир и правовая тишь. А почему? Да потому, что каждый гражданин раз в месяц обязан сдавать анализы, и если в моче находят трипельфосфаты зла, то назначают испытательный срок. Если повторная проверка дает такой же результат — виновнику просто откусывают голову. Вот так! — он снова щелкнул хитиновым бедром о шипастую голень.

— А откуда берутся трипельфосфаты зла? — поинтересовался писодей.

— От дурных мыслей, конечно. Зло ведь материально, зло — это просто дурная биохимия. У нас не только нельзя кому-то навредить, у нас невозможно даже подумать про это — сразу без головы останешься! Но ты такой грустный не из-за Ибрагимбыкова. Нет. Ты заболел?

— Заболел, — понурился Кокотов.

Слеза безысходности, искрясь, сорвалась с его ресниц. «Богомол» ловко поймал ее кривым ногтем, полюбовался, точно драгоценным камешком, слизнул длинным чешуйчатым языком, пощелкал челюстями, помотал треугольной головой, повращал глазами и после недолгого молчания произнес полувопросительно:

— Онкология?

— Да, — еле слышно ответил писодей, борясь с отчаяньем.

— Третья стадия?

— Вторая…

— Третья. Но это ерунда! Нашел из-за чего расстраиваться. Где опухоль-то?

— Здесь. — Писодей осторожно приложил палец сначала к носу, а потом к правому виску.

— У врачей был?

— Был.

— Что говорят?

— Резать.

— Вот врачи — им бы только резать! Погоди… — Зеленый пришелец протянул к нему свои суставчатые лапки. — Все болезни от нарушения космических ритмов. Верни организм в нормальную колебательную систему, и он самооздоровится. Не шевелись!

«Богомол» застучал по писательской голове коготками, словно кленовыми палочками по барабану: трам-там-там-трам-там-там-трам-тарарам-там-там…

Андрей Львович почти сразу почувствовал светлую легкость, знакомую по редким минутам всемогущего вдохновения. В теле появилась давно забытая бодрая истома, с которой Кокотов просыпался в далеком детстве. Тогда казалось, что вся твоя юная плоть от макушки до кончиков пальцев есть продолжение веселой утренней мысли, и хотелось выбежать на солнечный балкон, с хрустом потянуться навстречу новому, полному радостных новостей дню — одному из миллионов дней, ждущих тебя впереди!