Гуманитарный бум - Леонид Евгеньевич Бежин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С ними неинтересно.
— Ты не должен забывать о друзьях, одно не должно мешать другому, — она выделила голосом слово «одно».
— Какая рассудительность!
— Ты поведешь меня к ним. Мы будем наносить визиты.
Женщина и военный, сидевшие впереди, вышли на остановке, и в окно было видно, как они побежали к станционной веранде. Военный держал над головой портфель, а женщина сняла туфли и взяла их в руки. Воды было почти по колено, и под навесом веранды собралась целая толпа застигнутых дождем. Когда женщина и военный все-таки втиснулись в нее, Лиза с облегчением вздохнула. Электричка дала свисток и двинулась дальше, но вскоре снова остановилась.
— Что такое? — спросила Лиза, не понимая, почему они остановились между станциями.
— Очень сильная гроза, отключили ток, — сказал Никита.
— Смотри, мы одни в вагоне, а может быть, и во всем поезде!
Никита шутливо продекламировал:
— Отрезанные от человечества разбушевавшейся стихией воды, они чувствовали себя словно спасшиеся от кораблекрушения на крошечном необитаемом островке!
— Откуда это? Из Джозефа Конрада?
— Моя импровизация.
— Какой ты талантливый! Ты умеешь так, с ходу…
— Я все умею.
— Только не хвастайся. Это так странно: гроза, пустой вагон, отблески молний на стеклах — и мы совсем одни! Мы можем делать все, что угодно! Обними меня сильнее, как будто мы на этом необитаемом острове совсем одичали! Милый, почему люди любят друг друга?! Как это так: я тебя люблю?! Не понимаю! Вот ты передо мной, и я тебя люблю… Как это так?! Когда я трогаю твое лицо, это ясно — я трогаю. Но что значит любить?! Из чего это берется?!
— Древние греки считали, что всему виной мальчишка, пускающий стрелы.
— А по-моему, бог любви должен быть серьезным и старым, а вокруг, словно малые дети, все, кому он покровительствует, — сказала Лиза и вздрогнула от оглушительного удара. — Какой гром! А что, если молния попадет прямо в нашу электричку?
— Тогда мы станем похожи на две испеченные в золе картофелины.
— Это страшно. Я не хочу.
— Значит, все будет в порядке.
— И мы никогда не разлучимся?!
— Никогда-никогда.
— Но ведь ты уже разлучался с другими женщинами! — сказала Лиза и сама же вздохнула. — Какая я глупая!
Дождь начал стихать, и электричка вскоре поехала. Грозовую тучу оттянуло за горизонт, и небо уже светлело. Никита поднял окно и сказал, что уже видна их станция. Когда двери электрички раскрылись, ударило в нос чем-то загородным, свежим, душистым, запахло мокрым дубовым листом и размытой глиной. По платформе текли ручьи.
— Ты представляешь, я стою, а меня сносит! Целое наводнение! — воскликнула Лиза.
Она нагнулась, чтобы поправить ремешки босоножек, и чуть не упала.
— Осторожно! — Никита едва поймал ее за локоть.
— Слава богу, что мы остались живы! Это такая удача! Ты нарочно пугал меня этими картофелинами?! А я поверила, и даже была такая мысль, что с тобой умереть мне не страшно.
Никита подхватил Лизу на руки и понес ее через лужи. У моста он увидел Алексея Степановича, который держал в руках дождевик и боты для Лизы, а сам был в какой-то старой и мятой дачной шляпе, в измазанных грязью стоптанных туфлях, хмур, мрачен и жалок.
Алексей Степанович никогда не подозревал, что ревнивое чувство к Лизе, в котором его шутливо уличали друзья (он всех их о т т и р а л от дочери), способно доходить до открытой враждебности. Он уже выписался из больницы и два дня дожидался приезда Лизы. Расписание электричек он помнил наизусть, и у него глухо и тяжело стучало в висках, когда в толпе возвращающихся из города дачников ему не удавалось заметить дочь, и он мысленно вычеркивал из столбца время очередной электрички: «13.10 прошла… 14.30 прошла… 15.40 прошла…» После сильной грозы, разразившейся на третий день, Алексей Степанович решил встретить дочь на платформе.
— Переобуйся, пожалуйста, — сказал он Лизе, — и надень это, — он протянул ей боты и дождевик.
У Лизы в горле ощутимо встал ком.
— Ты давно ждешь?
— Я жду очень давно, — он давал понять дочери, что она слишком долго откладывала приезд на дачу.
Лиза стала торопливо натягивать боты.
— Они мне малы, — сказала она с мольбой.
— Ничего, до дачи недалеко.
— Но они же совсем малы! Их не наденешь!
— Я вижу, ты предпочитаешь, чтобы тебя несли на руках! — язвительно произнес Алексей Степанович, уверенный, что отгадал причину ее отказа.
Лиза медленно выпрямилась и протянула ему боты.
— Да, предпочитаю. Возьми.
Он замялся и сделал уклончивый жест, означавший минутное колебание. Ту руку, которой он должен был взять боты, Алексей Степанович странно завел за спину.
— Может быть, подойдут другие? Я бы принес… — сказал он со страдальческой улыбкой, которая должна была внушить Лизе, как много он пережил. — Или хотя бы дождевиком накройся…
— Дождя уже нет. Спасибо.
— Лиза, что с тобой! Раньше ты со мной так не говорила!
— Ты сам с этого начал, а я уже не ребенок. — Лиза намеренно не повернула головы в сторону Никиты.
Алексей Степанович накрыл ладонью покатый лоб.
— Что ж, понимаю…
— Никита, иди сюда, — твердо сказала Лиза.
Никита, стоявший поодаль, подошел к ним.
— Здравствуйте, Алексей Степанович.
— Да, да, — Алексей Степанович слабо пожал руку смутьяну Машкову. — У меня такой вид… Извините.
— Сними ты свою шляпу! Где ты ее выкопал? — засмеялась Лиза. — Ты в ней похож на грабителя!
Он с излишней поспешностью сорвал с головы злополучную шляпу.
— Кстати, нас действительно собирались ограбить! Какие-то двое проникли на террасу и пытались взломать дверь в комнаты. А ведь там старинные вещи, книги, автографы… Хорошо, что соседи услышали. Я буду добиваться, чтобы нас подключили к милицейской сигнализации, — хотя эта история вовсе не казалась ему смешной, Алексей Степанович изложил ее в тоне веселой шутки.
— А у Никиты тоже есть автограф Тургенева, — сказала Лиза, пропустив мимо ушей все, что не касалось ее кумира.
— Любопытно, какой же? — осведомился Алексей Степанович.
Никита хотел ответить сам, но Лиза перебила его:
— Набросок к «Накануне» — описание Венеции.
— Вот оно что! Вы что же, собираете автографы?
Алексей Степанович не знал, к кому обращаться — к Лизе или к Никите.
— У моего отца большая коллекция, — сказал Никита, — и когда мне стукнуло двадцать, он расщедрился на подарок.
— Ваш отец гуманитарий?
— Что вы, что вы! Он занимался сельским хозяйством, а сейчас на пенсии. Автографы великих людей — это его хобби. У него есть личные подписи Кирова, Орджоникидзе, Калинина, Долорес Ибаррури, а из писателей — Тургенева, Горького. Он очень любит их рассматривать и по почерку определять свойства характера. Его особенно восхищает почерк
