Конец фильма, или Гипсовый трубач - Юрий Поляков

Так бы и поступили, но вдруг выяснилось, что покойная — любимая актриса тещи президента России. В юности она (теща, а не первая леди, конечно) сходила с ума, делала прическу «под Веру» и даже вырвала себе коренные зубы, совершенно здоровые, чтобы достичь той декадентской впалости щек, какой славились Ласунская и Марлен Дитрих. «Эго Москвы», как обычно, оперативно насплетничало, будто лучшая половина президента и ее мамаша уже шьют себе траурные платья у кутюрье Ягтдашкина, чтобы появиться на похоронах с корзиной белых роз. Обе давно мечтали поучаствовать в актерских похоронах, когда гроб с лицедеем выносят со сцены под бурные аплодисменты оставшихся в живых коллег.

Жмень возликовал и задумался. За долгие годы, проведенные в искусстве, Вера Витольдовна сменила много театров и выносить ее, честно, говоря, можно было из любого: Малого, МХАТа, Моссовета… Но Боря должен был сделать правильный выбор, ибо особняк а-ля Гауди с бассейном и полем для игры в гольф уже сожрал его личные сбережения и теперь доедал казенные деньги. Хорошенько подумав, он выбрал худрука Московского общедоступного театра (МОТ) Аскольда Махоркина, нестареющего шестидесятника и вечного молодожена. Его любил Сам и подарил МОТу новое здание, в котором Аскольд оборудовал себе на последнем этаже большую квартиру, соединенную с театром лифтом, опускавшим худрука прямо в рабочий кабинет, в кресло работы Вильяма Морриса.

Махоркин пришел в восторг, надеясь во время панихиды выцыганить у супруги президента деньги на радикальную реконструкцию зрительного зала. Дело в том, что на общедоступной сцене ставились в основном мюзиклы, вроде «Веселых псов», переводные комедии наподобие «Семи невест усталого гея», и, конечно, «новая драма». Про нее надо бы сказать особо! Вообразите себе сцену, на которой стоят два мусорных контейнера. В первом живет Он, во втором — Она. Страшно матерясь, оскорбляя друг друга и швыряясь тухлыми отбросами, они спорят, кому достанется последняя доза, уже заправленная в шприц. Ради «ширева» Она, выпускница филфака МГУ, была вынуждена орально услужить грязному цыгану, торгующему «дурью». В отместку Он сладострастно рассказывает ей, как много лет назад, будучи молодым талантливым спортсменом, грязно сожительствовал с ее матерью, спортивной обозревательницей газеты «Правда». Они начинают драться — долго, жестоко, кроваво. Наконец Он (все-таки в прошлом боксер) побеждает, вырывает шприц, колется и ждет «прихода». Но приходит смерть: подлый цыган впарил им вместо «геры» какую-то гадость. Она же, поняв, что любит его больше всего на свете, в отчаянье разбивает бутылку о край помойного контейнера и вскрывает себе вены. Кровь бьет фонтаном. Она ложится рядом с любимым и затихает. Через несколько минут на сцену въезжает настоящий оранжевый мусоровоз, парни в комбинезонах, страшно матерясь, хватают умерших за руки-ноги и, раскачав, швыряют в смрадную утробу, которая с жутким хрустом перемалывает и сплющивает то, что еще недавно было выпускницей МГУ и призером чемпионата Европы по боксу. Но скоро выясняется, что мусорщики — это ангелы, прилетевшие за душами погибших, чтобы повести их к престолу Господню. Богом же оказывается недобросовестный цыган, он сидит в джакузи с двумя кудрявыми херувимами, глушит виски с содовой и, страшно матерясь, объясняет новопреставленным, что, оценив глубину и бескорыстность их любви, он решил призвать парочку к себе. Спасенные залезают к нему в джакузи. Занавес.

Спектакль назывался «Гнойное небо». Пьесу сочинил лауреат премии «Русский Бункер» Алекс Хлаповский. Постановщик Махоркин получил за нее двенадцать «Золотых масок», в том числе «За смелое техногенное решение вечных вопросов». Имелся в виду настоящий мусоровоз на сцене. Кроме того, Аскольд с успехом провез ее по многим международным подмосткам, где она шла под названием «Fucken heaven» и вызывала у зрителей брезгливое сочувствие к жуткой жизни «этих странных русских». Московская публика тоже захаживала на «Гнойное небо». Театральная беднота — убедиться в том, что кто-то живет еще хуже, грязней и унизительней. А состоятельные зрители — для того, чтобы острее ощутить свое благополучие, чтобы лысый пузатый хозяин дюжины бензоколонок мог во время спектакля склониться к своей юной подруге, «вице-королеве Мелитополя», и шепнуть в розовое ушко: «Вот видишь, детка, от чего я тебя спас!»

Однако богатая публика заглядывала в МОТ неохотно, реже, чем хотелось. Она привыкла летать бизнес-классом и очень страдала оттого, что тесные кресла по ходу спектакля нельзя опустить, как в Боинге; для отдыха или глубокого трансатлантического сна. Рачительный Аскольд подсчитал: если в первых пяти рядах и в ложах установить откидные массажные сиденья с сенсорным управлением, можно привлечь денежного зрителя и втрое повысить цены на вип-места. Тогда косяком пойдут олигархи, чиновники, банкиры, посещающие театр, чтобы спокойно подремать и предъявить коллегам ювелирные новинки, навешенные на юных подруг, высоких и тощих, как голодные баскетболистки.

Но для реконструкции нужны были деньги, а жена президента отличалась необыкновенной добротой. За шанс пообщаться с первой леди Жмень потребовал недорого — двадцать пять процентов от выпрошенной суммы. Однако все понимали: дубовый гроб с Ласунской, вынесенный под аплодисменты, нельзя отвезти в дальний угол занюханного некрополя. Вдруг высокие гости захотят проводить актрису к последнему приюту? Срочно требовалось место на престижном погосте. Бережливый Жмень сначала решил поискать где-нибудь родственную могилку, чтобы уложить Веру Витольдовну рядышком с не чуждыми ей косточками без накладных расходов. Вот тут-то и начались трудности. Первый муж Ласунской, крупный инженер, чью фамилию она проносила всю свою творческую жизнь, был арестован по Шахтинскому делу и сгинул на Соловках. Со вторым мужем, актером Соколовым-Карачаровым, она жила в гражданском браке, не зарегистрировавшись. Третий муж, конструктор Скамейкин, мирно покоился на Новодавешнем со своей второй женой. Юную певицу Пеликанову он полюбил со страстной безответственностью в зрелом возрасте и, похитив ее из Владикавказской филармонии, поселил в семейной квартире с окнами на памятник Юрию Долгорукому.

Ласунская, скрепя сердце, поняла его страсть, смирилась и долго терпела жизнь втроем, страдая от страстных криков из спальни и встречаясь с соперницей утром возле туалета. Она горько переживала интриги домработницы Таси, перекупленной неверным мужем и его темпераментной пассией. Разъехаться не было никакой возможности: новую жилплощадь выделяли по ордерам, выдаваемым за верную службу Отечеству. Новый же истребитель Скамейкина никак не хотел взлетать, а если взлетал, сразу падал, и жестокий Берия предупредил: «Пока не полетит, будешь жить с Верой! Или на нарах. Посмотрим!» Ласунской оставалась одна радость — нечастые поездки в Лианозово, на дачу к давнему сердечному другу, титану советского цирка, гиревику-акробату Ивану Номадову. Немного могучего счастья — и снова домой, в ад коммунального треугольника! Бедняжка была близка к самоубийству, но тут истребитель наконец взлетел, Берия представил Скамейкина к ордену, разрешил развестись и жениться на Пеликановой, а вскоре дал молодым отдельную квартиру. Вера Витольдовна вздохнула спокойно и простила домработницу Тасю…

Все прекрасно понимали: посмертно возвращать Ласунскую в этот скандальный треугольник неделикатно, особенно учитывая присутствие на похоронах жены и тещи президента. А что делать? После развода со Скамейкиным и кончины Ивана Номадова, неудачно уронившего на себя двухпудовую гирю, Вера Витольдовна неоднократно выходила замуж, но достойного спутника, сопоставимого с конструктором и цирковым атлетом, так и не нашла, быстро охладевала, разочаровывалась, гнала краткосрочных супругов с глаз долой — и могилы их затерялись. Последний муж оказался и вовсе мерзавцем: интересуясь юношами, он женился на увядающей актрисе лишь для того, чтобы выведать, каков был в постели Сталин: подлец собирал материалы для книги «Секс за кремлевской стеной». А потом пришла старость, бесцеремонная и жестокая, как налоговая полиция…

Жмень понял: надо срочно брать место на приличном кладбище. Сначала он приценился к Новодавешнему, однако стоимость квадратного сантиметра оказалась такой, что дешевле купить остров в теплом океане. Тогда он обратил взор на некрополь поскромней — Ваганьково, там соотношение «цена — качество» оказалось куда разумнее: заброшенная родственниками могила у забора под сенью вековых лип стоила всего сто тысяч евро. Но скуповатый председатель ССС схитрил и побежал за помощью в администрацию президента: вдруг удастся выковырять казенных деньжат? Все-таки Ласунская! Да и теща главы государства на похороны собирается! Там его внимательно выслушали, поняли и обещали, учитывая заслуги актрисы перед Отечеством, помочь. Сработали они оперативно, перезвонили буквально через час, предложив тот же самый бесхозный участок у забора, но уже за двести тысяч евро…