Пасадена - Дэвид Эберсхоф

Мистер Айвори просил Линди рассказать, что произошло в ночь убийства Эдмунда. Она готовилась к этому все долгое лето, что пролежала в постели, мучимая духотой в комнате на втором этаже. В те долгие месяцы она все рассказывала и пересказывала себе эту историю, и в ней не было ничего таинственного, кроме финала, — что именно случилось, она никак не могла бы объяснить. Был ли это, на ее взгляд, несчастный случай? Она всей душой надеялась, что прокурор не задаст этот вопрос, потому что при мысли об этом она принималась безостановочно рыдать. Был ли это несчастный случай, она точно не знала, а правды боялась. В первые месяцы жизни с Уиллисом Линди не боялась ничего другого. Прошло недомогание первых недель беременности, побледнела страшная шанкровая сыпь на ногах, и она совсем не испугалась, когда в конце беременности увидела ее снова: маленькие красные шарики высыпали в паху, суставы жгло будто огнем, ни с того ни с сего начиналась лихорадка, как будто из пустыни налетал ветер санта-ана. Ничего этого она не боялась. Ее жизнь круто развернулась, но и этого она не боялась: ни мужа, ни золовки, ни нового дома, ни города, который теперь принадлежал и ей тоже, ни даже ребенка, неистово колотившего ее в живот; нет, она боялась только правды о том, что же случилось той ночью на берегу.

— Итак, миссис Пур, расскажите нам, что вы видели. Что на ваших глазах произошло с вашим любимым братом, Эдмундом Стемпом.

— Я видела не очень много… — начала она.

— Но что-то ведь видели!

Она рассказала, что проснулась и увидела в сарае Эдмунда. Она осмотрительно не упомянула, что они заспорили, и сказала:

— Мы кое о чем переговорили.

— О чем же, миссис Пур?

— О моем браке с капитаном Пуром. Мы говорили об этом, но Эдмунд расстроился и убежал.

— Как вы думаете, что могло его расстроить?

Линди поняла, что всю правду сказать не сможет, но ответила не колеблясь:

— Ферма только что уплыла от него в руки Брудера. Из-за этого он был очень зол.

— Как мистер Брудер получил ферму у вас и вашего брата?

— Ее отдал ему мой отец.

— Ваш отец?

— Да.

— А он в здравом уме?

Она ответила, что нет.

— И он отписал свою единственную собственность мистеру Брудеру?

— Да, — снова сказала Линда.

Мужчины-присяжные расстегнули свои пиджаки, некоторые обмахивались шляпами, а у женщин на лицах от жары пудра смешивалась с потом. Мистер Айвори стоял перед судьей, облаченный в безукоризненный летний костюм, и явно гордился производимым им эффектом. Он говорил:

— Я уверен, что уважаемым присяжным понадобится некоторая помощь, чтобы разобраться, почему человек завещает имущество не родным детям, а совершенно постороннему человеку. Не могли бы вы объяснить это, миссис Пур?

Линда начала кое-что понимать и ответила:

— Я и сама точно не знаю. Отец никогда не говорил мне об этом. Но у него были причины поступить именно так — это я знаю точно.

— Возможно ли, что мистер Брудер воспользовался ухудшением состояния вашего отца?

Но не успела она ответить, как вопрос был снят, и мистер Айвори попросил ее продолжить рассказ о той ночи, которая все изменила.

— Вы сказали, что Эдмунд убежал.

Линди снова посмотрела на Брудера; теперь в его взгляде промелькнула нежность, как будто его никто, кроме нее, не волновал. Она попыталась ответить ему таким же неравнодушным взглядом. Глаза ее увлажнились, и она подумала, видны ли ему ее слезы.

— Он побежал вниз, на берег, — сказала она.

— А вы за ним?

— Да.

— У него что-то было с собой?

— Киянка.

— Как вы тогда думали, куда он направлялся?

— Я не знала.

— А теперь знаете.

Она согласилась.

— Где это произошло?

— На берегу, в пещере Соборной бухты.

Она описывала вход, саму пещеру, а присяжные смотрели скучными глазами, как будто и представить себе не могли, что это за место. Но от зала суда до него было рукой подать; неужели же ни один из них там не был? Ребенок повернулся и пнул Линди; стало очень больно, как будто он резал ее ножом. Линди думала: если заглянуть к ней в матку, там, наверное, одни синяки и шишки.

— Кого вы увидели, когда прибежали? — спросил мистер Айвори.

— Эдмунда и Брудера.

— Что они делали?

Она ответила, что было очень темно, луну заслоняли облака, она бежала вдоль берега по следам Эдмунда и не знала, что ее ожидает. Заворачивая за поворот у пещеры Соборной бухты, она не могла сообразить, что сейчас произойдет.

— Между ними была драка, миссис Пур?

— Не знаю.

— Что вы видели?

— Брат падал.

— Падал?

— Да, как будто он подпрыгнул или его толкнули.

— Толкнули?

— Я не видела, чтобы его кто-то толкал, — сказала она.

— Но он же падал?

Линди кивнула; получалось, что Эдмунд падал, как бы борясь с собой, а Брудер стоял рядом и наблюдал.

— Что делал мистер Брудер?

— Мне не было видно.

— Вы застали его рядом с братом?

Она ответила, что издалека ей показалось так.

— Вы видели, как он поднимает руку, потом быстро ее опускает, а ваш брат падает на песок?

Она подтвердила это.

— В руке у мистера Брудера что-нибудь было?

— Не знаю.

— Возможно ли, что он ударил вашего брата киянкой по голове?

— Не знаю. Было темно. Я различала только их силуэты. Я стояла у входа в пещеру.

— А теперь я покажу уважаемым присяжным несколько фотографий, — провозгласил мистер Айвори. — И может быть, вы, миссис Пур, поясните нам, что на них изображено?

В углу стояла подставка, закрытая черным покрывалом, и мистер Айвори торжественно снял его, как будто демонстрируя шедевр искусства. На подставке стояла доска с приклеенной к ней фотографией: на берегу валялись какие-то деревяшки.

— Что это, миссис Пур?

— Похоже на деревянные планки, которые прибились к берегу.

— Эти фотографии были сделаны в Соборной бухте в ночь убийства вашего брата. Прилив мог занести эти планки?

Линда не понимала, к чему ведет мистер Айвори.

— На берег может выбросить все, что угодно, — ответила она.

— Сколько ловушек для лобстеров было у вас в океане?

— Восемь.

— Где вы их ставили?

— Прямо напротив «Гнездовья кондора».

— Может быть, эти планки были от ваших ловушек?

— Не знаю.

Он поднес фотографию Линде, чтобы она получше рассмотрела ее. Планки были темные, но сухие, и трудно было сказать, откуда они появились.

— Вы все-таки думаете, что их выбросило на берег?

— Возможно.

— Принесло приливом?

— Вполне вероятно.

— Если бы заявили, что эти планки были оторваны от одной из ваших ловушек, что бы вы сказали?

— Что по фотографии это нельзя определить.

— Вспомните, видели ли вы эти планки, когда добежали до Эдмунда?

— Никаких планок я не видела и к нему не подходила.

— Возможно ли, что планки принесло приливом? И уже после смерти Эдмунда?

— Не знаю, но вполне возможно.

— Итак, вы сказали, что обнаружили брата умирающим, с киянкой у виска. Верно?

Воспоминание отозвалось в ней ужасной болью, острой, жуткой, уже знакомой; но это было еще не все.

— Вы скажете присяжным об этом сами, миссис Пур?

Она ответила, что Эдмунд умер у ног Брудера.

— У него был вид убийцы?

Сняли и этот вопрос, после чего мистер Айвори продолжил:

— Следствие обнаружило отпечатки пальцев мистера Брудера на ручке киянки. Вы знали об этом, миссис Пур?

Линди не знала этого и задумалась, возможно ли такое. Может быть, мистер Айвори старается исказить показания, так же как он исказил правду о ее последнем разговоре с Эдмундом?

— Миссис Пур…

— Да.

— Мистер Брудер убил вашего брата?

— Не могу сказать. Я этого не видела.

— Но если бы вам нужно было объяснить все это, миссис Пур, разве вы не стали бы утверждать, что мистер Брудер виновен в убийстве вашего брата?

Она не ответила ни да ни нет и натолкнулась на тусклые взгляды присяжных, и эти взгляды сказали ей — все, дело решено, мы сдали его в архив, а архив заперли на замок.

— Миссис Пур… — повторил мистер Айвори.

Она смотрела на Брудера, но он больше не бросил на нее ни единого взгляда. Он уже не ждал помощи от Линды Стемп.

— Я не видела, как он это делал, — произнесла она, но было слишком поздно.

Ее колебания оказались вполне красноречивы. Присяжные зашевелились на своих местах, выводы были сделаны по косвенным признакам, Черри перевернула страницу блокнота, Линди Пур отступила от стойки и вышла из зала суда. Тем же вечером Уиллис — иногда она почти не верила, что он ее муж, — подошел к ней, погладил по шевелившемуся животу и сказал:

— Ты сделала одно: сказала правду.