Виктор Вавич - Борис Житков

— Я почему? — Санька вытаращился на Рыбакова. — Я вышел потому, — задыхаясь, говорил Санька, — потому, что, значит, боюсь, что вот казаки, нагайки.

— А я вышел потому и думаю, что и другие… и, если хочешь, ты тоже… — с разумительным спокойствием начал Рыбаков и вдруг оглянулся на дверь.

— Да просто хочу узнать, чего он орет, — в дверях стояла Наденька. — Можно? Рыбаков поклонился.

— Да Господи, просто хочу послушать, — Надя оборачивалась назад к Анне Григорьевне. — Ну, хочу тут побыть, что ты как тень… никто меня не съел и не съест. — И Надя уселась боком на стул, закинула локоть за спинку. — О чем это такая громкая дискуссия? — Наденька насмешливо глядела на Рыбакова.

Рыбаков по-гостиному улыбался Наденьке.

— Ну? — сказала Надя, глянула на свои часики, вскинула ногу на ногу и уставилась выжидательно на Рыбакова. — Ну?

— Да какое тебе к черту дело! — говорил, роясь в табаке, Санька. — Учительницей какой уселась: экзамен, подумаешь!

— Да вопрос, собственно, поставлен, — с легонькой улыбкой говорил Рыбаков, кивнул на Саньку.

— Да собственно и не собственно, а какое тебе к черту дело! Санька ломал о коробку спички одну за другой.

— Да чего ты это ершом каким, — начала Наденька с насмешкой и вдруг покраснела. — А впрочем, черт с вами, — она вскочила, стул раскатился назад. Прямыми шагами она прошла в дверь, толкнула на ходу Анну Григорьевну.

— Куда ты, Наденька, куда ты? — слышал Санька из коридора плачущий шепот Анны Григорьевны. — Ну Надя, Надя, Надя! Надя же! Наденька!

Санька высунулся в двери. Он видел, как Наденька, уже одетая, порывисто прошагнула переднюю и хлопнула дверью.

Анна Григорьевна бросилась вслед.

— Tiens! Tiens![8] — крикнул Андрей Степанович, он быстро натягивал пальто. — Я иду!

— Она ведь в слезах пошла, в горе вся! — говорила Анна Григорьевна. — Да иди ты, иди! Да без калош, Господи!

— Сейчас! — Андрей Степанович не попадал в калошу.

К черту!

АНДРЕЙ Степанович бежал вниз по лестнице, едва успел застегнуть нижнюю пуговку пальто, застегнул криво, и пальто стояло на груди кривым пузырем. В ушах еще стоял и настегивал голос Анны Григорьевны: «Да скорей, скорей, ради Бога!»

Тиктин оглянулся вправо, влево, но уже замела все уличная суета: спины, шапки, воротники. Андрей Степанович взял вправо и уж в уме досадливым голосом отвечал жене: а то никуда, что ли? Это на случай, если не догонит.

Тиктин широко зашагал, круто отворачивал вбок палку. Он шел, глядя вперед; расталкивая взглядом прохожих впереди, целясь в далекие лазейки, вон чья-то знакомая спина вихляется — высокая, как пальто на щетке.

Андрей Степанович наддал ходу, он не замечал, что задыхался. Нагонял.

— А черт вас, как вас там, — Андрей Степанович стукнул палкой по плечу.

Прохожий обернулся.

— Ну все равно, Башкин, что ли! — Андрей Степанович сделал нетерпеливую мину. — Не попадалась вам тут Надежда наша?

— А что, потеряли Надежду? — хихикнул Башкин и сейчас же сделал услужливую обеспокоенную физиономию. — А что, она сейчас вышла? Вы ищете? Нет. Во всяком случае она могла только туда, — Башкин мазанул рукой вперед, — только туда пройти, а то я ее встретил бы. А что, ее вернуть?

— Да, да! — Андрей Степанович шел вперед, не глядя на Башкина. — Встретите, скажите, чтоб сейчас же вернулась, с матерью…

— А, нехорошо? Понимаю, понимаю, догоню. Найду, — говорил уж Башкин на ходу. Он зашагал вперед, болтаясь на ходу.

Андрей Степанович видел с минуту еще его голову над толпой. На втором перекрестке Тиктин остановился, одышка забив��ла дыхание.

«Ну куда? — озирался Тиктин. — Бессмыслица. Почти никакого вероятия!» — Тиктин топнул палкой.

— Э, черт! — сказал Андрей Степанович и зашагал тише. «Извозчика, что ли, взять? Болвана этого для чего-то остановил», — злился Андрей Степанович на Башкина.

Андрей Степанович сел на первого извозчика, не рядясь.

— Прямо поезжай! — Андрей Степанович перевел дух. Заметил, что пальто горбом. Перестегнул. Поставил палку между ног, положил обе руки.

Глядел на тротуары, далеко вперед. Моросило. Андрей Степанович насупил поля шляпы.

— А этот идиот, — шептал Андрей Степанович про сына, — как жилец, квартирант какой-то, — и до слез обидно было, чего сын не выскочил и не побежал — «я в одну, он в другую сторону». А эта с ума сходит.

— Направо! — зло заорал Андрей Степанович на извозчика. Кое-кто с тротуара оглянулся. Тиктин насупил брови. Глянул на часы. Половина пятого. В шесть у генерала Миллера, у генерал-губернатора и командующего войсками округа.

«Значит, в половине шестого надо быть в Думе. Даже раньше. Я этот вопрос поставил, — крепко выговаривал в уме Тиктин и в такт словам поматывал головой, — и пускай ерунда, но мы обязаны исчерпать все законные возможности. И тогда — руки развязаны».

Андрей Степанович тряхнул головой и смело глянул в верха домов.

— Стой! Куда! Объезжай!

Извозчик осадил. Смолкла трескотня колес, стал слышен мутный гомон. Не пропускали мимо Соборной площади. Андрей Степанович приподнялся. В сером свете, через туман, он видел — в сером вся площадь.

— Куда прикажете? — обернулся извозчик и тихим голосом добавил: — Кавалерия стоит на площади.

— Объезжай по Садовой.

«Куда я еду?» — Андрей Степанович отдернулся назад и сдвинул брови и вдруг крикнул извозчику:

— На Дворянскую!

«У ней только, у Танечки этой, спросить. А то ведь бессмыслица…» — и Андрей Степанович поднял плечи. С поднятыми плечами он вошел в парадную. «Только разве здесь, если вообще есть смысл».

«Даже комично» — он почти улыбался, когда звонил к Танечке в дверь.

— Простите, Бога ради! Здравствуйте, — Андрей Степанович улыбался в передней. — Я, понимаете…

Танечка не пускала руки Андрея Степановича, отстранилась назад и пристальным взглядом секунду рассматривала лицо Тиктина. Андрей Степанович осекся и растерянно глядел, что это она? И вдруг сильно потянула его к себе, обхватила свободной рукой за шею и крепко поцеловала в щеку над ухом. Пустила руку. Андрей Степанович подымал и опускал брови.

— Ну, раздевайтесь! — сердито сказала Таня. Потом улыбнулась вниз и ушла в двери.

Андрей Степанович остался один. Он секунду стоял с палкой на отлете.

— Сюда идите, сюда! — звала Таня из гостиной. Андрей Степанович встрепенулся, заторопился. Таня сидела в углу дивана, поджав ноги.

— Сюда! — она похлопала по сиденью рядом, как звала собачку. — Сюда!

А глаза были серьезные, строгие. Таня поежилась плечами. Тиктин сел.

— Вы простите, — Тиктин полез в карман. Таня следила строгими глазами за рукой. — Вот какой случай, — Тиктин достал свежий платок. — Надя приходила…

— Ну? Успокоилась старуха? То есть Анна Григорьевна, я говорю, — и Таня уставилась на Тиктина.

— Да дело в том, — Тиктин обтер бороду, пожал плечами, — через полчаса удрала. Таня кивнула головой.

— И Анна Григорьевна там с ума сходит — ведь не ночевала она. Таня опять серьезно кивнула головой.

— Ну… и вообще… — Тиктин посмотрел в колени. — Да хоть наврала бы чего-нибудь, нельзя же так! Анне Григорьевне не пятнадцать лет… — Тиктин попробовал нахмуриться и с напором глянуть на Таню. Но Таня все так же пристально глядела в зрачки Тиктину, чуть сдвинув брови.

— Ну?

— Так вот послала меня искать. Я вот к вам. Таня все глядела.

— А у меня вот, черт возьми, — через час надо быть у генерал-губернатора. По поводу избиения.

Тиктин увидал, как дернулась вверх губа у Тани, и все красней, красней делалось лицо.

— Мы, то есть Дума, — Тиктин заговорил солидно, твердо, глядел в угол, — предложим объяснить нам…

Андрей Степанович почувствовал взгляд ярый, накаленный и глянул.

— И камнем, камнем, — Таня заносила кулак, зажатый в комок, — камнем, — шепотом выворачивали губы слова, — кирпичом каким-нибудь в темя… в лысину самую, — и дрогнул кулак, — раз!

Андрей Степанович откинулся назад, глядел, как поднялась губа, как сдавались белые зубы, и чувствовал — сверху надвигается взгляд — и силился не попятиться. На миг почудилось, что опустела голова и больше не придут слова. Он с испугом ловил последние, простые же какие-нибудь, еще здесь!

— Это… — сказал Андрей Степанович и обрадовался, — это, — тверже повторил Тиктин, — не дело… — он нахмурился в пол, — депутации.

— А если б сыну вашему выхлестали глаза, — Таня крепко скрестила руки на груди, — или голову бы размозжили…

— Вопрос тут не о моем сыне… — начал хмуро Тиктин.

— Да, да! Обо всех! — крикнула Таня. — Что просто топчут конями, — Таня вскочила, — и бьют, — Таня резанула рукой в воздухе, — нагайками со свинцом, да! Безоружных людей!