Гуманитарный бум - Леонид Евгеньевич Бежин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рука у нее сразу вспотела, и Алена облизала пересохшие губы.
— А ты меня не разыгрываешь? — с надеждой спросила она.
— Целься, — потребовал он. — Целиться надо так, чтобы мушка… — последовало длинное разъяснение, после чего Лева придирчиво спросил: — Усвоила?
— Да, — ответила она отважно, чтобы больше не подвергаться этой пытке.
— Брось, ничего ты не усвоила. Объясняю еще раз, — Лева снова вложил пистолет ей в руку. — Сначала снимаешь с предохранителя… где предохранитель, покажи… правильно, затем…
— А у тебя на доме сова, — сказала Алена.
— Какая сова?
— Ну, украшения… Я так испугалась!
— Затем правую руку поднимаем на уровень глаз, — обнимая Алену, Лева поднял ее руку вместе со своею. — Целься… целиться надо…
— А на входной двери у тебя табличка «Адвокат Борисоглебский». Это твой родственник? Ты сам прибил?
— Сам. Это мой прадед. Он был адвокатом.
— А эти вазы из твоей коллекции?
— Да, черт возьми! Ты будешь целиться или нет?!
— Я не могу целиться правой рукой, я левша, — сказала Алена, не делая ни малейшей попытки высвободиться из его объятий.
Вот уже три дня Лиза не навещала Алексея Степановича в больнице, и он места себе не находил, не зная, что и думать. Пробовал звонить, но то ли телефон был неисправен, то ли дочь сознательно не брала трубку, — дозвониться не мог. Одно служило слабым успокоением: началась сессия, и поэтому вполне вероятно, что Лиза пропадает в библиотеках и ей попросту некогда. Алексей Степанович заставлял себя в это поверить, но, словно сгибая тугую пружину, всякий раз был не в силах согнуть ее до конца, и пружина больно била по рукам. Уж он-то знал, что никакая сессия, никакие экзамены не заставили бы Лизу забыть об отце. Все обстояло куда серьезнее, и безотчетная тревога внутри была лишним подтверждением этому.
Когда по отделению дежурила знакомая медсестра, Алексей Степанович отпросился у нее (мог бы и не отпрашиваться, в заборе была дырка) и на такси примчался домой. Дома было пусто. Он прошелся из комнаты в комнату, потуже завернул кран в ванной, из которого назойливо капало, и выплеснул из вазы перестоявшуюся цветочную воду. Сел и стал думать: «Если Лиза на даче, то почему открыт балкон и откуда в ванной чужая расческа?» Побарабанил пальцами по ручке кресла и снова спросил себя: «Откуда?»
Позвонил Колпаковым. Трубку взяла Алена.
— Алло… — голос был с ленцой.
— Алена, здравствуйте. Это Алексей Степанович. Вы не видели Лизу? Я ее везде ищу.
— Здравствуйте, Алексей Степанович, — несмотря на его необычно взволнованное состояние, Алена педантично придерживалась ритуала вежливости. — Да, видела.
— Где?! Когда?!
— Ну, как вам сказать… — голос в трубке слегка отдалился.
Алена закуривала — он слышал, как чиркнула спичка.
— Только прошу вас, откровенно… — дослал он в трубку свою просьбу.
— Откровенно я не могу, — наконец проговорила Алена, сделав глубокую затяжку. — К сожалению, это не моя тайна.
— Какая тайна?! Что случилось?!
— Успокойтесь. Ваша дочь жива и здорова. Просто у нее небольшой роман.
— Она на даче?
— И да, и нет.
— Алена, не говорите загадками! Где Лиза?! Почему я ее не могу найти?!
— Не спрашивайте, Алексей Степанович.
— Она у него?!
Они выдержали паузу, подтверждающую, что им обоим известно, о ком идет речь.
— Я сама достаточно пережила из-за этого человека. Я не хочу вмешиваться.
— Вы безжалостны.
— …
— Вы безжалостны, Алена!
В трубке послышался долгий вздох.
— Алексей Степанович, спасите Лизу! Машков ужасный человек…
— Дайте мне адрес.
— Я не могу. Они поймут, что это опять я.
— Тогда — телефон!
— Я не могу, Алексей Степанович!
— Алена, немедленно диктуйте!
— Они подумают, что я дала телефон из мести, а я не мщу. Мне просто больно за Лизу. Я виновата перед ней.
— Телефон! Скорее!
Алена продиктовала номер.
Алексей Степанович не расслышал последнюю цифру и переспросил:
— Семьдесят девять?
— …
— Последняя цифра семьдесят девять?!
— Алексей Степанович, я наврала. Записывайте настоящий номер, — она стала диктовать сначала.
— Ах, Алена, Алена! Что с вами?
— Мне очень плохо.
— Бывает. Что поделаешь!
— Вы им сейчас позвоните?
— Если вы опять не нафантазировали…
— А если нафантазировала?! А если Машков не такой и у них с Лизой все хорошо?!
— В этом мы разберемся. Главное, чтобы номер телефона был правильный.
— Я же Машкова совсем не знаю, — прошептала Алена. — Пожалуйста, не звоните! Не звоните им!
— Не понимаю…
— Я объясню все после. Не звоните!
— Алена, вы просто во всем запутались, — сказал Алексей Степанович. — Вам надо немного прийти в себя.
Как бы давая ей время, чтобы последовать его совету, он взглянул на цифры телефонного номера, записанного впопыхах, и аккуратно переписал их заново.
В Москве Лева Борисоглебский часто вспоминал о Фросе, и всякий раз эти воспоминания вызывали в нем чувство жалости, словно бы там, на даче, он упустил что-то важное, чему сначала не придал значения (так бывало, когда, собираясь в гости, он невнимательно слушал объяснения к адресу, а затем долго плутал в поисках нужного дома). Фрося явно отличалась и от Алены, и от Лизы, и от университетских сокурсниц Левы, и если раньше он не задумывался об этом отличии, то теперь оно все настойчивее овладевало его мыслями. Кто же такая Фрося? — спрашивал себя он, находя в этом вопросе как бы оправдание тому интересу, который она в нем вызывала. Ему словно бы хотелось разрешить какую-то загадку, разгадать заключенный в ней секрет, хотя на самом деле единственным секретом для Левы было его собственное стремление к Фросе.
Однажды он разыскал ее домик, стоявший на углу улицы Ленивки и Лебяжьего переулка (в записной книжечке сохранился адрес, вписанный ее безупречным каллиграфическим почерком), взбежал по скрипучей лестнице на второй этаж, позвонил… звонок не работал, он постучал в деревянную дверь, похожую на дверь его чердачной мансарды, и ему открыла сама Фрося, в простеньком передничке, с волосами, убранными под косынку, с мокрой тряпкой в руке.
— Здравствуйте. Вы? — спросила она, строго и недоверчиво глядя на него с порога.
— А что тут странного? Взял и пришел! — Лева улыбнулся, как бы помогая ей освоиться с положением, к которому сам он успел подготовиться заранее.
— Вот и прекрасно, — она охотно отозвалась на улыбку. — Проходите… Правда, у меня беспорядок…
— Какие мелочи! Беспорядок даже лучше, — сказал он и тотчас же обнаружил, что в комнате, напротив, все убрано, чисто, уютно, на подзеркальнике стоят цветы, в блюдечко налито молоко для кошки, и на солнце, падающем в окно, блестят вымытые полы.
— Вот так мы и живем, — сказала Фрося,
