Виктор Вавич - Борис Житков

— Да, да! Обо всех! — крикнула Таня. — Что просто топчут конями, — Таня вскочила, — и бьют, — Таня резанула рукой в воздухе, — нагайками со свинцом, да! Безоружных людей!

— Да кто же это защищает? — Тиктин поднялся.

— Ваших детей! — крикнула в лицо Таня.

— Опять вы…

— Да! А не китайцев! — кричала Таня. — Сто китайцев месяц еще назад! На кол посадили! Что? Не знали? Я читала. Простите. — Таня вышла.

Тиктин смотрел в дверь.

— Не вижу логики, — громко сказал он в пустой гостиной. — Эх, черт! Что я делаю! — Тиктин с досадливой гримасой вытянул часы.

Старуха спешно прошлепала на звонок в переднюю.

Дорогой заглядывала в двери на Тиктина злыми глазами.

— Я! Я! Пустите, — слышал Тиктин из-за дверей женский голос. Он весь подался вперед. Надя быстро вскочила в дверь.

— Ну вот, — говорила Надя из передней и раздраженно рванула вниз руку. — Правда, значит, ты сказал этому болвану, чтоб искал? Да? — говорила Надя с порога. — Еле отвязалась! Идиотство какое!

Надя отвернулась, стала снимать калоши, рвала нога об ногу.

— Идиотизм форменный! — И Надя, не взглянув на отца, быстро прошла мимо старухи в комнаты.

Старуха ставила калоши под вешалку. Пошла за Надей, на ходу она снова глянула на Андрея Степановича и губами в себя дернула.

— Тьфу! — и Андрей Степанович решительными шагами пошел в прихожую. Он все еще держал в руке вынутые часы.

Тиктин тычками вправлял руки в пальто. Он боялся хлопнуть дверью, осторожно повернулся, запирая.

Таня смотрела на него с порога комнаты.

— Не смейте злиться! — крикнула Таня и топнула ножкой. Андрей Степанович заметил слезы в глазах. Он успел кивнуть головой и захлопнул дверь.

Андрей Степанович все еще видел Танино лицо, пока спускался по тихой лестнице. И все казалось, что еще и еще говорит ему, и блестят глаза от слез — выговаривает ему и держит со всей силы слезы. С площадки лестницы Андрей Степанович глянул на Танины двери, остановился на минутку. Что-то шаркнуло внизу. Андрей Степанович взглянул через перила — запрокинутое вверх лицо глянуло на него снизу в узком пролете лестницы. Внимательно прищурены глаза. Андрей Степанович секунду не узнавал Башкина. — Да, он! — отвернулся, нахмурился Андрей Степанович. Лицо было как раз под ним. Андрею Степановичу хотелось плюнуть сверху, метко, как дети. Но он громко, выразительно кашлянул в гулкой лестнице и стал спускаться, торопливо, деловито. Внизу никого не было. Андрей Степанович вышел и сердито глянул в одну сторону — раз! и в другую — два! Но в обе стороны — пусто.

Мелкий дождь сеял вслепую, без надежды.

— Извозчик! — крепким голосом крикнул Тиктин прямо в улицу. И вдали лениво стукнули колеса. Андрей Степанович твердым шагом перешел тротуар и стал на обочине. Улица щурилась в мелком дожде. Мокрую клячу подстегивал извозчик.

— В Думу! Полтинник.

Извозчик задергал вожжами, зачмокал. Лошадь не брала. Извозчик стегал, лошадь лениво дрыгала на месте, будто представляла, что едет.

— Да гони! — крикнул Тиктин и вдруг глянул на окна, — может быть, смотрит она — это уже смешно прямо!

Андрей Степанович встал с пролетки и размашистым шагом пошел вверх по улице. «Опоздаю! Скандал!»

Андрей Степанович надбавлял шагу. Он слышал, как сзади трещала пролетка — извозчик вскачь догонял.

— К черту! — крикнул Андрей Степанович и злыми ногами топал по мокрой панели. — К черту! — и размашистей разворачивал вбок палку. Андрей Степанович никогда в глаза не видал этого генерал-губернатора. Генерал какой-нибудь. — И к черту, что генерал! Вообще, черт знает что такое! Кирпичом, действительно! Скажу. — И Андрей Степанович полной грудью набрал воздуху, и воздух камнем встал в груди, и в нем все слова — вот это и скажу. И Андрей Степанович вот тут в груди чувствовал все слова сразу.

Шпоры

АНДРЕЙ Степанович, запыхавшись, подходил к стеклянным дверям Думы. Решительным махом распахнул дверь. Депутация одевалась, швейцар из-за барьера подавал пальто. Две керосиновые лампы стояли на барьере — тускло поблескивал хрусталь на электрической люстре, и тускло шуршали голоса.

— А мы думали, — услышал сдавленный шепот Андрей Степанович.

— Так идем! — громко на весь вестибюль сказал Тиктин, как скомандовал, он держал еще ручку двери. Глянули швейцар на голос — на вытянутых руках пальто. Городской голова вздернул толстые плечи и голову набок.

— Все, кажется? — сказал он осторожным голосом, как будто спали в соседней комнате или стоял покойник. — Все пятнадцать? — оглядывал полутемный вестибюль голова.

— Не рано? Ведь тут через площадь всего, — спросил тугим голосом серый старик в очках и сейчас же достал платок, стал сморкаться старательно. Многие полезли за часами, подносили к лампам.

— Я предлагаю, — общественным голосом начал Тиктин, но в это время часы на Думе ударили железным стуком.

— Неудобно опаздывать, господа, — упрекающим тоном сказал голова, легким говором, будто шли с визитом.

— Идем! — ударил голосом Тиктин и рванул дверь.

Он шагал впереди. Городской голова, семеня, нагнал его.

— Мы тут посовещались, — он наклонился к самому уху Тиктина, — вас тут все ждали, говорить постановили мне

Андрей Степанович мрачно и решительно кивнул головой.

— Формулировку и кратко вполне, — продолжал голова и заглянул в лицо Тиктину, — кратко, но с достоинством и твердо.

— Ну, формулировка, формулировка? — и Андрей Степанович шагал все быстрее.

— Разойдитесь, господа, — вдруг услыхал он сзади.

Городской голова круто повернулся и бегом поспешил назад. Андрей Степанович остановился, глядел вслед. Он разглядел около темной кучки гласных серую шинель. Медленно ступая, Тиктин приближался на гомон голосов.

— А все равно, куда угодно, что за хождения… толпой! — кричал квартальный.

— Я городской голова.

И городской голова быстро расстегивал пальто, откуда засветлела цепь.

— А я еще раз прошу, — крикнул квартальный в лицо голове, — не вмешивайтесь в распоряжения полиции.

— Ваша фамилия! — крикнул Тиктин и вплотную надвинулся на квартального. В темноте вблизи Тиктин узнал — тот самый, что обыскивал, и Тиктин нахмуренными глазами уперся ему в лицо.

— Никаких фамилий, а разойдись по два! — квартальный обернулся к кучке гласных. — Проходи по два!

Трое городовых напирали, разделяли, выставляли черные твердые рукава.

— Сполняйте распоряженье, — говорил городовой, оттирал Андрея Степановича, — а то усех в участок.

— Господа, надо подчиниться, — громко сказал голова. — Раз такой порядок…

Уже три пары спешно шагали через площадь. На той стороне через дождь ярко светили двери дворца командующего войсками. Городской голова подхватил под руку Андрея Степановича.

— Фамилию ему надо, — услыхал вдогонку Андрей Степанович, — на дуель, что ли, вызвать.

Андрей Степанович резко повернулся; городской голова что есть силы прижал его руку, тянул вперед.

— Да бросьте, бросьте!

— Болван! — крикнул Тиктин на всю площадь. Спешные шаги послышались из темноты. Тиктин упирался, но городской голова почти бегом тащил его через площадь. Вот два часовых у будок, жандарм распахнул дверь. Короткий свисток остался за дверью.

Чинный ковер на мраморных ступеньках; тихо шептались гласные у вешалки, учтиво позвякивали шпоры; полевые жандармы вежливо снимали пальто, брали из рук шляпы, зонты.

Канделябры горели полным светом. Белая лестница упиралась в огромное зеркало и расходилась тонно на два марша, как руки в пригласительном жесте.

Старик-лакей в ливрейном фраке стоял перед зеркалом и беглым взглядом смотрел сверху на сюртуки.

— Доложить, что из городской Думы! — произнес вверх жандарм.

Лакей, не спеша, повернулся. Гласные оправляли сюртуки, лазили в карманы и ничего не вынимали. Как будто пробуя походку, подходили боком к зеркалу, проводили по волосам. Андрей Степанович смело шагал из конца в конец по мраморным плиткам, он глядел в пол, сосредоточенно нахмурясь.

Жандармы недвижно стояли на своих местах вдоль стен вестибюля.

Так прошло пять минут.

Старик уж перестал протирать платком очки. Он последний раз, прищурясь, просмотрел стекла на свет. Лакей не возвращался.

— А как же, голубчик, у вас электричество? — вполголоса спросил жандарма голова.

Жандарм шептал, никто не слышал ответа, городской голова одобрительно кивал головой.

— Ого, ну да, своя военная станция, резонно, резонно. Гласные потихоньку обступили городского голову.

— Ну да, — слышно говорил голова, — совершенно самостоятельная станция.