Всемирная история. Том 4. Новейшая история - Оскар Йегер

Георг Фридрих Вильгельм Гегель. Гравюра с портрета XIX в.

Первое тягостное десятилетие после установления мира пережили, и по удивительным путям Провидения неразумное преследование еще слабых идей свободы и единства, со стороны Австрии предало действительную мощь этим начинаниям. Между тем явления ближайших лет уже указывали на нарождающуюся новую силу. Такова была, например, перемена правления в большем из второстепенных государств Германии, в Баварии. 13 октября 1825 года умер добродушный старик Макс Иосиф и ему наследовал сын его, Лудвиг I — чудак, воодушевленный немецким искусством, мечтавший о «германском существе» (deutsches Wesen), оригинал и талант на таком посту, где привыкли видеть гладкую посредственность и филистерство. Он перевел университет в Мюнхен, призвал талантливых учителей, начал те замечательные постройки, которые составляют не только украшение столицы, но скоро сделались достоянием целого народа. Он воздвиг в 1830 году по собственному плану храм славы немецким героям, Валгаллу, близ Регенсбурга, а сам выступил поэтом и писателем; он позволял себе подобные и иные вольности.

Лудвиг I, баварский король в торжественном королевском одеянии. Гравюра работы А. Рейнделя с портрета кисти Я. Стимера

Валгалла, близ Регенсбурга

Ребяческое тщеславие, с которым в Баварии напирали на противоположное тому, что делалось в Пруссии, перешло постепенно в более благородное соревнование — в желание отличить свою страну и свою столицу каким-нибудь особенным приобретением, выделиться в области умственной или материальной. В настоящем, а также и в ближайшем будущем народная жизнь должна была сосредоточиваться в отдельных государствах, в членах, а не в целом, еще не определившемся; и жизнь эта развивалась постепенно, крепла, и рядом с непроизводительными, отрицательными сторонами, сознанием, что от союзного сейма нечего ожидать, развивались и положительные стороны. В главном из государств Германского союза, в Пруссии, прежде всего сознали, что в важнейшей области национальной жизни, в торговых сношениях, успех возможен только на пути добровольного единения отдельных государств, и первым плодом этого сознания был германский таможенный союз. Сознание это составляет заслугу высшего прусского чиновничества и тогдашнего министра финансов фон Моса, понявшего всю политическую важность и великую будущность этого единства.

Ангальт Кётен еще долгое время вел против более могущественного государства процесс неосновательный и к собственному вреду перед союзным сеймом, самым жалким из высших судилищ. Несмотря на это, в марте 1828 года таможенный союз между Пруссией и мелкими государствами, входившими в сферу ее влияния, распространился еще на Гессен-Дармштадт, что означало уже решительный прогресс: к Пруссии присоединялось все более государств, несмотря на образовавшийся в том же году и грозивший ей соперничеством среднегерманский таможенный союз, в который вошли Саксония, Ганновер, Кургессен, Ольденбург, Бремен, Франкфурт. Это внутреннее единство, которое естественно вело к единству политическому, закончено было в мае 1829 года, когда таможенный союз, с 1827 года существовавший между Баварией, Вюртембергом и окружающими гогенцоллернскими княжествами, слился с прусским союзом. Таким образом уничтожены были внутренние границы, 18 000 000 немцев соединились в один таможенный союз и в своих внешних отношениях представляли теперь одно торгово-политическое целое.

В этих весьма важных для будущего мероприятиях Австрия не принимала участия. Трудно представить себе правительство более ничтожное, нежели Франц I и его канцлер. Ничто там не улучшалось — ни управление, ни судопроизводство, ни военное ведомство, ни финансы, ни народное просвещение. Некоторая изобретательность выказывалась только в наименованиях, при посредстве которых старые долги покрывались новыми и приписывались нули при уравнении счетов. Воображаемая забота о материальных нуждах не имела существенного значения; не говоря уже о том, что без умственного развития не мыслилось развитие и материальное, оно во всяком случае при таких условиях не прочно и не имеет цены. Меттерних впоследствии, в период своего падения, сам произнес себе приговор, сказав, что «он иногда управлял Европой, но никогда не управлял Австрией». Что же касается его управления Европой, то мы увидим, как после нескольких кратковременных удач, оно закончилось катастрофой.

Первую пробу правление это должно было выдержать в Италии и других романских землях. Отсюда, прежде всего, в Испании началось распадение установленного в 1815 году нового порядка дел в Европе.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Революции на Юге: в Испании, Португалии, Италии. Конгрессы в Ахене, Троппау, Лайбахe, Вероне. Франции при Людовике XVIII. Вторжение в Испанию и восстановление абсолютизма

Когда король Фердинанд VII, освободившись от наполеоновского плена в Валенсии, ступил на почву Испании в марте 1814 года, толпа встретила его с безотчетным восторгом, как всегда и всюду встречает возвращение своего законного властителя. Кортесы,[21] вытесненные во время иноземного владычества в Кадикс, составили там конституцию, далеко превосходившую по свободомыслию французскую 1791 года. Она была провозглашена 20 марта 1812 года. По ее законам, кортесы могли собираться без созыва короля, но король не имел права распускать их собрание. Такой крайний либерализм был совершенно доктринерским в этой стране: действительность не соответствовала ему, и он не имел сторонников в дворянстве, духовенстве или большинстве народа. В самом собрании против него было сильное меньшинство. Возвращавшегося короля не трудно было убедить в дьявольском происхождении этой конституции. Декретом от 4 мая 1814 года она была уничтожена и многие члены из числа кортесов и других выдающихся «либералов» заключены в тюрьмы.

Декрет этот сопровождался, понятно, обещанием правления в духе народном. Восторженным ликованием по случаю возвращения короля это не помешало; но недостойное правление тирана постепенно открыло глаза даже этому добродушному народу. Это правление напоминает правление Нерона, как описывает нам его Тацит. Тюрьмы и монастыри наполнились; тиран менял министров по своей прихоти так, что даже и постоянства не было в его правлении. Промышленность не существовала, процветало только разбойничество в страшно опустошенной стране. Финансы были в таком положении, что едва одна треть расходов покрывалась доходами. Неудивительно, что скоро не одни самые образованные противники, но и весь народ ощутил на себе последствия этого безобразного правления.

Недовольство вскоре особенно сильно проявилось в армии, на которую не обращал внимания деспот, человек малодушный и вовсе не воинственный. Чуть не каждый год составлялись заговоры в среде военных. В 1818 году в Кадиксе были собраны войска для экспедиции в Америку, совершенно отпадавшую от своей метрополии. Не вдаваясь в подробности, заметим, что на обширные испанские колонии сильно подействовал пример английских колоний, которые после своей мужественной борьбы за независимость менее чем в тридцать лет развились в свободные и цветущие общины. В наполеоновское время господства чужеземцев и борьбы с ними колониям делались всевозможные уступки и снисхождения, а теперь они требовали представительства в кортесах на равных правах и полной свободы торговли, в чем им было отказано; мало того, восстановленный в своих правах король, упоенный торжеством легитимистской Европы над революцией, требовал полного и безусловного подчинения своих мятежных подданных. Добиться такого подчинения можно было только силою оружия: с 1811 по 1819 год в колонии послано было 42 000 человек и, несмотря на это, положение дел было таково, что требовались все новые и новые подкрепления. В войсках пошли толки, что их приносят в жертву безнадежному делу: составился заговор, выданный двусмысленным сообщником; не вполне подавленное волнение продолжалось.

1 января 1820 года полковник Риего, согласившись со своим астурийским батальоном в церкви в Иль-де-Леоне поднял знамя восстания во имя «конституции 1812 года». Сообщником его был Куирога, освобожденный им из заключения. После кратковременного успеха восстание было почти подавлено на юге, зато в противоположном конце полуострова, в Галиции, оно вспыхнуло тем с большей силой, распространяясь отсюда все дальше и дальше, так что 8 марта Фердинанд VII должен был войти в соглашение с восставшими, присягнуть конституции 1812 года, освободить заключенных и окружить себя советниками из числа тех, кого он преследовал. С таким же воодушевлением, как за шесть лет встречали возвращавшегося короля, теперь праздновали победу свободы. 9 июля 1820 года в Мадриде собрались кортесы, выбранные уже согласно конституции 1812 года.