Ястреб халифа - Ксения Медведевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Распорядись своей жизнью сам, Хасан. Это все, что я могу для тебя сделать.
И бросил человеку свою перевязь с джамбией.
Тот поймал звенящий серебряными бляхами ремень и резко ответил:
– Не бойся. О пощаде умолять не стану.
Хасан ибн Ахмад вынул из ножен яркий, сверкающий как зеркало клинок, оценивающе кивнул, посмотрел еще раз в небо. И всадил лезвие себе в грудь.
Его глаза стали стекленеть, когда он снова посмотрел на молча наблюдающего за ним нерегиля:
– Б-будь ты проклят…
Ноги человека подкосились. Некоторое время он простоял на коленях, наблюдая за сочащейся из-под шелка накидки кровью. А потом пошатнулся и упал на камень.
– Прощай, Хасан, – тихо отозвался нерегиль.
До Али ар-Рида, видимо, никто не решался дотронуться. Невысокий сухощавый человек с мягким лицом книжника бродил, пошатываясь, между устилавшими зал телами. Черно-белые идущие путающим взгляд шахматным узором плиты пола блестели под ярким солнцем. Ряд полукруглых окошек в высокой беленой стене заливал зал светом, из-под арок террасы налетал ветерок, хлопавший красными шелковыми занавесями – и полами неподпоясанного алого халата человека. Его чалма была аккуратно намотана, но на ногах не было обуви. Края белых штанов намокли в крови, и человек постоянно оскальзывался, когда пытался перешагнуть или обойти распростертых на полу людей.
Наклонившись к пробитому тремя стрелами трупу в роскошном парчовом халате, он вгляделся в посеревшее лицо с широко раскрытыми глазами и пробормотал:
– А, Муса, и ты здесь.
И кивнул своему вазиру. Потом поднялся и, осторожно обойдя раскинутые ноги в сафьяновых туфлях, подошел к юноше, из бока которого торчал длинный дротик на тонком бамбуковом древке. Из-под тела вытекала ярко-красная лужа, маслянисто поблескивающая в солнечных лучах. Человек наступил прямо в лужу, но не заметил этого. Он присел на корточки, и полы красного халата сразу намокли и потемнели.
– Умар, сынок, здравствуй. Мне кажется, я уже видел тебя сегодня утром, но не успел поздороваться.
А рядом с юношей, опрокинувшись навзничь, лежал очень худой старик в ослепительно-белой одежде – белой там, где она не намокла от крови, уже не сочившейся из раскрывшей ему грудь и ребра страшной раны. Серебряная шапочка-данийа свалилась с головы, а медные пластины ее подвесок запутались в длинных седых волосах.
– А вот и ты, Фадл! Ты тоже спишь…
Похлопав старого законника по плечу, человек поднялся и грустно огляделся:
– Все спят…
Сохраняющие почтительное молчание ханаттани плотными рядами стояли на ступенях террасы. Придерживая хлопающие и парусящие занавеси, они наблюдали за обескураженным человеком в центре заваленного трупами зала.
Южане не решались приблизиться к законно избранному халифу аш-Шарийа. Человек в распоясанном халате придерживал то и дело сползающий с плеч короткий шерстяной плащ – черный в белую полосу, старый и грубый. Налетел сильный порыв ветра, и человек зябко запахнул полосатую ткань на груди – он кутался в плащ пророка, но ему не было никакого дела до того, что от холода его укрывает священная реликвия ашшаритов.
Ханаттани молча кивали друг другу, показывая на плащ пальцами, – он исчез из халифской сокровищницы во время случившихся год назад беспорядков. Волнения начались, когда в столицу дошли известия о том, что в Фаленсийя избран новый халиф – Али ар-Рид по прозванию Чистая душа, знаменитый богослов и поэт. Говорили, что ангелы вынесли священную инсигнию халифской власти из сокровищницы, дабы передать ее достойному избраннику верующих. Тарик в то время осаждал Шамаху, и беспорядки подавили гвардейцы Саида аль-Амина.
В соседнем зале зазвенело оружие и раздался четкий звук отдающихся на мраморных плитах шагов. Поправляя украшенную серебряными пряжками перевязь, Тарик остановился под красно-желтой подковой арки. Потом поднял голову и посмотрел на человека, который, не обращая ни на что внимания, присел над лежавшим вниз лицом телом мальчика. Ар-Рид осторожно хлопал по худенькому плечу в великоватом зеленом кафтане и звал:
– Аббас? Аббас, детка, проснись!..
Он принялся трясти плечо младшего сына, а торчавшая у того между лопаток стрела качала белым оперением.
– Нет, не просыпается. Уже полдень, а они все спят, странно…
И Али ар-Рид стал поворачиваться и оглядываться, хмурясь и в замешательстве покачивая головой. И оказался лицом к лицу с Тариком.
Они долго смотрели друг другу в глаза – Али ар-Рид с интересом, а Тарик бесстрастно. А потом нерегиль вздохнул и вынул из ножен джамбию. Стоявший перед ним человек проводил сверкающее изогнутое лезвие непонимающим взглядом и улыбнулся. Тарик положил руку ему на плечо, мягко привлек к себе – и всадил кинжал под ребра по самую рукоять. Али ар-Рид ахнул, широко раскрывая глаза, и стал медленно оползать на пол. Придерживая его за плечи и не давая упасть, Тарик опускался на колени вместе с ним. А потом, бережно держа ладонь под откинутой головой ар-Рида, осторожно уложил обмякшее тело на пол.
Мадинат-аль-Заура, два месяца спустя
– Я умоляю вас, госпожа, последуйте мудрому совету ваших вазиров!
Аль-Фадл ибн Амир умоляюще сложил руки перед грудью. Молодой Амирид, ранее управлявший диваном посланий, а теперь назначенный на пост главного вазира, обладал редким даром убеждения – но сегодня утром даже он не мог совладать с Айшой.
Та принимала его, как всегда, во Дворике Госпожи. Здоровенная черешня шелестела тяжелыми ветвями, ворочая на ветру блестящие, словно навощенные, овальные листья. Сквозь ткань завесы аль-Фадл видел, как Айша мечется туда-сюда, – алый нежный шелк натянули аж под тремя арками, и мать халифа бегала за струящейся тканью, подобно резвой газели.
Прислушавшись, вазир различил далекие веселые возгласы, доносящиеся с самой верхней террасы сада, – мальчик играл там с невольницами в догонялки.
– Это будет… несправедливо! – воскликнула наконец Айша и села на подушку.
– Это будет правильно, – многозначительно ответил аль-Фадл. – Он убил безобидного, пользующегося всеобщим уважением человека! Али ар-Рид не способен был обидеть и муху, а теперь благодаря этой беспримерной жестокости нас ославили убийцами… – Вазир заколебался, и Айша ему этого не простила.
– …Убийцами халифа? – ядовито переспросила она.
Ибн Сахль счел благоразумным промолчать и поклониться. Айша снова вскочила и зашагала за занавесом туда-сюда, позванивая серьгами и ножными браслетами.
– А что ты бы сделал на его месте, о Фадл? – вдруг обратилась она к нему.
– Я бы…
Она не дала закончить:
– Или ты полагаешь, что Али ар-Рид был бы для тебя лучшим господином? А я дожила бы до дня воцарения моего сына? Они хотели отправить меня в ссылку в Агмат! В Агмат! Чтобы тихо удавить вдали от дворца!
Аль-Фадл только вздохнул:
– О могущественнейшая! Я хочу лишь сказать, что многие полагают, что нерегиль не должен был решать судьбу ар-Рида самовольно. Он убил человека, провозглашенного халифом. Что ему помешает поступить так в дальнейшем… с кем-нибудь другим?..
– Тарик – мой единственный слуга, от которого я не жду измены, – источающим яд голосом отозвалась мать эмира верующих.
– Люди требуют наказать его, – тихо проговорил аль-Фадль. – Он совершил святотатство. На этот раз у нас получилось подавить зайядитские беспорядки в Маджерите и Куфе, но, кто знает, какие испытания готовит нам Всевышний в будущем?
– Мятежники требовали распять его на мосту через Тиджр, – спокойно сказала Айша. – Ты это мне предлагаешь? Может, нам уступить еще каким-нибудь требованиям Зайядитов?
В ответ аль-Фадл снова молитвенно сложил руки:
– Я лишь предлагаю не злить их, о светлейшая!
И умоляюще подвинул к занавесу золотой поднос с фирманом.
Айша снова села:
– Я уже подписывала такой указ, о Фадл. И он едва не послужил к моей гибели… И мы говорили с Мухаммадом ибн Бакийа о том же самом. Только он говорил мне об Исбилье, а ты, как я понимаю, хочешь напугать меня Шамахой.
Говорили, что жители непокорного города отказались покинуть дома и закрылись в крепости вместе с воинами гарнизона. Через шесть месяцев страшной осады нерегиль взял приступом восьмиугольную гордую башню Шамахинской цитадели. Рассказывали, что резня в городе была такая, что младенцы тонули в крови родителей.
– Его действия вызывают такие беспорядки, что выгоднее держать его под замком, чем выпускать сражаться с врагами, – твердо сказал главный вазир. – Госпожа, не заставляйте меня пересказывать слова простых людей. Скажу лишь: то, что вытворяет нерегиль, составило вам… дурную славу в народе.
– Ах да, сумеречная ведьма с кровавым убийцей на поводке, – сухо рассмеялась Айша. – Ты говоришь словами ибн Худайра, о Фадл, – как и ибн Бакийа до тебя.
«Вот ведьма, – подумал про себя вазир. – Откуда она все знает?» Айша фыркнула, словно в ответ, и он почувствовал, как под рубашкой по спине ползут струйки пота.
